В этих широтах всегда толкутся айсберги. Вот и сейчас я видел ледяные горы справа и слева от курса и думал, что если «Лебедь» получил пробоину, столкнувшись с обломком одного из этих «приятелей», то каким образом пробоина оказалась в районе машинного отделения… Впрочем, борт могло продавить именно там, если траулер, чтобы избежать столкновения, резко повернул в сторону и льдина нанесла скользящий удар в середину борта. Для наших траулеров, не имеющих ледового класса Морского Регистра, этого достаточно. Помню, сколько дырок получили наши судна на Бакальяуше — Тресковой Земле, так называли Лабрадор средневековые португальцы.
«Рязань» уже спешила к «Лебедю», попавшему в беду, когда я вспомнил про вторую радиограмму и достал листок из кармана.
Жак Федоров извещал меня, что получил в Москве назначение в «Судоимпорт», будет жить в столице, ждет в гости, подробности, дескать, письмом. Но и без письма догадался о «подробностях». Радиограмма была подписана вторым именем, женским. Значит, Жак возложил на свои плечи брачные обязательства. Это раз. И избранница его москвичка. Это два. В наше время можно попасть в стольный град лишь двумя путями. Либо стать большим человеком в провинции, либо жениться на той, которая прописана в Москве. В крупные деятели Женька не вышел, а вот через союз с неведомой пока мне Таней в книгу столбовую таки угодил… Что ж, может быть, там его счастье. Как знать, где найдешь, где потеряешь. Думал ли я, что встречу Нину и Леньку в доселе неведомой мне Солотче?!
Только вот адрес мне ты все-таки, поросенок Жак, молодожен Федоров не сообщил. А просит в РДО рассказать, как проходит в Атлантике операция «Ловись рыбка большая, ловись рыбка малая…». Ладно, дождусь его письма, потом и сам напишу. Будет еще время обсказать Федорову, как проходит операция «Рыбка большая и малая».
Большой-то уже — тю-тю — не осталось почти в океане. Повычерпали морского окуня, треску. Палтус — рыба хитрая, едва начинаешь брать ее, как вдруг косяки исчезают, уходят от промыслового пресса. Вот он и выжил, палтус, время от времени и набредают на него рыбаки.
Про селедку я уж не говорю. Когда в трал вместе с тем же серебристым хеком — я зову его «многострадальным», никак его не можем прикончить, водится он таки в Атлантике — попадается пяток селедок, моряки в драку бросаются за ними, бережно выхватывают, аккуратно солят, а затем съедают как необыкновенное лакомство. И это в тех местах, где селедка на моей памяти шла такими косяками, что поверхность океана будто кипела…
Когда в океане изрядно поубавилось трески и окуня, нарушилось биологическое равновесие. Сильно размножилась мойва, небольшая, но вкусная и жирная во время нереста рыбешка, она служила кормом для крупной промысловой рыбы. Тогда рыбаки стали брать мойву… А что делать? Норвежцы пригоняли в Северо-Западную Атлантику плавучие фабрики и готовили из мойвы рыбную муку. Японцы научились делать из этой рыбы необычный деликатес. Мы готовили ее в замороженном виде, делали пресервы — на что-либо иное у наших технологов воображения пока не хватало…
Огромный промысловый флот требовал освоения новых рыбных пород, иных районов добычи. Поисковики разбежались по всей Атлантике, от Гренландии до Антарктиды. Хватали мелкого рачка-паучка, так называемый «криль», и делали из него пасту «Океан». Ладили снасти на кальмаров. Кошельковыми неводами загоняли ставриду и скумбрию в Центральной Атлантике. Уже примеривались и к летучим рыбкам, экспедиционные суда лежали в дрейфе и подсчитывали, сколько рыбок и через какое время выпрыгнет из океана.
А тут ряд прибрежных государств установил двухсотмильную рыболовную зону, закрылись традиционные районы промысла…
Встал вопрос об организации промысла в открытой части океана на глубинах свыше тысячи метров. А это не такое простое дело, хотя японцы и подсчитали, что можно здесь вылавливать более ста миллионов тонн рыбы в год. Сами они опускают трал на большие глубины уже давно, дальновидные промысловики эти японцы…
Запестрели в сводках новые имена обитателей океана. Тупорылый макроус, лимонный окунь, гладкоголов, макрелещука, бротул, антимора, солнечник и бельдюга. Но их тоже надо было отыскать, подсчитать контрольными тралениями запасы, составить промысловые карты, определить рельеф дна, а затем звать на добычу безработные траулеры.
Этим мы и занимались, когда пришло известие о том, что наш товарищ попал в беду. Мы поспешили на помощь.
