Во вторник дела наши немного сдвигаются с мертвой точки; частично потому, что мне надоело тратить время впустую, а частично потому, что свидетели либо знают слишком мало, либо испытывают затруднения с памятью. Начинаю я с Эверетта Лафкина, вице-президента по исковым заявлениям, человека, из которого и клещами не вырвать лишнего слова, кроме ответа на вопрос в лоб. Я показываю ему кое-какие документы, и в итоге пару часов спустя он все-таки признает, что в «Прекрасном даре жизни» существует «перестраховка задним числом», порочная, но не противоречащая законам практика. Когда застрахованное лицо подает заявление о выплате полагающейся страховой премии, инспектор по заявлениям требует выписку из истории болезни за последние пять лет. В нашем случае, «Прекрасный дар жизни» получил выписку от лечащего врача Блейков, который пять лет назад пользовал Донни Рэя по случаю осложненного гриппа. При оформлении страхового полиса, Дот не внесла грипп в число перенесенных сыном заболеваний. Разумеется, этот грипп не имел к лейкозу ни малейшего отношения, однако один из хронологически первых отказов «Прекрасного дара жизни» в выплате страховой премии зиждился именно на том, что Донни Рэй перенес этот злосчастный грипп.
На этом месте меня так и подмывает спустить с него три шкуры, но я сдерживаюсь. Это слишком легко. И вдобавок — неразумно. Лафкин выступит свидетелем и на суде, поэтому правильнее приберечь резкости при перекрестном допросе до тех пор. Есть адвокаты, которые не страшатся раскрывать карты на стадии предварительного прохождения дела, тогда как я со своим колоссальным опытом предпочитаю сохранить козыри до выступления перед жюри присяжных. Собственно говоря, эти рекомендации я вычитал в какой-то книге. Вдобавок именно такой тактики придерживается легендарный Джонатан Лейк.
Кермит Олди, вице-президент по страховым полисам — такой же мрачный и необщительный тип, как и Лафкин. Роль рядовых сотрудников его отдела заключается в приеме заявлений от агентов и принятии решения, оформлять страховой полис или нет. Работа довольно муторная и неблагодарная, и Олди — идеальная глава своего ведомства. Я управляюсь с ним менее чем за два часа, причем вполне мирно, без кровопролития.
Брэдфорд Барнс занимает пост вице-президента администрации, и мне требуется почти час, чтобы выяснить, в чем именно состоят его функции на этом поприще. Сегодня среда, утро, и от всей этой компании меня уже воротит. При виде одних и тех же постных физиономий парней из «Трень-Брень», день изо дня сидящих напротив меня в одних и тех же черных костюмах, я испытываю почти непреодолимую тошноту. Даже стенографистка мне уже осточертела. Барнс вообще ни черта не смыслит. Я прощупываю его, словно на ринге, он ныряет и уклоняется, ни один удар не достает цели. На суде он мне не нужен, от него все равно ничего путного не добьешься.
В среду днем я вызываю последнего свидетеля, Ричарда Пеллрода, старшего инспектора по исковым заявлениям, который подписал по меньшей мере два письма, содержащих отказ в выплате причитающейся Блейкам страховой премии. Пеллрод торчит в зале с самого понедельника, поэтому ненавидит меня лютой ненавистью. Он срывается уже с самого начала, грубит, и это меня заводит. Я тычу его носом в подписанные им письма, и дело клонится к серьезной перепалке. Пеллрод считает (и этого же мнения до сих пор придерживаются в «Прекрасном даре жизни»), что трансплантация костного мозга ещё не достаточно разработанный метод, чтобы применяться в лечении лейкозов. Тем не менее первый свой отказ он сделал на том основании, что при заключении страхового договора, Донни Рэй скрыл заболевание гриппом. Он то и дело сам себе противоречит. Более того, подловив Пеллрода на лжи раз, а за ним и другой, я решаю, что нужно как следует проучить мерзавца. Я придвигаю к себе стопку документов, и мы их поочередно разбираем. Я заставляю Пеллрода попотеть — он не только объясняет, откуда взялась та или иная бумажка, но и вынужден брать на себя ответственность за каждую из них. Он ведь был непосредственным начальством Джеки Леманчик, которая, к сожалению, куда-то испарилась. По предположению Пеллрода, она скорее всего вернулась в свой родной город, на юге Индианы. Время от времени я задаю старшему инспектору колючие вопросы по поводу её столь внезапного бегства, и это заметно выводит Пеллрода из себя. Я предъявляю ему все новые и новые документы. Он в очередной уже раз пытается переложить вину на кого-то другого. Я пощады не знаю. Я вправе задавать любые вопросы, какие только могут взбрести мне в голову, и Пеллрод не знает, откуда ждать подвоха. После непрерывного допроса в течение четырех часов он не выдерживает и молит о передышке.
