Но – что удивительно! – больше в нашем огромном многоквартирном доме не раздавалось ни единого звука.
Я выглянул в окно.
Залитый весенним солнцем двор был абсолютно пуст. Недвижно стояли припаркованные машины. Из помойки торчал длинный кусок картонной коробки и чуть покачивался на ветру.
И тут я заметил движение. По пешеходной дорожке шел человек. Шел он с трудом, будто преодолевал сопротивление ветра.
Я пригляделся и увидел, что человек попросту пьян. Нагрузился с утра и шкандыбает от магазина.
В руках у пьяного был старый полиэтиленовый пакет. Нес он его с чрезвычайной осторожностью. Видно было, что он готов при необходимости защищать его всем своим телом. У стороннего зрителя вроде меня не оставалось никаких сомнений по поводу содержимого пакета.
На сердце как-то отлегло. Отчего-то этот пьяный, шествующий поперек двора, теперь показался мне чрезвычайно симпатичным.
А тут вдруг из квартиры сверху донесся посвист дрели. Еще ни разу в жизни этот звук не был мне настолько мил.
Все нормально. Я стряхнул с себя морок. Жизнь продолжается. Все живы. И мир – жив.
И я – жив тоже.
Просто – будний день. Одиннадцать часов утра. Народ – на работе. Дети – в школе. Птицы еще не вернулись с югов.
Все нормально.
Однако мысль о том, что надо вернуться к работе, вдруг стала мне невыносима. Показалось удивительно унылым: продолжать сидеть здесь, в квартире, одному и писать натюрморт.
Надо мне, пожалуй, пойти прогуляться, решил я.
Что-то я зачах тут один. Одичал. Да еще и предсказания эти дурацкие. Звонки.
Надо сходить в магазин, подумал я. Там – люди, там – милые кассирши. Может, кого из соседей встречу по пути – поболтаем. Вот и развеюсь.
Решено, собираюсь. А чтобы мне не было так одиноко, я включил радио в своем музыкальном центре «Панасоник».
«…А впереди у нас путешествие по времени, – раздалось бодрое щебетание ведущей из «Радио семь – на семи холмах», – годы шестидесятые, восьмидесятые и девяностые. «Битлз», Анна Усачева и Джо Кокер. Оставайтесь с нами!..» И в динамике раздались известные аккорды. А после запел Маккартни:
In the town Where I was born…
Я бодро подхватил, подпевая сэру Полу:
Lived a man Who sailed to sea…
И отправился надевать джинсы.
«Йеллоу Сабмарин» была единственной битловской песней, которую я знал от начала до конца.
Я допел ее вместе с Полом, одеваясь. Потом выключил радио и вышел в робко-весенний день.
Никого из знакомых я по дороге в магазин не встретил. Зато мило поболтал со скучающей кассиршей. И скидку получил, как ранняя пташка – покупатель, явившийся до двенадцати часов дня.
В магазине я приобрел жестяную двухсотграммовую банку «Нескафе-классик», коту – «Вискаса» и туалетный наполнитель «Катсан». Еще я купил «Студенческих» микояновских сосисок и тортик «Наполеон». А кроме того, побаловал себя шоколадкой «Вдохновение», апельсинчиками и бананчиками.
Когда я подошел к своему подъезду, гнилое настроение, вызванное дурацкими розыгрышами, улетучилось.
В моем обычном – не виртуальном! – почтовом ящике что-то белело.
Я поставил сумку с покупками на пол и отпер его.
Внутри оказалось письмо. Адресовано – мне, и адрес – мой. Координаты отправителя не указаны.
Почерк на конверте показался мне странно знакомым.
Я довольно редко получаю письма, поэтому разорвал конверт прямо в подъезде. Оттуда выпал небольшой голубоватый листочек, исписанный от руки.
Я взялся читать:
«Когда вы прочтете эти строки, меня уже не будет в живых.
Да, да! Я должен умереть. Судьба распорядилась именно так, и я чувствую приближение неминуемой смерти.
Очень жаль, что мне не удалось выполнить все задуманное, воплотить все мечты. Но меня утешает и мне льстит мысль, что удалось оставить после себя хотя бы кое-что. Хоть какие-то следы моего пребывания на Земле. Картины, оставшиеся после меня, продайте. Не знаю, как оценит их история, но все, что я ни писал, делал со всей душой и от чистого сердца.
Жаль, что мне не довелось родить сына. Ну, что ж, значит, не судьба. Значит, богу это оказалось не угодно.
Еще раз прощайте – и вспоминайте обо мне».
Письмо было без обращения и подписи, однако я застыл в подъезде, словно пораженный громом, вперившись в ровные, угловатые строки…
Потому что это был МОЙ ПОЧЕРК!
