Все поступки человека поверяются добром.
Нетрудно представить удивление Гульнова, когда Климов срочно вернулся в управление и выложил на стол перед его изумленным взором золотые серьги, пачку облигаций и две легостаевских картины.
Андрей недоверчиво потрогал все это руками и, зная, что честность и принципиальность советчики не ахти какие в тех делах, где нужен опыт, не без зависти спросил:
— Откуда, Юрий Васильевич? Прямо не верится…
— Оттуда, Андрюша, оттуда, — весело заговорил Климов и с ироничной назидательностью провещал, что для того, чтобы справиться с работой, мало ее любить. Необходимо особое направление мыслей и согласованность действий! — И тогда, — он сделал жест рукой, изображая пафос и напыщенность, — не будет надобности чем-то жертвовать в противоборстве с подлыми людьми, например, своей жизнью или…
— …Жизнью своих подчиненных, — подыграл ему Гульнов, и заключительные слова: — …что так отличает профанов, — они произнесли одновременно.
Довольные друг другом, рассмеялись. Дело о кражах начинало проясняться.
— Звягинцевы уже были у тебя?
— Минут пятнадцать, как отбыли, — меняя клоунское выражение лица на буднично-официальное, ответил Андрей и показал протоколы из допроса. — Жалкие какие-то людишки, мелковатые… Из тех, что за копейку продадут.
— Я такими их и представлял, — уселся за стол Климов и, позвонив Озадовскому, попросил перенести их встречу на вторую половину дня. Тот не возражал, но, сославшись на плохое самочувствие, предложил наведаться к нему домой где-то часикам к семи или пораньше.
Договорились на восемнадцать тридцать.
Положив трубку, Климов продолжил прерванную мысль.
— Нет ничего страшнее, чем жить «как все». Мелочные всегда ничтожны, это их неотъемлемое качество, которым они, судя по всему, втайне гордятся.
Гульнов согласно кивнул головой.
— Непонятно, что связывает этих двух людей? Детей у них нет…
— Благие намерения, — съязвил Климов. — Те самые, которыми вымощена дорога в ад. — И он рассказал Андрею о столбовой дворянке Перетоке-Рушницкой.
— Значит, напомнила им о себе? Заставила поволноваться.
— Теперь их радости конца не будет.
— Или злобе, — засомневался Гульнов. — Того гляди, притянут старую к ответу, затаскают по судам.
— А мы не скажем, — неожиданно для самого себя ответил Климов. — Возвратим украденное, и шабаш! А где нашли, это уж наше дело. Может, мы эксперимент проводим…
— По профилактике квартирных краж?
— Вот именно. Секреты производства, одним словом.
— А что, она действительно в масонов верит?
— О! — воскликнул Климов. — Целая теория. Оказывается, Пушкин…
— Александр Сергеевич?
— Он самый, был масоном.
— Не может быть. А где об этом можно почитать?
— Не знаю. Тут свои бы мемуары одолеть, — он кивнул на груду папок и побарабанил пальцами по краешку стола. — Вон их сколько.
Бумаг действительно скопилось многовато.
— А про Дантеса что она гутарит?
— Разговора не было. Я только понял, что в дворянском гербе Гончаровых присутствовали знаки темных сил.
— И что это за знаки?
— Пятиугольная звезда…
— Шести?
— Да нет. Пяти. Еще какая-то хреновина и меч.
— Наверное, щит?
Климов задумался.
— Что-то другое. Это у нас эмблема со щитом, а там… ну, в общем, ерунда, Андрей.
Гульнов вздохнул.
— Дела…
Но Климов не видел причин для вздыханий. Пора спускаться с облаков на землю. Чего он не мог взять в толк, так это объяснений стоматолога по поводу неверия в успешность начатого следствия. И Звягинцевы до конца не прояснились… Особенно она. Утаивает что-то, но вот что?
— Андрей, — обратился он к Гульнову после того, как ознакомился с показаниями Звягинцевых, — я вот о чем подумал: а что, если ограбление стоматолога тоже акция кого-то из родных? Смотри, сначала обворовывают его, причем замок открывался домашним ключом…
— Да, эксперты на этом настаивают.
— …А ровно через два дня эта твоя пузырешница…
— Почему моя? — обиделся Гульнов. — Она…
— Ну, ладно, — поправил себя Климов. — Наша… проводит акт возмездия…
— Но почему не раньше и не позже?
— Да потому, что старая сообразила: вина за ограбление падет не на нее, а на того, кто уже побывал у стоматолога. Согласен?
— Убедительно.
