— Во-первых, это они сообщили, а не ты! А, во-вторых, кто говорит о тебе и Владиславе? Не хочешь замуж — так тебя никто и не неволит. Да, будь у Орлова под боком хоть целый гарем из кошечек-мурлык, речь-то сейчас идет о ребенке, которому нужен законный отец, и только о нем. Напиши Орлову! Он прилетит и усыновит Игорька! И будет у малыша отец, которым гордиться можно. Ты только постарайся понять, как это для мальчика важно — иметь такого отца! Ну, переломи ты свою гордость и напиши! — уговаривала она меня.— Вот я тебе и адрес его принесла,— она достала из сумочки листок бумаги и почти насильно засунула его мне в карман дубленки.
— Ни-ког-да! — окончательно взбесившись, выкрикнула я.— Орлова оскорбило то, что я за него замуж отказалась выйти, и он заявил, что больше не вернется. Я его самолюбие, видите ли, задела! А потом написал, что мы с ним оказались разными людьми! Ну и черт с ним! А сейчас вы все хотите меня перед ним на колени поставить! Чтобы я к нему сама, первой прибежала! Не дождетесь! Так что пусть Владислав Николаевич живет и здравствует, а мы с сыном как-нибудь и без него не пропадем.
— Вот-вот, Лена,— грустно покачала она головой.— О сыне-то ты и подумай! Хорошенько подумай! И о том, что он тебе скажет, когда подрастет. И о том, что ты ему ответишь.
— А мне и думать не надо! Скажу, что его отец, узнав о моей беременности, хранил гордое молчание, холя и нежа свое ущемленное самолюбие! И мой сын меня поймет!
— А, если нет? — она спокойно и серьезно смотрела мне в глаза.— Как ты потом с этим жить будешь?
Вот на это мне ответить ей было совершенно нечего, я повернулась и пошла назад, к дому, а она, догнав меня, пошла молча рядом.
— Да-а-а, Юля,— сказала я, наконец.— А я-то думала, что разговор о вас с Панфиловым пойдет, а ты вон куда вырулила.
— А о чем здесь можно разговаривать? — грустно ответила она.— Он очень хороший человек, но он женат.
— А то, что он тебя на пятнадцать лет старше, это ничего? — удивилась я.
— Лена,— Юлия засмеялась.— Мой папа был старше мамы почти на тридцать лет и ты даже не можешь себе представить, как они хорошо жили,— она подняла на меня сияющие глаза.— Первую жену ему родители нашли, а вот на маме он сам решил жениться, не побоялся, что русская... Знаешь, вот... Воспоминание такое детское...
Мы с братом играем, папа в кресле сидит, а мама на подлокотнике устроилась, обняла его за шею и рассказывает что-то веселое, а он улыбается и смотрит на нее, как... — Юлия внезапно замолчала, видимо, волнением горло перехватило, и я продолжила за нее:
— Как тигр на бабочку?
Она повернула ко мне лицо и я увидела у нее в глазах слезы:
— Да, Лена, как тигр на бабочку,— она подняла лицо к небу и оседающие снежинки начали таять у нее на щеках, оставляя мокрые следы. Она несколько раз глубоко вздохнула и, видимо, успокоившись, объяснила: — Зато слез не видно.
— Жаль! Очень жаль, если у вас с Владимиром Ивановичем ничего не получится. Я же вижу, что вас с ним тянет друг к другу.
— Не надо об этом, Лена,— печально сказала она.— Не надо!
Тем временем мы подошли к подъезду.
— Поднимешься? — спросила я.
— Да нет, пойду, поздно уже,—отказалась она и попросила: — Ты все-таки подумай о том, что я тебе говорила. Хорошо?
— Хорошо,— согласилась я.
Мелькнула у меня мысль пригласить ее 20-го декабря в гости — ведь это будет пятая годовщина моей встречи с Игорем, которую я считаю своим настоящим днем рождения. Но, поразмыслив, я решила, что не стоит: не поймет она меня. И тут меня словно током ударило: а сама себя я понимаю? Юлия, между тем, пошла в сторону остановки, но обернулась и, помахав мне рукой, крикнула:
— Подумай хорошенько о сыне!
Дома я достала фотографии Владислава и Игоря и стала их рассматривать, одновременно размышляя о том, что мне сказала Юля. Права она, конечно. Кто знает, не будет ли потом мой сын упрекать меня в том, что вырос без отца, что в школе его дразнят безотцовщиной. Поймет ли он, что я не смогла переломить себя и унижаться даже ради него? А если действительно не поймет? Ночью мне приснились Игорь и Батя. Они шли по дорожке парка, а между ними, держа их за руки, вприпрыжку шел маленький мальчик. Я присела перед ним на корточки и спросила:
— Как тебя зовут, малыш?
А он поднял голову и, глядя мне в лицо своими голубыми глазами, гордо сказал:
— Игой Вадисааич Аалов.
Я проснулась, как от толчка, и губы сами собой зашептали: «Игорь... Игорь... Ты даже с того света меня жалеешь и помогаешь мне. Спасибо тебе, родной!».
