Наконец музыка умолкла, и грянула бурная овация. Как жалко, что тогда не было видеокамер! Не думаю, что мы танцевали лучше, чем пара Эсамбаева, скорее всего, как бы ему в пику, первое место присудили нам. Тем не менее Махмуд Эсамбаев подошел к нам и искренне поздравил с победой. А когда пожимал мне руку, я поднял его руку, отдавая дань первенства мастеру...
Незабываемое время света, теплоты и праздника! Мне и в голову не могло прийти, что мой праздник закончился...
Начиная рассказ о дальнейших страшных событиях, я предупреждаю, что я НАМЕРЕННО не буду называть имена погибших на моих глазах воинов, как и имена тех, чью гибель сам негласно расследовал. Тому две причины: во-первых, боюсь случайно напутать - вы понимаете, записывать что-либо ТАМ, за Речкой, было нельзя, а память о страшных моментах может подвести, во-вторых, и это самое главное, чтобы не бередить старые раны матерей, отцов и родственников. Имена же своих друзей я не забуду до самой смерти, и в любой компании, поднимая третий тост, я выпиваю молча, не чокаясь, думая об ушедших друзьях и обо всех погибших в Афгане...
Узнав о гибели друзей, я попросил Михаила Петровича Еремина, моего тестя, представить меня крупному военачальнику. Не раскрывая истиной причины просьбы, сказал, что собираю материал для сценария. (Эта святая ложь, как я тогда думал, впоследствии оказалась правдой, и я действительно написал сценарий, а потом и книгу, где говорилось об Афгане.)
Вскоре Михаил Петрович дал мне телефон и заметил, что уже созвонился со своим знакомым и тот обещал всяческое содействие. С Генералом мы встретились на следующий день. Чтобы не подставлять Михаила Петровича, я достаточно много уделил внимания историческим событиям, в которых пришлось участвовать и моему собеседнику. Постепенно подвел разговор к современности, а потом как бы в качестве совета спросил и об Афганистане. Нужно отдать должное Генералу: он не стал юлить, ссылаться на незнание. Генерал откровенно говорил о многих вещах, а если не мог, то так прямо и заявлял: об этом рассказывать не имею права. Наконец я спросил: может ли он помочь мне встретить и проводить в последний путь моих друзей? К тому времени я уже знал, что их вот-вот должны перевезти в Термез.
Я очень боялся, что он откажет, но неожиданно Генерал сказал:
- Это святое дело, мой мальчик!..
На следующий день, получив соответствующие документы, я оказался в Термезе. Генерал не только снабдил меня документами, но и лично позвонил своему приятелю, полковнику спецотдела, который и встречал меня у трапа самолета. Через несколько часов он отвел меня в морг военного госпиталя, где меня, благодаря только этому полковнику, пропустили к моим погибшим друзьям. Несмотря на мои слезные просьбы, мне не позволили в последний раз взглянуть на погибших: "не положено" и "нельзя" - единственные два ответа, которые я слышал. Все попытки узнать "почему?" наталкивались на стену враждебного молчания.
Сделав вид, что смирился, я пригласил этого Полковника на "рюмку чая", и после обильных возлияний мне все-таки удалось услышать правду.
- Нравишься ты мне, парень! Иди ко мне служить! - с трудом ворочая языком, говорил Полковник.
- Обязательно! - с задором отвечал я, потом, воспользовавшись небольшой паузой, спросил: - И все-таки, почему мне не дали попрощаться, хотя бы с одним из друзей?
- Не понимаешь, да? - удивленно спросил мой собеседник и пьяно икнул, потом наклонился ко мне и прошептал, - Да их просто нет в гробах!
- Как? - изумленный, воскликнул я. - А что же там?
- Тс-с! - Он прижал палец к губам. - Не могу... - Казалось, он даже чуть-чуть протрезвел.
- Не можешь - значит, не можешь! - согласился я. - Давай выпьем!
- Наливай! - кивнул Полковник.
Доведя его до "полной кондиции", я снова вернулся к "теме":
- А мне кажется, Вадик, - так он попросил называть его, - что ты просто не знаешь, что в этих гробах. - Я от-кровенно попытался задеть его самолюбие, что сыграло.
- Я не знаю? - обидчиво воскликнул он и поманил к себе пальцем, потом приблизился к моему уху и прошептал: - Я думал, ты догадался... контрабанда там... Только - никому! - Он снова приставил палец к губам.
- Даю слово!
Слово свое я сдержал: никому не рассказал о случайном признании Полковника до тех пор, пока об этом не заговорили другие.
Истина так шокировала меня, что я долгое время ходил словно в воду опущенный. Кто смел так подло предать защитников Родины, жертвовавших здоровьем, жизнью! От бессилия хотелось выть. Я находился на грани нервного срыва. Постепенно пришло осознание того, что своим друзьям я уже ничем не смогу помочь. Но я должен что-то сделать. Но что? Неожиданно пришло решение: я должен что-нибудь сделать в память о них. Конечно, очень хотелось снять фильм, но... где взять столько денег? Что ж, коль нет возможности снять фильм, то напишу в их честь книгу!
Стал собирать материал. И чем больше узнавал, чем больше встречался с первыми увечными солдатами из Афганистана, тем острее понимал, как мне не хватает знаний об Афганистане. Во что бы то ни стало мне требовалось все увидеть собственными глазами, естественно, не в качестве военного, а в качестве журналиста. К кому только не обращался, с кем только не встречался, однако моя настырность дала плоды. Вскоре по рекомендации знакомых Михаила Петровича и знакомых моих знакомых, а также и моих откровенных намеков на личное знакомство с самим Андроповым мне удалось заинтересовать одного сотрудника КГБ, который после более чем часового разговора решил пойти мне навстречу, но при одном условии: в Афганистан я поеду под другой фамилией.
Несколько дней ушло на оформление документов, и вскоре этот сотрудник вызвал меня к себе, вручил документы вместе с предписанием оказывать всяческое содействие "независимому журналисту Ивану Петровичу Сидорову". Срок командировки: шесть месяцев. А еще через пару дней я уже летел в Афганистан на самолете военно-транспортной авиации. Сначала Кабул, потом Урузган, а затем на бронетранспортере меня привезли в часть, расположенную в нескольких десятках километров от Урузгана. Внимательно изучив мои документы, замполит части, усталый седоватый полковник, поморщился и попытался отговорить меня, обещая все интересующие меня сведения переслать в Москву, но я - ни в какую: хочу все увидеть собственными глазами.
- Что ж, воля ваша, товарищ журналист! Только вам лучше переодеться в камуфляж, - вздохнул он и пояснил: - Чтобы не выделяться среди военных. После чего принялся долго и нудно рассказывать о том, как мне следует себя вести в различных ситуациях.
Думая, что это просто "правила техники безопасности", я заставлял себя слушать внимательно, но когда собрался кое-что записать, замполит категорически заявил:
- Никаких записей и никаких съемок, товарищ журналист! Старайтесь все запоминать и держать все "свои записи" в голове!
- Почему, товарищ полковник? - удивился я.
- А если вас убьют или, еще ХУЖЕ, в плен попадете? - неожиданно услышал я.
Эти страшные слова, сказанные простым будничным тоном, значили гораздо больше, чем если бы он поведал мне об ужасах войны. Именно тогда я и понял, что здесь не улица Горького, а место, где действительно идет война, а он знакомит меня не с правилами техники безопасности, а учит, как выжить на этой войне.
Мое открытие подтвердилось буквально через несколько дней. Взамен раненного шальной пулей хирурга в часть прислали из московского военного госпиталя майора медицин-ской службы. Это был добродушный улыбчивый мужчина лет сорока. Этакий веселый добрячок, никогда не нюхавший пороха и так и не успевший осознать, куда он попал. В первую же ночь майор отправился один справить нужду. А туалет находился в самом углу периметра колючего забора части...
Несчастного хирурга обнаружили ранним утром: его лицо было страшно изуродовано, живот разрезан, а кишки вырваны и брошены рядом. Судя по кляпу и сохранившейся страшной гримасе на лице, над ним, живым, измывались...
На все просьбы к командиру части - взять меня хотя бы на одну боевую вылазку или в дозор - ответ был один:
- Ни в коем случае!
От вынужденного безделья мне хотелось бросаться на стенку своей комнатушки. И только редкие приглашения на "рюмку чая", где постепенно развязывались языки, хоть как-то скрашивали мое одиночество. Около двух недель находясь в части, я еще ни разу, точнее сказать, почти ни разу не оказался за ее забором. Как-то один из помощников командира части, с которым я постарался сблизиться, шепнул, что из Москвы приехал некто в штатском и долго разговаривал с руководством части. А через день собирается куда-то лететь с инспекцией.
Я сразу сообразил, что "некто в штатском" скорее всего сотрудник КГБ, и стал кругами ходить у начальственного домика, изображая на лице полное безразличие. Как же я был удивлен, увидев того самого Полковника КГБ, который делал мне документы. Уже двинулся к нему, но, перехватив его еле заметный предупреждающий жест, удержался и понял почему: следом за ним вышли еще двое офицеров. Мне очень хотелось поговорить с Полковником, но как это сделать? Он сам пришел мне на помощь:
