Я налила в рюмки водку.
— Давай помянем рабу божию Ассоль…
— Что? Слава, ты о чем?
— Три дня назад Ася погибла где-то в Африке. А ещё вчера твой ясновидец уверял, что она здравствует. Ну, ладно… Царство Небесное… Я её любила…
Сергей недоверчиво посмотрел, как я осушила рюмку и пить не стал.
— Если Сашка сказал, что жива, значит — так оно и есть.
— А может, ему дали указания? Какому-то полномочному человеку, допустим, было угодно, чтобы Ассоль Калчанова числилась в мертвых. До поры до времени.
— Ничего не понимаю. Объясни толком…
— Объясню. На десерт, ладно?
— А что ещё рассказал тебе Саша?
— Уверял, что дом хорошо стоит, а вот под тем кустом жасмина, что у сарая, зарыт клад.
— И что там оказалось?
— Кусок бараньей ноги с чесноком и перцем. — Я открыла крышку жаровни и Сергей зажмурился от удовольствия.
— Такой аромат! Соседи, бедолаги, слюнки сейчас глотают. — Он нацелился вилкой на самый поджаристый кусок. — А ты что не ешь, — в вегетарианство ударилась, или проблемы с аппетитом на почве личных переживаний?
— Проблемы с аппетитом. — Как ни странно, я не лгала. тугой комок подкатывал к горлу и даже руки дрожали. Доставая из духовки жаровню, я обожглась, и теперь повыше запястья наливался продолговатый белесый пузырь. Я поймала взгляд, брошенный Сергеем на мою травму, но он ничего не сказал, не стал, как раньше, залечивать порез или ушиб поцелуем. Смешно! О чем я думаю — изменница, жена подонка, женщина, решившаяся на последний, отчаянный шаг!..
— Слав, давай копнем под жасмином? — Неожиданно предложил Сергей, расправившийся с бараниной и с удовольствием осушивший бокал холодного сухого вина. — Может, больше времени не будет. Либо пожар, либо потоп какой-нибудь… Ты ведь в Англию надолго?
— Давай копать. Никогда в жизни не увлекалась кладоискательством… Интересно, у моей бабки имелись драгоценности? Она ведь была из «хорошей семьи».
— Скорее, твой дед зарыл там подлинные научные труды, которые писал по ночам втихаря. А днем стряпал заказные, фальшивые. Говорят, он был образованным человеком.
— А может кто-нибудь ещё спрятал там «концы» истории гибели моего отца, его подлинной гибели?
Сергей пропустил мою реплику мимо ушей и с лопатой направился вглубь сада. Прицелясь к корневищу куста, густо покрытого мелкими бутонами, спросил:
— Где рыть?
Я уверенно кивнула:
— Здесь! — И даже с некоторым разочарованием вообразила то, что нам предстояло найти — брезентовый пакет, обвязанный проволокой.
— Смотри, кажется, сундук! А ну, тяни. — Сергей очистил от земли металлическую крышку с кольцом.
Я отступила. С силой дернув за кольцо, он сел в траву. Крышка оказалась фальшивой — она прикрывала истлевший деревянный ящик, а в нем, в путах потемневшей медной проволоки таился увесистый пакет.
— Аккуратненько обернули. Брезент от довоенной плащ-палатки. Нет, похоже на противогазную сумку.
На веранде мы торопливо развернули добычу. Под слоем бумаг, старой клеенки, в коленкоровой папке с шелковыми тесемками и тисненой надписью «История КПСС 1917–1937 год» находились связки писем. На специальных линованных почтовых листках, изрядно пожелтевших, теснились строки, написанные каллиграфическим мелким почерком.
Мы переглянулись: переписка явно имела личный характер, начинаясь восторженными обращениями — «Радость моя!», «Чудо мое», «Ненаглядное солнышко», «Царица ночи», «Резвая Коломбина» и даже «Бубенчик мой голосистый»… Все листки датированы 1936–1937 годом и подписаны «Твой Васо».
Я быстро подсчитала — в 1935 году сорокатрехлетний Василий Вахтангович Каридзе уже был вдовцом. Моя бабушка Натела скончалась молодой, успев подарить мужу сына Георгия. Мама слышала от отца семейную легенду, в соответствии с которой ученый дед остался одиноким, пережив две трагедии безвременную кончину жены и гибель юной возлюбленной, на которой собирался жениться.
Так значит, этой самой Вареньке, чье лицо на выцветшей фотографии сразу приметил Юл, строчил здесь теплыми летними ночами мой ученый дед свои лирические послания!