Когда подошли к «Лебедю», он довольно прилично наглотался морской водички, погрузился едва ли не под самую главную палубу, с креном на левый борт.
Мой старпом вызвал по «Кораблю» пострадавшее судно. Мы уже знали, что на «Лебеде» отказал последний вспомогательный двигатель и радист работает на аварийном питании.
— Позовите вашего капитана к трубке, «Рязань», — услыхал из динамика знакомый голос. Но обладателя голоса узнал не сразу.
Я взял у старпома трубку, прижал пальцами рычаг.
— Капитан «Рязани» слушает. Мы готовы оказать вам любую помощь. Что с вами стряслось? Прием.
— Здравствуй, Волков, — сказал прежний голос, и тут я узнал Рябова. Как же это я забыл рассказ Женьки Федорова!
— Здравствуй, Рябов, — ответил я, и наступило молчание.
Первым нарушил его Рябов.
— Снова приходишь мне на помощь… Любишь небось помогать другим.
— Ты это о чем?
Рябов не ответил.
— Хочу подойди ближе и подать к вам на борт шланги, попробуем качать воду из машины. Мы и пластырь заранее изготовили. Вместе заведем…
— У нас уже два их стоит. А вода все поступает. Ладно, попробуй подойти.
Я услыхал короткий смешок.
— Смотри только, подходи осторожнее, вдруг тонуть начну и тебя утащу на дно… Шучу, капитан… Мы примем шланги. Авось и сработают. Да, Волков… Здесь Станислав Решевский. Хочешь с ним поговорить?
— Потом, Рябов. Будет еще время.
Я знал, что Решевский слышит меня в рубке, и добавил:
— Привет тебе, Стас…
Потом началась чертова работа. Мы подошли к «Лебедю» вплотную, подали шланги и врубили на полную мощь насосы. На пострадавшем судне пытались откачивать воду вручную, свободных людей было много. Мои механики наладили мотопомпу, и ее усилия сложились с общими попытками освободить брюхо «Лебедя» от проклятой, влекущей его на гибель воды.
Мой лихой боцман Радаман перебрался на борт раненого траулера с огромным пластырем, прихватив четырех бравых матросов из команды добытчиков. Они подвели пластырь так, чтоб он перекрыл те два, которые уже стояли на теле «Лебедя», и одновременно сместился еще ниже, к днищу. После рассказа Рябова о причинах катастрофы я подумал, что «язык» айсберга изрядно диранул и по днищу судна.
И оседание «Лебедя» в океанскую пучину прекратилось.
Постепенно стал понижаться уровень воды в затопленных помещениях траулера. Я понимал, что в одиночку мне не спасти «Лебедь». С такой дырой в борту траулер не может следовать за мной на буксире. Но сюда шли «Крымские горы». Если плавбаза возьмет вместе со мной траулер в клещи, мы сообща осушим его, а там и придумаем вместе, как заделать надежнее пробоину и потихоньку-полегоньку, если к тому же позволит погода, дотащить «Лебедь» до ближайшего порта-убежища.
Жалко его было, «Лебедя». Новенький, всего три года в экспедиции, последней модели траулер… Ну да ладно, продержаться ему помог, теперь слово за «Крымскими горами», у них возможностей побольше.
Решевского я не видел. Рябов выходил на крыло мостика, махнул мне рукой, а Стас так и не показался… Я подумал, что мог бы из чувства вежливости выйти поздороваться, но потом решил, что Решевский обиделся за мой отказ поговорить с ним по радиотелефону, но тогда и в самом деле было не до разговоров, уж это он как судоводитель должен был и сам понять.
«А впрочем, чего это я голову себе ломаю, — рассердился мысленно на себя. — Обиделся, не обиделся… Прямо пансион благородных девиц открыли в океане. Твое дело спасать этих обормотов с возможно меньшим риском для собственного судна. И забудь все то, что связывало вас когда-то и развело однажды… Смотри лучше внимательнее, чтоб «Лебедь» не повалился на тебя, когда начнет выправляться, освободившись от воды…»
Опасения мои были законными. Мы стояли не вплотную, а удерживались друг у друга на длинных швартовах. У каждого швартова я поставил по матросу с топором в руках. Они были готовы перерубить надраенные канаты по первой же команде с мостика. Связывали нас и проводники, на которых мы подали на «Лебедь» шланги. Словом, все вроде предусмотрено, но береженого Бог бережет… Океан любит осмотрительных капитанов. Странно, как эта осмотрительность отказала Рябову. Вот тебе и удачливый капитан, самый фартовый рыбак Атлантики. Так погореть с айсбергом… Да от них, чертей, добра не больше, чем от плавающей мины. Так-то вот, такие пироги, ребята.