Лиза ехала в центр и ругала себя «поленом», «мымрой» и даже «овцой». Бабушка бы ее осудила. Но как тут не ругаться, если тебя все-таки «развели» на несусветную глупость? Она, выпускница «Плешки», почти атеистка, едет к колдуну – подумать только!
Одно оправдание: слишком уж упорно ее в последние дни всякая мистика преследовала… В электронном почтовом ящике обнаруживались маги, в обычном – ведьмы, и даже Сашхен – вот уж реалистка из реалисток! – и та переметнулась с материалистических позиций на магические и принялась за промоушен колдуна! И вот итог: Лиза приготовила честно заработанные сто баксов и несет их какому-то Кириллу Мефодьевичу, явно ведь – шарлатану…
Дом колдуна оказался в одном из старомосковских переулков, совсем неподалеку от Патриарших.
«Специально он себе, что ли, такое место жительства выбрал? – подумала Лиза. – Маргарит приманивать? На девушек впечатление производить?»
Несмотря на самые лестные аттестации, что дала чародею Сашхен, Лиза настроена была крайне скептически. Все-таки училась она в советской школе. Учителя и родители ее в материалистическом духе воспитывали. Лиза даже пионеркой успела побывать. И теперь… Теперь она шла к кудеснику, потому что понимала: Сашка от нее все равно не отвяжется, так что уж лучше сходить к этому Мефодьевичу и тут же выкинуть сей визит из головы.
«Подумаешь, колдун, – уговаривала она себя. – Ну, пошепчет какие-нибудь заклинания. Благовония воскурит. Ну, руками в воздухе повертит… От меня же не убудет, правда? Зато появится некий новый опыт. А жизненный опыт – это бесценная штуковина!»
Она уже опаздывала минут на пять или семь. И все еще искала нужный адрес. Нумерация домов в переулке была загадочной. Следом за девятым домом сразу шел тринадцатый. И как быть, если тебе нужен дом под номером одиннадцать?
«Одиннадцатый, наверное, показывают только избранным, – усмехнулась про себя Лиза. – А обычным людям этот дом неведом…»
Впрочем, быстро обнаружилось, что одиннадцатый всего-навсего притаился в глубине двора.
Внутрь его вела низкая подворотня.
Дворик оказался точь-в-точь петербургским: колодец, куда не проникал солнечный свет. Шестиэтажные грязно-желтые стены смотрели на Лизу рядами окон, за которыми не чудилось жизни. Окна в большинстве своем были серыми, грязными, давно не мытыми. Впрочем, кое-какие рамы оказались самоновейшими – белыми поливиниловыми. Весь маленький двор был уставлен в несколько рядов машинами. Как они, интересно, разъезжались здесь при такой толчее?
Во дворе было пусто, ни души, и тихо-тихо, словно совсем нет рядом Москвы с ее суетой, толкотней и пробками. Странное место. На первый взгляд все мирно-уютно, но сердце почему-то так и екает – совсем как в ночном метро или в темной подворотне.
Лиза подошла к ближайшему подъезду. Нумерация квартир здесь тоже оказалась, словно в Петербурге, – совершенно беспорядочной. Вывеска над дверями сообщала, что тут помещаются квартиры: три, четыре, пять и шесть. А еще вдруг – с тридцать второй по тридцать шестую.
Нужная ей тринадцатая, должно быть, находится в следующем подъезде. Лиза, лавируя меж припаркованными машинами, подошла к другому парадному. Рядом с изрядно выщербленными ступеньками располагалась мусорка. Бак был переполнен.
Да, все правильно. Тринадцатая квартира здесь. Кажется, на втором этаже. Но почему с каждым шагом ей все страшнее и страшнее?!
«Глупости это», – оборвала себя Лиза и смело шагнула к подъезду.
Набрала цифры «один» и «три» на бронированном домофоне.
Квартира номер тринадцать, видите ли. Подходящий номер для колдуна.
В домофон никто не ответил – однако дверь пискнула и сама собой отворилась.
Лиза вошла в подъезд. В парадном было полутемно. Свет струился только из маленького окошка где-то под потолком.
Лиза поднялась по красной, слегка истертой дорожке.
Порядок квартир в подъезде соблюдался: тринадцатый номер шел следом за двенадцатым и располагался на втором этаже. Дверь оказалась обычная, деревянная. На ней – почтовый ящик еще советских времен. И даже глазка нет.
Лиза позвонила. Звонок отозвался в тихой квартире где-то далеко-далеко.
Через минуту из-за дверей раздался женский голос: «Кто?»
– Я к Кириллу Мефодьевичу! – прокричала Лиза. – Назначено!
