Габриель чувствует, что пора бы прекратить это пустое сотрясание воздуха, но остановиться уже не может. Напротив, он поднимается из-за столика с чашкой в руке и идет по направлению к креслу. Никогда еще он не подходил к Васко так близко.
— Одному моему другу… Очень симпатичному, очень порядочному человеку… Испанцу… Нравится ваша сестра. Как вы думаете, есть ли у него шансы? Или ее сердце занято кем-то другим?
Васко не меняет позы, очевидно, судьба сестры так же безразлична ей, как жидкость в чашке Габриеля, как сам непрошеный Габриель, нависающий подобно скале или зеленому насаждению — не такому значимому, как плющ на противоположной стене.
Если черепную коробку Габриеля с недавних пор можно сравнивать с аквариумом, то голова Васко — непроницаемый, закрытый на защелку ящик — что-то на манер хьюмидора. Добраться до лежащих там вещей невозможно. Вряд ли это под силу и самой Васко, Габриель все больше убеждается в том, что в случае с сестрой Снежной Мики имеет место глубокое психическое расстройство, аутизм. Конечно, она совсем не овощ или не совсем овощ — овощи не варят кофе и не кивают головой время от времени в знак приветствия (лично его Васко никогда не приветствовала), но и аутизм — это не помрачение разума, а всего лишь более чем активное отстранение от внешнего мира.
Ущербности Васко данный факт не отменяет.
Раньше Габриель относился к ущербным в той или иной степени людям с состраданием, старался не задевать их уничижительным комментарием, неловкой фразой или жестом, но сегодня все по-другому. Из-за Пепе, из-за кого же еще!.. Из-за Пепе, дразнившего калеку, а затем плавно переместившегося в «Фидель и Че». Пепе не кашлял, не харкал кровью, не покрывался испариной, на его щеках не играл горячечный румянец, — но некий вирус, который подтачивает его изнутри, каким-то образом передался Габриелю.
Вирус нетерпимости.
Вирус детской жестокости.
Противостоять этому вирусу практически невозможно. Не исключено, что человек более сильный, чем Габриель, не-миротворец и не-конформист, справился бы с ним, даже не прибегая к медикаментозным средствам. Не исключено, что вирус исчез бы сам собой, растворившись в желудочном соке. Но пока этого не произошло, пока соглашатель-Габриель плывет по течению, закинув (совсем как Васко) руки за голову, вирус продолжает бесчинствовать, откусывая все новые и новые куски от здоровой плоти и — что хуже — от здорового, ничем не замутненного сознания.
Иначе как объяснить то, что Габриелю хочется побольнее задеть несчастную Васко, не мытьем так катаньем добиться хоть какого-то проявления эмоций? Иначе как объяснить то, что он — совершенно сознательно — выливает кофе из чашки ей на колени?.. В таком мелком пакостничестве есть риск: что, если чертов манекен пожалуется сестре и оскорбленная в лучших чувствах Снежная Мика лишит его статуса «друга заведения» и навеки отлучит от patio, к которому он так привык за последнее время. А это автоматически ведет за собой исчезновение из его жизни толстяка Рекуэрды, азиатов и маджонга. Единственных людей, кого с натяжкой можно назвать приятелями. С кем можно сфотографироваться и с чистой совестью отправить фотографию Фэл, приписав на обороте: «мои друзья, они же — партнеры по маджонгу, смешные, правда?» Фэл порадуется наличию Рекуэрды (на фоне толстяка и без того симпатяга Габриель будет выглядеть просто душкой); наличию азиатов она порадуется тоже (Габриель успешно сдал экзамен на толерантность, и потом — они — не русские!). Фэл потребует, чтобы Габриель немедленно ознакомил ее с правилами игры в маджонг и впоследствии привлечет к ней своих друзей из английской глуши: дирижера, скульптора и бывшего репортера criminal news. Обремененный семейными хлопотами фотограф вряд ли станет надежным партнером по игре, да он и ни к чему —
в маджонг играют четверо.
Хотя…
Фэл не потребуется высылать правила. Фэл — умная, Фэл знает все на свете, так что маджонг для нее никакая не новость. Новостью было бы то, что Габриель решил наконец жениться, все остальное — нет.
Рекуэрда и азиаты.
Никто из них не заглянет в «Фидель и Че», чтобы узнать, что произошло со скромным продавцом книг, почему он больше не приходит, не садится за столик с веснушчатой орхидеей, не снимает кости со своей (всегда западной) стороны стены и не собирает выигрышных комбинаций.