Услышав, что я не сплю, мама подошла и присела рядом со мной.
— Что с тобой, доченька? Нездоровится?
Я взяла ее за руку — господи, сколько же лет я этого не делала?! — и спросила:
— Мама, хочешь я расскажу тебе о Владиславе? — и, не дожидаясь ее согласия, начала говорить. Я не утаивала ничего: ни предсказания старой цыганки, ни того, почему я, вообще, связалась с Орловым, ни того, что мне говорили Колька, Галя-Певунья и Юлия, ни тех чувств и сомнений, которые терзали меня сейчас.— Что мне делать, мама? — спросила я, закончив.— Умом я все понимаю, но пересилить себя не могу. Что мне делать?
— Написать! Но только ты все равно этого не сделаешь... Эх, Леночка, Леночка! Девочка ты моя бедная! Как же тебе трудно живется с таким характером!
Мама плакала и гладила меня по голове. А у меня болела душа... Как же она болела! Но вот слез не было... Их уже не было.
Шли дни. От Бати не было ни звука, но и я не могла заставить себя написать ему, хотя понимала, что это необходимо. А потом произошло то, что решило эту проблему без всякого моего участия, одним махом резко изменив мою жизнь: обычным утром обычного рабочего дня — мы только завтракать сели — раздался звонок в дверь и я очень удивилась, кто бы это мог быть — у бабы Вари был свой ключ, а для ребят, которые приезжали за мной, чтобы отвезти в офис, было еще рановато. Мама пошла открывать и я, услышав в коридоре мужские голоса, крикнула из кухни:
— Кто там, мама? — и, словно в ответ на мой вопрос, увидела Матвея и Пана и их вид мне совершенно не понравился.—Здравствуйте, проходите! — сказала я и, первой пройдя в комнату, села на диван.— Что-то случилось?
— Лена, тебе нужно немедленно вылететь к Орлову, чтобы зарегистрировать брак,— твердо и спокойно, как о деле совершенно решенном сказал Матвей.— Собирайся! Билеты до Москвы и до Мурманска уже есть, все везде предупреждены: и встретят, и проводят.
— С какой стати? — ехидно поинтересовалась я.— Как я понимаю, вашими стараниями Орлов должен был сам прилететь в Баратов, чтобы усыновить Игорька. К чему же сейчас такая спешка?
— Он так и собирался сделать, Лена,— с трудом сдерживаясь, чтобы не рявкнуть на меня от души, сказал Матвей и я только сейчас заметила, как у него потемнели глаза — верный признак того, что он здорово злится.— Но обстоятельства изменились. Резко изменились.
— Что? — от нехорошего предчувствия у меня внутри все оборвалось и я с трудом выговорила мгновенно онемевшими губами: — Что случилось?
— Случилось,— резко сказал Матвей.—У него в полку на складе ГСМ пожар был. Все бросились тушить, но не смогли... Не успели... Был взрыв. Сашку с Лешкой Владислав отпихнуть успел, а его... Его самого взрывной волной отбросило и он позвоночником сильно ударился. Положение у него очень серьезное и он может просто не успеть усыновить Игоря. Он сейчас у себя в полку в медсанчасти лежит. Так что собирайся, Лена!
Я в ужасе закрыла глаза и обхватила живот руками, словно стремясь защитить сына от этой страшной картины. Вот оно, то самое предсказание старой цыганки! Вот они те огонь, кровь и крики, о которых она говорила! Вот он, мой сон, в котором я видела лежащего на земле окровавленного Батю! Хоть и с трудом, но я взяла себя в руки.
— А он знает о том, что у меня будет ребенок? — только и смогла сказать я.
— Да, конечно,— сказал как-то разом постаревший и осунувшийся Панфилов.— Я узнал об этом в тот же день, что и ты. Мне Кобзев доложил — это же наш отель «Приют странника». А Павлу я специально ничего не говорил до поры, потому что он бы давить на тебя начал, а ты из упрямства своего ненормального могла бы тогда и аборт сделать. А вот Владиславу я все сообщил. Он думал, что ты ему сама об этом напишешь или позвонишь, но ты молчала. Оно и понятно — не нужен тебе Орлов, и мы это знаем, и он сам. Вот тогда-то он и решил прилететь, чтобы ребенку свою фамилию дать — малыш-то ни в чем не виноват. А тут, видишь, какое несчастье приключилось!
Ну вот, как-то отстранено, наверное, еще не до конца осознав весь ужас услышанного, подумала я. Я на бабу Варю грешила, а Пан все от Кобзева узнал, потому-то и спросил меня тогда, не собираюсь ли я что-нибудь передать Бате, потому и Солдатова ко мне в заместители пристроил, чтобы было кому меня заменить на время декретного отпуска. Я сидела, оглушенная этими новостями, не в силах произнести ни слова и из этого состояния меня вывел голос мамы, которая со слезами на глазах, быстро и мелко крестилась и дрожащими губами постоянно тихонько повторяла:
