Не спуская глаз с вошедших, он отклонился в сторону, пряча корпус за меня, и, достав из-под пиджака «кольт» сорок пятого калибра, сунул его в боковой карман.
Вопрос, кому же звонил бармен несколько минут назад, отпал для меня сам собой.
Ребята из бригады Кабеша не двигались с места, продолжая буравить нас взглядами и, видимо, ожидая, какие же действия предпримем мы. Граф решил не томить их.
— Пойду пообщаюсь, — сказал он, небрежным жестом швыряя окурок в стоявшую рядом пепельницу.
— Я тоже поучаствую, если ты не против, Граф, — произнес Сэм, расправляя плечи.
— Не против.
Граф двинулся первым, Сэм за ним, и замкнула шествие я. Самый высокий из пожаловавшей троицы выступил вперед.
— Привет, Сэм! — развязно бросил он, не вынимая рук из карманов. — Это твои кореша?
— А в чем проблема?
— Нам птичка насвистела, что они вроде бы интересуются Израильтянином, — на устах высокого блуждала ехидная ухмылка.
— Это верно, — Граф приблизился к нему вплотную. — А что?
— Хотелось бы знать, зачем он вам.
— Думаю, это наше личное дело.
Глаза Графа недобро блеснули.
Стоявший перед ним отморозок не знал, с кем ведет беседу, а Графу, не привыкшему к такому обращению, здорово не понравилось его поведение. И тут высокий тип в кожаной куртке совершил грубейшую в своей жизни оплошность.
— Ошибаешься, козел, — сказал он и смачно сплюнул Графу на ботинок.
Его поступок вызвал дружный смех со стороны двух других дружков.
Граф ни слова не ответил на оскорбление, но реакция его была мгновенной и молниеносной. Даже я не успела ничего сообразить. Он выхватил из кармана «кольт», приставил его ко лбу высокого и спустил курок. Грянул выстрел, пуля прошла навылет, разворотив высокому затылочную кость. Кровь, перемешанная с мозгами, обдала с ног до головы подельников высокого, стоявших у него за спиной. В ту же секунду Сэм взвился в воздух и, как в красивом американском боевике, совершив вертушку, впечатал подошву ступни в челюсть другого «кожаного». Голова его дернулась назад, сопровождаемая характерным хрустом шейных позвонков. Я не успела и глазом моргнуть, а двое кабешевских ребят были уже мертвы. Третий парнишка вытащил из кармана пистолет, но было поздно. Граф, уперев ствол «кольта» ему в живот, спокойно произнес:
— Брось «пушку», ублюдок!
Парень на секунду замешкался.
— Считаю до трех, — предупредил его Граф. — Раз…
Пальцы разжались, и оружие с глухим стуком упало на пол. В глазах паренька заметался страх.
— Молодец! — похвалил его Граф. — Теперь без глупых шуток разворачивайся и топай к машине. Белый «Мерседес». Начнешь корчить из себя героя, схлопочешь пулю в затылок. Все понял?
— Да, — сглотнув слюну, ответил кабешевский браток.
— Тогда пошел.
В «Карамболе» повисла гнетущая тишина. Игра за столами прекратилась, и все дружно пялились на нас.
— Все в порядке, — громко возвестил Сэм. — Ничего страшного не случилось. Обычные дружеские разборки.
Его слова были встречены одобрительными кивками со стороны завсегдатаев Верхнего тупика. Сэм и в самом деле имел здесь вес.
— Одну минутку, — сказала я Графу, заметив, что тот со своим пленником уже направляется к выходу. — Подожди меня.
Поучаствовать в стычке с кабешевскими ребятками мне не удалось из-за стремительного нападения Графа и Сэма, но распиравшее меня недовольство требовало откровенного выхода. Нужен был кто-то, способный удовлетворить меня в этом плане. И я знала, кто. Приблизившись к стойке бара, я перегнулась через нее и со всего замаха въехала кулаком в челюсть бармена. Тот завалился на спину и скрылся вниз под стойку. Лишь глухой стук возвестил о том, что голова стукача встретилась с полом.
— Теперь пошли, — я вернулась к Графу.
— Во дает! — услышала я в спину восхищенный голос Сэма.
Мы покинули «Карамболь». Что там станет с двумя трупами, Графа, видимо, не касалось. Он оставил их на попечение Сэма, не сомневаясь в том, что тот разрешит данный вопрос собственными силами.
Мичиган, слышавший выстрел внутри игорного заведения, но не осмелившийся нарушить приказ босса, в сильном волнении топтался возле «Мерседеса» помахивая верным «стечкиным». Виолетта стояла рядом с ним.
— Все нормально, Мичиган, — сразу же успокоил его Граф. — Расслабься.
Затем он обратился к Виолетте:
— Садись на переднее сиденье.
Она молча последовала его совету. Граф бесцеремонно затолкал кожаного на заднее сиденье, и мы сели по правую и левую руку от него.
— Поехали, — как в известной песне, Граф махнул рукой. — Поколеси немного по городу.
«Мерседес» тронулся с места, оставляя позади злачный район Москвы.
— Тебя как звать-то, придурок? — обратился Граф к нашему пленнику.
— Стасом, — ответил тот.
— Короче, Стасик. — Граф убрал «пушку» под пиджак, демонстрируя тем самым полное бесстрашие перед кожаным качком. — Расскажешь все, что знаешь, — останешься жив и здоров, решишь в несознанку уйти — считай, тебе крышка. Отправишься рыб кормить с камнем на шее.
— Вы легавые, что ли? — Стас для чего-то покосился в мою сторону.
Мичиган, не оборачиваясь, громко хмыкнул. По лицу Графа тоже пробежала улыбка.
— Кто мы, тебя не должно колыхать, — произнес он. — Лучше поведай-ка нам, Стасик, чего задумал ваш Кабеш.
— Да мне ничего не известно, — руки пленника выбивали легкую дрожь. — Я — человек маленький. Нам было велено отираться неподалеку от «Карамболя» и, если позвонит Мишель на трубу, подгребать к заведению и хватать тех, кто будет интересоваться Израильтянином.
— Мишель — это бармен? — вклинилась я с вопросом.
— Угу, — кивнул Стас. — Он позвонил и сказал Рубероиду, что пришли два человека, то есть вы, и ищут Израильтянина. Рубероида вы застрелили, а он знал больше нас всех. Хотя тоже немного. Кабеш никогда не делится своими замыслами. Отдает приказ и баста. Могу сказать только одно. Это дело пахнет большими бабками.
— С чего такие выводы? — Граф задумался о чем — то, и я перехватила инициативу допроса в свои руки.
— Кабеш никогда в жизни не стал бы так суетиться ради мелочовки, — привел веский довод Стас. — Израильтянин — он кто? Мелкий жулик, картежник. Посудите сами, зачем он мог так понадобиться Кабешу. Ответ напрашивается сам собой. Тот нашел способ срубить хороший куш, а Кабеш жаждет отобрать его.
Видимо, Стас был любителем мыслить логически. Натуральный сыщик. Только вот не той дорогой он пошел.
— Что известно Кабешу об Израильтянине? — продолжала допытываться я.
— Не знаю, — замотал головой Стас. — Мамой клянусь, не знаю. Но полагаю, что очень мало. Он рвет и мечет от безысходности. Рубероид говорил нам.
— Ладно, — неожиданно подвел черту Граф. — Мичиган, останови машину.
Приказание было выполнено мгновенно.
— Отваливай. — Граф вышел из салона, выпуская пленника. — И вот что, Стасик. Передай Кабешу, чтобы он сворачивал свою деятельность и сматывался куда подальше. За дело взялись серьезные люди, и, если он не хочет, чтобы его постигла та же участь, что и вашего гребаного Рубероида, пусть линяет в сторону. Запомнил?
— Я передам, — Стас выбрался из «мерса», до сих пор не в силах поверить, что ему даруют не только жизнь, но и свободу.
— Вот и ладушки, — Граф оттолкнул его в сторону и снова разместился на заднем сиденье рядом со мной, захлопнув дверку. — Трогай.
Стас остался стоять у обочины, а мы уехали. Некоторое время Граф молчал. Мы с Виолеттой тоже не спешили вступать в дискуссии. Наконец, первой нарушила молчание я.
— Куда двинемся теперь, Граф?
Он вышел из задумчивого состояния и сказал скорее для Мичигана, чем для меня:
— К Риксу.
И после этого продиктовал адрес. Мичиган тут же крутнул руль влево и вопреки всем правилам дорожного движения развернулся на сто восемьдесят градусов прямо по центру дороги. «Мерседес» тут же начал набирать скорость.
— Кто он такой, этот Рикс? — спросила я Графа. — И что с тобой происходит? С чего ты вдруг так переменился?
— Ничего особенного, — улыбнулся Граф. — Просто я пытаюсь сопоставить услышанное за сегодня и понять, что же в действительности затеяли Израильтянин и Пуля. В одном прав этот Стасик. Кабеш — отмороженный придурок и дегенерат, но размениваться по мелочам он не станет. Ему резона нет. Поверь мне, Женя.
— И что же? — не поняла я. — О чем это говорит? Это как-то затрудняет наши поиски?
— Еще бы, — ответил он. — Кабеш меня волнует мало, но в этой игре есть и другая фигура, о которой упоминали и Пастор, и Сэм.
— Шекспир? — уточнила я.
— Он самый, — последовал мрачный кивок. — У Шекспира хватка будь здоров. А если пирог и в самом деле жирный, то он будет биться не на жизнь, а на смерть.
