Король Яков уделил ему явно больше внимания, чем всем остальным. Они улыбались, обменивались любезностями и даже о чем-то шутили. И, о ужас! Простившись с ним чрезвычайно учтиво, едва ли не на равных, король сразу же посмотрел на меня, как будто он что-то знал… Боже! Такого унижения я не испытывал никогда! Он словно по паркету меня этим взглядом размазал. Нет, это не был взгляд презрения. Это было бы счастье… Король заметил меня, ничтожного! Так нет же… Он меня и не увидел вовсе. Он посмотрел на меня, как смотрят на костюм в гардеробе. Вот оказывается, что носит по празднично-маскарадным дням его подданный с псевдонимом Шекспир.
Уильям едва встал с постели и сразу бросился в столовую к бутылке. Хоть бы Дик зашел. А то я чувствую, что превращаюсь в Призрака. Никто здесь словно не знает, что я – Шакспер, все называют меня Потрясающим копьем, Уильямом Шекспиром. Я – мастер, я важный господин, я – драмодел, я ремесленник высшей категории.
Господи, зачем я полез в это расследование? Теперь вся жизнь перевернулась с ног на голову, вывернулась наизнанку… Я теперь даже не маска графа. Я – изнанка маски.
Изнанка маски. За этим они и прилетели в США. Александр рассказал Олегу, что именно здесь находится книга, которая им нужна. Книга, на обороте титульного листа которой виден странный силуэт. Изнанка казалась не изнанкой, а самостоятельной картинкой. Шекспироведы бы удивились, что они прилетели в первую очередь не в Вашингтон, где в библиотеке Фолджера была собрана бóльшая часть сохранившихся в мире экземпляров Первого Фолио, а в Майами. Библиотека местного университета не пожадничала и разместила в открытом доступе сканы имевшихся в их распоряжении всех первых четырех шекспировских Фолио. В том числе, разумеется, и Первого Фолио. Это была не единственная публикация в Интернете, но на их сайте был доступен отсканированный оборот титульного листа.
Они прилетели в Майами вчера вечером, расположились в отеле, и уже на следующее утро Олег отправился в библиотеку заказывать книгу. Александр тоже хотел пойти с ним, но Олег отговорил его: сегодня, мол, всё равно книгу вряд ли удастся получить, а если вдруг случится чудо, то он позвонит, и Алекс подъедет, и нечего лишний раз светиться. Сиди, друг, работай! Алекс хотел было возмутиться, но передумал: решил не тратить время на споры. Молча ушел в номер и сел за ноутбук.
К обеду Романов вернулся:
– Всё не так просто. Книга на специальном хранении.
– Что, и здесь спецхран?
– Особая коллекция Валтера Хейвингхёрста. Что-то вроде музея редкой книги. Но по пятницам он не работает. По субботам и воскресеньям, естественно, тоже.
– Выходит, мы зря торопились сюда, могли бы и в Нью-Йорке подольше задержаться или вообще через Вашингтон лететь. Я там никогда не был.
– Ага, если бы ты от меня как подорванный по Лондону не бегал… Ладно, пошли обедать, и ты мне объяснишь, зачем настоящему автору вообще нужно было прятаться под маской этого Шакспера.
Они вышли из номера, спустились в ресторан и заказали обед.
– Так вот. – Олег сделал глоток красного вина. – Зачем он вообще прятался? Зачем этот твой Великий бард маскировался? Он что, не осознавал своей гениальности?
– Тогда и понятия-то такого не существовало. Хотя он что-то наверняка чувствовал.
– Чего же ради тогда скрываться? Не порнографию же писал…
– Ну это тоже вопрос спорный. По тем временам и «Венера и Адонис», и «Лукреция» вполне могли считаться порно графией. А это ведь было первое публичное выступление в печати – публикации 1593, 1594 годов. Пушкин свои стихи такого рода никогда не публиковал, даже под псевдонимом.
– Получается, что граф стеснялся быть писателем? Но это же, пардон, уже Позднее Возрождение. Пора бы перестать стесняться.
– Дело не в стеснительности. Позднее Возрождение – оно же в Англии вообще Возрождение. И не в том дело, что позднее или раннее. Возрождение еще не Новое время. Это часть эпохи Средневековья. Буржуазия с ее новыми ценностями еще не победила. В мире царит иерархическое, сословное общество: феодалы, крестьяне, ремесленники и духовенство. Граф был феодалом – и точка. Этим все сказано. Он не мог себе позволить быть ремесленником, а театр был ремеслом, пускай особым, но ремеслом. Драматурги входили в театральный цех. Граф еще мог позволить себе быть на досуге поэтом, но не драматургом.
– А какого дьявола он так зашифровался, что его имя до сих пор не могут раскрыть?
– Он и представить себе не мог, что через сто лет кто-то будет серьезно верить в Шакспера. И чем больше времени будет проходить, тем сильнее люди станут верить в эту сказку. Ведь даже при социализме Шакспер из Стратфорда был более свой, чем любой граф. А капиталисты-то вообще в восторге! Главный гений всех времен и народов – сын лавочника, перчаточника, с манерами и замашками мелкого буржуа. Ростовщик, сутяга и неплательщик налогов. Он же для них свой в доску! Не то что какой-то аристократишка недорезанный. Они же себя в нем видят! Сейчас поторгуем немножко – и ну книжки писать или картины или кино снимать. А зачем в академиях художеств учиться? В университетах? Мы сразу писать!
Вот и получается, что словарь современного европейца составляет тысячу-полторы слов. А словарь Шекспира – четыреста лет назад! – двадцать тысяч. Только этот псевдо-Шекспир гуманитарное образование получил, какого сейчас даже в МГУ не получишь, где на классическом отделении филфака латынь и греческий преподают на уровне гимназии девятнадцатого века. Я уже не говорю про американские или европейские университеты. А что? Если любой дебил, купивший диплом Йельского университета или отыгравший за него пять лет в футбол, может управлять государством, то уж литература и живопись ему точно по плечу! Да раз плюнуть! И вот каждый житель Рублевки и считает возможным писать романы или картины. Попьет вкусное кофе, позвóнит подружке – и ну заниматься искусством. Прямо совсем как бизнесом заниматься, правда ведь?
Романов кивнул. Он не перебивал Александра и только молча потягивал вино. Видно, наболело, пусть выговорится.
– Я интервью с одной такой творческой личностью случайно видел. «Я творю в стиле авангардизм! – важно так, с томным придыханием говорит она, показывая свою яркую мазню. – У меня такое самовыражение!» Да ты стакан попробуй нарисовать, дура! Или кисть руки! Или голову! Я уже не говорю про обнаженку… Плетнев, ты бы книжку какую почитал! А зачем? Чукча не читатель – чукча писатель! А ведь писатель, режиссер, художник создают другой мир, другую реальность. И зрители-читатели живут в этой реальности. Реальности, созданной необразованными, бескультурными Шаксперами. Только вот Шакспер, слава богу, не мог ничего написать, поскольку был неграмотным… или полуграмотным.
– Ну через сто лет ладно, а сразу-то чего ж в него поверили? Современники?
– А кто в него, собственно, верил? Те, кто знал, в чем дело (если кто знал), им мало интересовались. Кто не знал, тем более о нем не думал. Вообще об авторах драм не принято было особенно думать. Но что характерно, никаких свидетельств того, что современники принимали именно Шакспера за великого драматурга, – Алекс отрицательно покачал указательным пальцем, – не осталось. Если бы лет через пятьдесят кто-то захотел узнать, кто скрывался за псевдонимом Шекспир, я думаю, тайна бы тут же перестала быть тайной.
– Но всего лишь через тридцать три года после смерти Шакспера в Англии казнили короля.
– Вот-вот. Не до Шекспира им стало. А до этого, в тысяча шестьсот сорок втором году, и театры закрыли. Пуритане, одним словом. А Шекспир совсем не пуританский автор. Мы с тобой с этого, собственно, и начали наш симпозиум.
– Да, точно, прямо как древние греки. – Олег допил вино. – Но пора и честь знать, официанты уже на нас косо смотрят. Не нужно… – Он остановил Александра, который полез за бумажником. – Я сам расплачусь. Считай, что это гонорар за лекцию.
– Ну вот, я уже работаю за еду…
– Так что, получается, я буду работать только за еду?
– Почему только за еду? По результатам работы получишь хорошее вознаграждение… – Шакспер помялся, – десять шиллингов.
– Двадцать!
– Да ты что?! Целый фунт – это слишком! Пятнадцать плюс еда. И три шиллинга задаток…
– А за кем следить?
– Если договоримся, я тебе всё расскажу.
– Ладно, я согласен.
Энди и понятия не имел, во что он встревает, но выбора у него не было. Он болтался в Лондоне без работы уже несколько месяцев, а учитывая, что власти время от времени пытались очистить столицу от бродяг, продолжать такую жизнь было рискованно.
Он, как когда-то и сам Шакспер, не брезговал никакой работой: и убирал, и грузчиком подрабатывал, и даже сточные канавы чистил.
А тут такая удача! Подумаешь, за кем-то последить. А за это и кров, и кормежка, и целое состояние! Но если бы Энди знал, насколько рискованной может оказаться эта нетрудная на первый взгляд работа, он убежал бы от Шакспера куда глаза глядят.
