Ну, как тут нарушишь сложившуюся систему? Ведь устранив главное звено
- Федьку, волей неволей заставишь механизм работать на холостых оборотах.
Себе в убыток. Именно из-за боязни лишиться прибылей, а не из чувства жалости и боязни, откладывал Сидякин задуманное.
Потом - страшное известие, принесенное Зайцем. Сын - за решеткой!
-- Почему раньше не цынканул? - сурово прохрипел Семенчук, фиксируя взглядом реакцию Сидякина. - Мы бы откупились.
-- Дак, мне самому Желток трекнул после суда, - на всякий случай поднявшись с пня, стал оправдываться Заяц. - Рази я когда омманывал?
Врешь, паскуда, беззлобно ухмыльнулся Прохор, все обманывают и воруют - так уж построена житуха. На обмане и предательстве. Разве он, задумав отправить на тот свет единственного друга, не кривит душой?
-- Все же сын... - заикнулся Федор.
-- Сын, только - чей? Неизвестно от кого Галилея понесла, - знал, что возводит напраслину на бывшую жену, но нужно же чем-то оправдать равнодушие к судьбе сына! - Кто там только не побывал. Говорили, Нечитайло, начальник штаба батальона отметился, комбат тоже прыгал, а уж о красноармейцах и говорить нечего...
-- Неужто была такой уж злой на любовь? - засомневался Федька. Худющая, костлявая, а - гляди-ка, азартная. Ладно, друг, не штормуй, спасать или не спасать Доходягу - твои проблемы.
Идея, выданная Семенчуком, о "выкупе" зека не взволновала Прохора, наоборот, вызвала негодование. Ополовинить горшки с драгоценностями и ради чего - спасения хилого, больного пацана, которого только по недоразумению можно назвать сыном крепкого, подтянутого старшины? Нет, на это Сидякин ни за что не согласится.
Новое, еще более непонятное и нежданное известие заставило снова отложить визит к самогонщице. Последний для Семенчука.
Оказывается, старшина обзавелся... внуком. Вытирая сопливый нос и кривя тонкие губы в ехидной ухмылке, Заяц сообщил о том, что подстилка Доходяги разродилась, сама после трудных родов отдала Богу душу.
Эта новость взволновала Сидякина намного больше, нежели осуждение сына.
-- В каком роддоме находится младенец? - погасив неожиданное волнение, спросил он. - Когда народился?
Заяц подробно описал месторасположение больницы, мало того, сообщил на каком виде транспорта добираться. Прохор аккуратно записал все это в записную книжку, с которой не расставался ни днем, ни ночью.
Дома, поймав за развеваюшийся подол бегающую по кухне Настьку, ввел ее в курс еще одних обязанностей. Кормить и беречь от болезней и других бедствий его внука.
Семенчук внимательно слушал, постукивая под столом деревянным протезом. Кажется, ему нравилась забота друга о наследнике.
-- За уход за Ефимкой станешь получать больше. Намного больше. Но ежели не доглядишь и с пацаненком что-нибудь случится - на одну ногу наступлю, за вторую дерну. Вместо одной девки станет две.
Настька привыкла к вечным угрозам хозяев, поэтому ответила понимающей улыбочкой. Утвердительно кивнула - все будет в полном ажуре, и побежала в погреб за дополнительной бутылкой самогона. Радостное событие необходимо отметить...
Поздно вечером на последнем автобусе Прохор возвратился домой. С орущим свертком на руках...
* * *
Настька, будто бегун на дальние дистанции, получивший второе дыхание, моталась по дому и двору, стирала, победоносно поглядывая на любопытных соседок, развешивала пеленки. В солнечную погоду баюкала на крылечке розовощекого, пухлого младенца, поила молоком из бутылочки с натянутой соской.
Деревенские порешили - ни стыда у девки, ни совести. Другая бы хоронила свой грех, а эта выставляет его на показ. Со временем сплетницы успокоились, переключились на другие деревенские события.
Лето сменилось холодной тягучей осенью, пришла морозная зима, потом бурливая весна. Отметили годовщину рождения Ефимки. Румяный пухлый малыш, радуя мужиков, бодро топотал по двору, со смехом гонял перепуганных кур, сражался с воробьями.
Сидякин все не мог решиться совершить задуманное убийство. При виде Семенчука, баюкающего пацаненка, в нем возникало нечто похожее на раскаяние и жалость. Он давил в себе эти чувства, про себя твердил, что убрать компаньона заставляет не жажда обрести богатство - зачем оно ему? - а желание обеспечить будущее Ефимки.
Между тем, Федька, не таясь от друга, начал заполнять уже седьмой горшок. В захоронке стало тесно, пришлось соорудить более просторный тайник. Целую неделю трудились компаньоны, оборудуя в погребе более вмнстительную нишу.
