нос моториста и рабочего, затем подсадил Нюрку и ближе к себе Рябого. Сам старшина сел за руль, завел мотор, и тронулись.
Рябой молча смотрел в воду. Видно было по бугристым надбровьям, по сильно поджатым тонким губам, что он напряженно о чем-то думает. Наконец он повернулся к Сережкину и сказал:
– Не могу понять… как ты догадался?
Сережкин раскрыл планшетку, вынул этикетку, найденную под кустом жимолости, затем среди кусков крепдешина нашел один с белой меткой и, приложив к нему этикетку, спросил:
– Видишь? Тикеточку ты обронил на тропинке возле стана.
– Ну-ка, ну-ка! – Рябой ринулся к Сережкину, глаза его остро блеснули, словно вспыхнули, и увесистый кулак мелькнул в воздухе.
Старшина рывком уклонился.
– Еще одна попытка, – внушительно сказал Сережкин, – и ты приедешь на станцию дырявым. А я не хочу этого. Ведь тебе надо еще в тайгу съездить, показать, где остальные вещи спрятаны.
– Ничего я вам не покажу, – угрюмо и безнадежно ответил Рябой.
Лубников, привязав лошадей в кустах, побежал по берегу за лодкой.
– Василь Фокич! – крикнул он. – А мне-то какая задача дальнейшая?
– Домой поезжай, – ответил из лодки Сережкин.
Обратно конюх скакал с не меньшей скоростью, ведь он вез такую новость! А к вечеру уже все Переваловское знало, как он, Лубников, на самом юру на Бурлите настиг контрабандита Рябого и передал его из рук в руки самому Сережкину.
Через день в районной милиции Рябой все-таки согласился идти в тайгу и показать спрятанные вещи. Запираться дальше не было смысла. Нюрка все рассказала, и ее выпустили накануне. В кабинете начальника милиции Рябой сказал ей на прощание:
– Ты передай Варлашкину, что я завтра вечером приеду на стан с кем-нибудь. Пусть все приготовит…
– Может, не стоило бы ее туда пускать? – осторожно спросил Сережкин Конькова.
– А что?
– Варлашкин вещи может перепрятать.
Коньков засмеялся:
– Неужто ты знаешь, где они спрятаны? – Затем он снисходительно оправил погон у Сережкина и добавил озабоченно: – По совести говоря, милый Вася, не верю я Рябому. Прогуляемся мы с ним по тайге и ни с чем вернемся. А Нюрка убедить их сможет, она слово дала.
– Все-таки не надо было Нюрку выпускать, – с сожалением заметил старшина.
– Да что она тебе далась. Никуда она не денется до самого суда.
– Она-то не денется, да мы с тобой тайгой поедем, еще и вечером.
– Уж не боишься ли ты засады, доблестный лыцарь!
– Да ну тебя к черту! – выругался Сережкин.
Из показаний Нюрки, которые затем признал и Рябой, следовало, что Варлашкин по договоренности с ним устроил скандал на селе, а Нюрка недели за две принесла ему слепки с ключей Ускова. Прямого участия в грабеже она не принимала. Магазин обокрал один Рябой.
В коридоре милиции Нюрку поджидал Усков.
– Может, вместе поедем в Переваловское, а? Нюрка? – робко предложил он ей, когда она вышла из кабинета начальника. – Я и насчет подводы договорился.
Нюрка саркастически улыбнулась:
– Больше твои ключи не понадобятся… по крайней мере мне.
– Ну зачем ты об этом? – с мучительной гримасой сказал Усков. – Ну, был грех… Что ж теперь, через это и в душу плевать?
– Эх, грех! Мало бьют вас, дураков… Вот в чем грех-то, – сказала она с какой-то злобной горечью и пошла к выходу.
За ней посеменил Усков. Возле двери она обернулась к нему и процедила сквозь зубы:
– Не ходи за мной… Тошно мне, понимаешь, тыквенная голова.
Она быстро вышла, хлопнув дверью перед самым носом Ускова.
На следующий день Коньков и Сережкин сопровождали Рябого в тайгу на поиски вещей. До переправы они добрались уже в сумерках. На той стороне их поджидал грузовик из Переваловского. Шофер лежал на фуфайке под машиной, оттуда торчали его сапоги.
– Эй, шофер! – крикнул Коньков. – Машину готовь! – Но сапоги не пошевелились. – Спит, каналья, – беззлобно выругался Коньков.
Молчаливый и строгий, как бронзовый бог, Арсе усадил их в бат и оттолкнулся сначала шестом, потом взял весло.
Рябой, ехавший всю дорогу ссутулившись, в бату ожил и зорко посматривал на противоположный берег На середине реки он неожиданно навалился на один борт, ухватился за другой руками, и бат мгновенно перевернулся.
Первым вынырнул Арсе; маленький, с угловатым черепом и жиденькими белыми волосами, он был похож на старого водяного духа. Ухватившись за корму опрокинутого бата, он крутил головой, фыркал и никак не мог понять, что произошло. Коньков не умел плавать, он тоже держался за бат, высунув из воды свое острое лицо, и сокрушенно ахал:
– Ах, черт! Очки-то мои, очки! Как же я буду теперь без них?
К берегу, вымахивая черными рукавами рубахи, плыл Рябой. За ним в пяти метрах Сережкин. Поодаль мирно колыхались на волнах две милицейские фуражки. Течение уносило их от плывущих. Рябой первым достал дно. Разбрызгивая воду, он бежал к берегу Вот он уже выпрыгнул на зеленый откос, а там в десяти шагах и тайга… Но в это время грохнул выстрел. Рябой обернулся и застыл. Сережкин стоял по грудь в воде с наведенным на него пистолетом.
– Правильно, – говорил, приближаясь к нему, старшина. – Зачем рисковать?
– Ну что ж, твоя взяла, – сказал Рябой.
– Моя всегда берет, – ответил Сережкин.
– М-да, – протянул Рябой и усмехнулся.
Выстрел разбудил шофера, он стоял теперь возле машины и тупо смотрел на происходящее. Это был молодой парень в облезлой сиреневой майке.
– Что смотришь? – окликнул его Сережкин. – Видишь, бат уплывает. Помочь людям надо.
– Это можно, помочь-то, – тихо сказал парень и стал неловко, будто стесняясь, раздеваться. Затем нагим забежал по берегу напротив бата и медленно пошел в воду, сводя лопатки.
Наконец бат вытащили. Коньков, весь мокрый, худенький, без очков, стал сразу меньше и теперь сильно смахивал на подростка в форме.
– Ты мне, сукин сын, ответишь за эту баню! – кричал он на Рябого. – Смотри, не вздумай еще чего учинить. Башку сниму!
Он сел с шофером в кабину. Сережкин с Рябым в кузов.
– Машину в тайге не останавливай, кто бы ни встретился, – наказал Сережкин шоферу. – Понял?
Тот согласно кивнул головой, включил зажигание, и поехали…
Из-за помутневших в белесой пелене вечернего тумана сопок выкатилась огромная красная луна. Она замелькала в ветвях придорожных деревьев, словно хотела заглянуть и получше рассмотреть, что же это за машина? Рябой сидел у кабинки и посматривал по сторонам. Сережкин подпрыгивал на корточках возле борта. Под каждым из них натекли и поблескивали черные лужицы.
– Держись крепче, старшина, а то, не ровен час, на ухабе выбросит, – мрачно сострил и усмехнулся Рябой.
Сережкин уловил в позе,