* * *
Я отпускаю Пеллрода в половине восьмого вечера, и на этом допрос свидетелей из «Прекрасного дара жизни» заканчивается. Три дня, семнадцать часов, около тысячи страниц свидетельских показаний. А ведь их, как и остальные документы, придется ещё не раз читать и перечитывать.
Помощники Лео Ф. Драммонда распихивают бумаги по портфелям, а тем временем сам Драммонд отзывает меня в сторонку.
— Неплохо, Руди, очень даже неплохо, — вполголоса говорит он, как будто потрясен моим мастерством, но не хочет, чтобы другие это услышали.
— Спасибо.
Он вздыхает. Мы устали, и нам обоим до смерти надоело пялиться друг на друга.
— Кто у нас ещё остается? — спрашивает Драммонд.
— Все, я закончил, — отвечаю я, поскольку больше мне и в самом деле некого допрашивать.
— А как насчет доктора Корда?
— Он выступит уже во время суда.
Драммонд изумлен. Он пристально смотрит на меня, словно прикидывая, как это мне удалось убедить доктора свидетельствовать живьем.
— И что он скажет?
— Что Рон Блейк был идеальным донором для своего брата-близнеца. Трансплантация костного мозга — обыденный метод в наши дни. Парня вполне можно было спасти. Ваш клиент подписал ему смертный приговор.
Драммонд воспринимает мои слова невозмутимо; ничего другого он и не ожидал.
— Возможно, мы тогда сами его допросим, — говорит он.
— Доктор берет за час пятьсот баксов.
— Да, я знаю. Послушайте, Руди, а что если нам пропустить по рюмочке? Мне бы хотелось кое-что с вами обсудить.
— Что именно? — Меньше всего на свете мне бы хотелось сейчас выпивать с Драммондом.
— Наши дела. Возможность заключить мировую. Может, минут через пятнадцать заскочите в нашу контору? Она здесь рядышком, за углом.
В слове «мировая» есть нечто притягательное. Вдобавок мне давно хотелось увидеть драммондовскую контору.
— Хорошо, но только быстро, — говорю я, словно какая-нибудь богатая красотка ждет не дождется моего приезда.
— Да, конечно. Идемте прямо сразу, не мешкая.
Я велю Деку подождать за углом, и мы с Драммондом тащимся пешком по направлению к самому высокому зданию Мемфиса. Поднимаясь в лифте на сороковой этаж, непринужденно болтаем о погоде. Стены на этаже облицованы мрамором, кругом сияют бронзовые украшения. Везде кишат сотрудники, словно сейчас не вечер, а самый разгар дня. Обставлена контора «Трень-Брень» со вкусом. Я высматриваю своего старого приятеля Лойда Бека, головореза из фирмы «Броднэкс и Спир», от души надеясь, что его здесь нет.
Кабинет Драммонда не слишком велик, но обставлен изысканно. В этом небоскребе стоимость аренды чрезвычайно высока, и площадь стараются использовать с умом.
— Что выпьете? — спрашивает Драммонд, швыряя на стол портфель и пиджак.
На крепкие напитки меня не тянет, к тому же я настолько устал, что спиртное может запросто свалить меня с ног.
— Только кока-колу, — отвечаю я, и в глазах Драммонда мелькает разочарование. Сам он наливает себе небольшой стаканчик виски с содовой.
В дверь стучат и, к моему изумлению, в кабинет входит мистер М. Уилфред Кили, собственной персоной. Мы не виделись с понедельника, с тех самых пор, как я в течение восьми часов кряду бомбардировал его вопросами. Кили вновь демонстрирует, насколько счастлив меня видеть. Мы обмениваемся рукопожатием и тепло приветствуем друг друга. Кили подходит к бару в углу кабинета и смешивает себе напиток.
Мы устраиваемся возле бара за небольшим круглым столом, и Драммонд с Кили потягивают виски с содовой. Столь поспешный приезд Кили в Мемфис означает одно: они твердо решили уладить дело миром. Я весь внимание.
В прошлом месяце за все свои муки я заработал всего шестьсот долларов. Драммонд зашибает примерно миллион в год. Кили управляет компанией с миллиардным оборотом и, судя по всему, зарабатывает больше, чем их адвокат. И эти люди готовы сделать мне деловое предложение.
— Меня крайне беспокоит поведение судьи Киплера, — вдруг нарушает молчание Драммонд.
— В жизни с подобным не сталкивался, — быстро добавляет Кили.