Заяц по прежнему приезжал два раза в неделю. Семенчук посчитал опасными встречи на озере - пацаны-рыболовы, не боящиеся ни Бога, ни дьявола, могут присмотреться и трекнуть отцам и матерям. Далеко ли до греха? Поэтому компаньоны виделись с главным надсмотрщиком в хате местного лесника. Под видом родственников. Лесник не интересовался причинами визитов, его больше увлекала сумма, обещанная за кратковременное предоставление горницы.
На этот раз Заяц встретил хозяев хмурый, чем-то озабоченный. Бережно выложил на стол тяжелый сверток.
-- Взяли хату одного барыги. Пришлось замочить. Желток расстарался. Золотишко, колечки, камушки, - коротко пояснил он. - Все сделано чисто.
-- Лягавые не сели на хвост?
-- Говорю же - чисто.
-- Почему тогда такой угрюмый?
Заяц помолчал, поковырял в мокром носу.
-- Знающий человек с зоны трекнул: Доходягу освободили.
-- Как это освободили? - не понял Сидякин. - У него же срок червонец, а прошло всего полтора года.
-- По болезни. Последняя стадия туберкулеза, вот-вот сдохнет.
Нельзя сказать, что Прохор обрадовался либо загоревал - судьба сына давно уже не интересовала его. Но вдруг Марк заявится в деревню, потребует свою долю богатства - что делать, как поступить? Отказать, выгнать? Нет, на это он не пойдет, остатки совести потом замучают.
-- В подвале не появлялся? - понимающе глядя на компаньона, спросил Зайца Семенчук. - Где живет?
-- Хрен его знает где, - не полнимая глаз, досадливо ответил Заяц. Только Желток боится - Доходяга станет мстить. Ведь он вместе с Хмырем подставили его лягавым.
-- А ты чего струсил?
-- Вовсе не струсил. Но кому охота получить перышко под ребро. Вдруг Доходяга решит, что я тоже повинен. Не только в аресте, но и в смерти Райки Вездехода. Ведь именно я отвозил брюхатую в больницу.
Наверно, трусливая мыслишка родилась не на пустом месте, подумал
Прохор. Заяц вполне мог по дороге в роддом подсунуть беременной бабе отравленное питье. Причин - множество. Надоумил мстительный Желток, подсказал хитроумный Хмырь.
Скорей всего нужно со дня на день ожидать появления в деревне сына. Задуманная ликвидация компаньона-соперника оступила на второй план.
А влюбленные бабы не унимались. Теперь прогуливались по улице в непосредственной близости к избе хахалей. Демонстрировали потасканные свои прелести, смеясь, трясли вислыми грудями, поддергивали распирающими юбки бедрами.
Однажды остановились возле плетня.
-- Чей же ентот расчудесный малыш? - медовым голоском спросила Фекла Настьку. - Уж не твой ли?
-- Внук хозяина, - коротко ответила девка. - Я еще не замужем.
-- Детишки нарождаются не только у замужних, - рассмеялась Симка. Хозяева-то дома?
-- Прохор Назарович бреется, а Федор Проклович пошел за куревом.
-- Покличь старшину, - попросила Симка, одергивая на бедрах юбку и охорашиваясь. - На два словечка.
Настька, подшлепнув смеющегося малыша, вошла в избу. Фекла поспешила в центр деревни к лавке. Перехватить колченогого, потребовать ответа - когда заявится для исполнения главной мужской обязанности?
На крыльцо вышел старшина. Из-под расстегнутой рубашки выглядывает мускулистая, поросшая черными кудрявыми волосами, грудь, видна верхняя часть корсета. Армейские галифе, домашние тапки, непокрытая голова человек отдыхает.
Все же подошел к калитке.
-- Добрый день, Прохор Назарович, - призывно пропела баба.
-- Привет, Симка, - сухо поздоровался старшина. - По какой надобности?
-- Известно какой, - заколыхала грудями баба. - Позабыла уж ваш
голосок. Скоко не виделись - поневоле забудешь. Или я не по вкусу
пришлась, или друга зазноба появилась?
-- Никаких зазноб. Днями заглянем.
-- Чего там днями, - наседала разгоряченная баба. - В субботу - день рождения подружки, посидим, покалякаем. Сговорились?
Пришлось согласиться. Все равно Симка не отстанет.
Воодушевленная согласием Прохора баба поплыла к центру деревни. Там возле входа в лавку Фекла обрабатывала своего возлюбленного. На подобии Симки выпячивала груди, переступала с ноги на ногу. Федька ковырял протезом землю, понимающе кивал, корявой ладонью примерялся к бабьему подолу.
-- Все, подружка, пошли в магазею, прикупим городской закусочки. Старшина пообещал наведаться в субботу, - сообщила Симка радостную новость. - Не угощать же мужичков одной картохой?