— И мы так думали сперва и продолжали бы считать, что, коли почерк ограбления квартир один и тот же, искать нужно кого-то одного. Ан нет! Из трех квартир одна уже отпала. Добровольное признание.
— Может быть, и стоматолога ограбил кто-то из своих?
— О чем и я толкую!
— Или знакомых. — Андрей откусил на пальце заусеницу и сухо сплюнул.
— Вот-вот, или знакомых, — оживился Климов. — Чуешь? Там, где происходит скандал, вырастают уши. Я вот о чем: стоматолог обмолвился, что привык жить для себя и часто не ночует дома, пока супруга на специализации.
— Неравнодушен к женским чарам?
— Надо понимать. Попить-поесть к нему приходят, но спать он их не оставляет.
— Почему?
— Во-первых, потому что слишком рассудочен, а во-вторых, как утверждают опытные люди, женщину очень трудно залучить в спальню, но еще труднее оттуда выжить.
— А там, где вырастает скандал…
— Усек?
— Еще бы!
— Там вырастают уши.
— И нашему повесе они не нужны.
— Ни на вот столько. Жена его имеет деньги, а главное, связи, без которых не прожить, не говоря уже о кооперативе.
— Так что ссориться ему с ней не резон, — уловил ход его мыслей Андрей, и Климов добавил:
— А разводиться тем более.
— Как говорится, сбил шабашку и в кусты!
— Он относится к тем, кто считает, что всю жизнь не проходишь с душой нараспашку. Это хорошо знают политики. А он политик.
— Бизнесмен.
— А такие допускают существование тайны лишь при одном условии, что она не станет достоянием гласности. Но мир тесен. Человек человека не оставит без внимания…
— И этим человеком, — глаза Андрея загорелись, и Климов кивнул:
— Может быть соседка…
— Звягинцева?
— Да. Жена уехала…
— А ей доверила ключи!
— И наказала: только муженек мой за порог, ты в дом. И все на карандаш.
— Что ел, с кем пил?
— Мало того, узнав о систематических отлучках своего благоверного, жена стоматолога толкает Звягинцеву, соседи как-никак!..
— А может, и подруги…
— …На инсценировку кражи. Иначе он, подлец, придумает легенду и отвертится, а так все зафиксировано в милицейском протоколе. Такого-то числа, между тем-то и тем-то часом ночи хозяина квартиры дома не было…
— А был он, миленький-хорошенький, у…
— …Правильно, у нехорошей тети. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не назвать.
— Вот почему он и в милицию не заявил.
— Само собой. А будь иная подоплека, он всех бы поднял на ноги, и прокурора в том числе. Он парень-хват.
Гульнову эта версия понравилась.
— А как мы сможем доказать?
— Надо подумать.
— И еще, Юрий Васильевич, куда она припрятала вещички? Куртку, видеокассеты?
— Мне кажется, что это плата за инсценировку. Ты заметил, взяты вещи исключительно мужские?
— Да, ни одной женской тряпки не забрали.
— Это во мне с самого начала возбудило подозрение. Боялся только высказать его…
— Чтоб не спугнуть?
Климов улыбнулся. Андрей отличался крайней восприимчивостью к его внутреннему чувству.
— Можно считать и так.
— Интересно, а что она с ключами сделала? Неужели выбросила как улику? Так мы не докажем.
Гульнов озабоченно заходил по кабинету и предложил сейчас же ехать к Звягинцевым.
— Куй железо…
— Вряд ли она от ключей избавилась, — засобирался Климов и сунул ворох бумаг в ящик стола. — На это она не пойдет. Одно дело воспользоваться ключом, чтоб уличить соседа, другое дело — заставить его жену менять замки, а замки не абы какие, фирменные, в наших палестинах таких не найдешь. Что же ей, жене, когда она вернется из Москвы, двери выламывать? Или с работы увольняться, мебель сторожить? Вазы, статуэтки караулить?
— А запасные? Иностранные замки всегда с тремя ключами, а бывает, и с пятью.
— И дальше что? — подталкивая Андрея к выходу, в затылок ему сказал Климов. — Запасной на то и запасной, считай, что неприкосновенный. Я как вспомню китаяночку у них в шкафу…
Звягинцеву они «раскололи» без всякого труда.
Когда та сообразила, что могла предстать перед судом за кражу, только откажись соседка от своих слов, она вернула ключи от задереевской квартиры и съездила к своей знакомой, привезла похищенные вещи. Шапку, куртку и видеокассеты.
Все это ей причиталось в виде платы за шпионско-подрывную деятельность, направленную против похотливого соседа.