Более того, Габриель почти уверен: пропади Рекуэрда или кто-нибудь из азиатов, или маджонг, или они исчезнут все вместе и одновременно, — тут же появятся другие и возникнет новая игра. В мире насчитывается около полумиллиона тихих настольных игр, так утверждал «Nouveau petit LAROUSSE illustré» еще в 1936 году, и за прошедшие десятилетия их количество только увеличилось.
Кто заполнит patio — совсем неважно, важно само наличие patio, и ресторана при нем, и кухни; кухня, на которой безраздельно царствует Снежная Мика, — главное здесь. Она привлекает множество посетителей, и с каждым днем их количество растет: уже сейчас завсегдатаев гораздо больше, чем может вместить ресторан. Почему Мика не открывает для них patio — не совсем ясно, а здесь вполне могли бы разместиться несколько десятков посетителей.
Наверное, все дело в Васко.
Люди в большом количестве противопоказаны аутистам, они легко провоцируют смутную тревогу и неадекватные поступки. Люди не интересуют их в принципе, тогда почему Снежная Мика вовсе не закроет patio для посещений? Выходит, в наличии четырех «друзей заведения» есть какой-то скрытый смысл. Глупо искать его, не зная подоплеки, не имея исходных данных.
И зачем он пролил кофе на Васко?
Объяснений этому неадекватному (в духе Васко) поступку нет. Габриель просто хотел побольнее задеть ее, высечь эмоцию. «Побольнее», скорее всего, получилось— ведь кофе-то горячий!
Но Васко и теперь никак не реагирует на произошедшее, разве что взгляд ее переместился с плюща на собственные колени, мыслей в нем не прибавилось.
— Простите ради бога, — приступ минутной ярости прошел так же внезапно, как начался, и Габриель задумчиво рассматривает темное пятно, растекающееся по джинсовой ткани. — Я очень неловок.
И снова ответа нет.
— Надо же что-то делать… Я позову кого-нибудь.
Даже аутисты испытывают боль, но Габриель, возможно, ошибся в диагнозе: она и вправду сущий манекен! Вместо того чтобы инстинктивно вздрогнуть, вскрикнуть, пошевелиться или закусить губу — сидит себе спокойно. Единственное, что она нашла нужным сделать, — переменила позу и забросила ногу на ногу, и темное пятно почти скрылось из глаз.
— Так, значит, все в порядке? — Габриель присаживается перед Васко на корточки и осторожно касается ее колена (того, что сверху) кончиками пальцев. — Мне жаль, что так получилось.
Слова отскакивают от Васко, как горох от стены, и вряд ли она вообще понимает их значение — ведь она русская! Произнеси Габриель откровенную пошлость или что-нибудь нейтральное типа «Роr favor, despiérteme una hora antes de llegar a Valencia»[47] — эффект был бы тем же. И почему это Габриель подумал о Валенсии? —
в Валенсии долгое время проживал толстяк Рекуэрда.
И почему это он подумал о прибытии поезда? —
в его мимолетной фантазии на поезде в Валенсию, к толстяку, ездила лягушка-Чус, страдания по которой увековечены на деревянной поверхности прилавка. Чус-корова и Чус-абиссинская кошка. Красавица Чус.
Васко тоже красива.
До сих пор этот факт вызывал известные сомнения. Но сейчас, когда Габриель подошел близко, почти вплотную, сомнений не осталось. Васко — много интереснее, чем ее сестра Снежная Мика, и дело не только в том, что ее смуглая, коротко стриженая красота острее, чем струящаяся, спокойная красота Мики. Габриель примерно знает, как будут выглядеть волосы и кожа Мики через десять лет, через двадцать. Физиологические процессы старения организма описаны во множестве книг — научных и не очень, с использованием необычных эпитетов, сравнений и метафор или вовсе без них. Одно непреложно: волосы и кожа Мики изменятся. И не в лучшую сторону.
А Васко может остаться прежней или измениться, но какие именно изменения последуют — непонятно. О взрослении/старении манекена в тысячах книгах, прочитанных Габриелем, не написано ничего.
Это и неважно. Васко — красива, здесь и сейчас, сейчас и навсегда, и все тут.
Не стоило Габриелю подходить так близко, не стоило присаживаться на корточки перед ней. Хотя пока ничего страшного не произошло и щелчка в мозгу, и укола в сердце не последовало тоже. А именно так начинались все прошлые большие влюбленности Габриеля — со щелчка в мозгу и укола в сердце. Ничего этого нет, Габриелю просто до смерти необходимо, чтобы Васко заговорила с ним, посмотрела на него. Пусть хотя бы и так, как она смотрит на плющ, — не отрываясь.