«…Вы с Аней уехали, а я все сижу у раскрытого окна, будто хочу удержать в комнате звуки, только что наполнявшие её трепетом, светом, звонкой радостью и верой в бессмертие… Когда ты поешь, я верю в чудо. Нет, сам становлюсь частью его. Я верю, не в Бога или какую-то там нетленную душу, — нет. Я до конца, до последней капли крови проникаюсь верой в бессмертие своего дела, в силу человеческого духа, творящего историю…
…Варя, Варенька, чистая, нежная! Привет Алупке, Черному морю, солнцу, которым я жестоко завидую. Видеть тебя, слышать, касаться бесстыдным взглядом, робкими губами — ах, это стало сладким безумием моей жизни, её знамением… Считаю дни до встречи. Осталось семь…
…Схожу с ума, бешусь. Родная моя! Голова кругом, сердце прыгает, словно Трезор в своей будке — бушует, ревет, готовый сорваться с цепи… Еще три августовских дня — и ты моя! Возлюбленная супруга, мать наших будущих детей… Верный товарищ, рядом с которым я стану зорче и уверенней смотреть вдаль, честнее и мужественнее оценивать прошлое — грандиозную историю нашей молодой Великой Страны!»
Я отложила листки, мучимая противоречивым чувством. Документы тех лет потрясли меня невероятной смесью подлинности и лжи, героического и фальшивого. Великий иллюзион процветания и могущественную фабрику смерти творили одни и те же люди! Невероятно…
— А ведь он искренен, когда говорит о «Великой стране». Историк, ученый — не ведал о ГУЛАГе, о палаческих методах, которыми эта история создавалась? Невозможно!
— Слав, ты же психиатр и давно знаешь о самогипнозе и социальной мимикрии. Они — эти ученые интеллигенты должны были не просто выжить в стране террора, они хотели выйти из бойни чистенькими, считая себя героями и творцами совершеннейшего в мире человеческого общества. Психика приспосабливалась к условиям выживания, создавая системы защиты от правды. Для них — творцов нового общества, объективной реальности просто не существовало. Ее заменила вера в социальную целесообразность.
— Но ведь были и другие — не желавшие выживать за счет операции над собственной совестью и разумом!
— Были и сейчас есть. — Сергей сидел, понуро опустив плечи. — Это ведь проблема вечная — выживание за счет сделки с собственной совестью.
— Что ты имеешь в виду? Полагаешь — можно быть либо циником, сознательно идущим на компромисс с совестью ради личного процветания, либо слабоумным дурачком, юродивым, служащим добру и справедливости? — Завелась я, понимая, что разговор уже идет не о верном сталинце Васо, а о нас самих.
— Чаще всего, человек ухитряется соединить эти подходы — в чем-то обманывает себя, в чем-то убеждает, приспосабливается, оставаясь самим собой.
— Ты это о себе? Удобная философия. — Не отступила я, намеренная разоблачить новые принципы Сергея до конца.
Он спокойно покачивался в кресле, глядя в цветущий сад.
— Прежде всего, о нашем влюбленном. Вот Этом, что страстно мечтал через три дня жениться на «своей лапушке». Ведь он не женился, правда? А почему? Девушку сбил трамвай? Она неловко прыгнула с парашютной вышки или, возможно, утопилась в пруду, освистанная зрителями? — С горькой усмешкой он вытряхнул на стол оставшиеся листки и, просмотрев их, снова упаковал в сверток. — Жаль, что тут нет последнего письма Васо, отправленного в НКВД, где он признает, что всегда подозревал оперную певицу варвару Дарье в причастности к антиправительственному заговору. Вот так-то! Кто-то оклеветал голосистую Вареньку — может, конкурентка по сцене, не поделившая с ней роль, а может, офицер «органов», не сумевший добиться её благосклонности… Мужественного историка прижали, припугнули и внушили, что он — верный борец за идеи социализма и дело товарища Сталина — должен уметь жертвовать личными чувствами. Которые и так уже завели его в «троцкистскую топь».
— Тебе много известно о моей семье. Основательно изучил архив, прежде чем жениться. Не хотел себе «трудовую биографию» марать?.. А как насчет убитого при попытке бегства из тбилисской тюрьмы Георгия Каридзе?
Сергей пожал плечами:
— Разумеется, дело шито белыми нитками. Стандартный метод расправы с неугодными тогдашнему режиму людьми.
— У меня появились кое-какие новые данные по этому давнему делу. Я не собираюсь затевать расследование и судебный процесс. Но мне очень важно знать правду. Не об отце — я не сомневаюсь, он не был хулиганом. Хотелось бы получше узнать и других, замешанных в этом деле людей.
Сергей насторожился:
— Сашка назвал какие-то имена? Или, может быть, в этом деле скрывается ещё один архив?
— Саша сказал, что дом крепкий, а в отремонтированном подвале будет бассейн, так как грунтовые воды здесь проходят очень высоко…
