К четырем утра то ли в показаниях Стругова и Зимина что-то стронулось, то ли мою личность по милицейским каналам проверили, но меня отпустили.
Когда я, матерясь, как последний грузчик, вышла из подъезда райотдела, оказалось, что подполковник Гриша до сих пор преданно ждет меня у дверей.
— Ну как, Юлия Сергеевна, у вас все в порядке?
— Время потеряла, а так — да. А вот у вас — не все.
— Что такое? — забеспокоился подполковник.
— Извините, я не успела вам сказать… вчера… нет, уже — позавчера, около десяти вечера восемь ящиков с автоматами были перенесены из пятого склада в шестой.
— Бросьте, Юлия Сергеевна, мы шестой склад уже три дня как закончили… Постойте! После десяти?
— Около десяти.
— Не понял. Как это возможно? Там же караул!
— Тем не менее. Как утверждал Петр Скачков, ящики перетаскивали старшина Хрущев и какой-то Киса. А Хрущева караул боится больше, чем вас или командира полка, — вы уж поверьте.
— Скачков — это тот парень, которого вчера убили?
— Да.
— О господи, — тяжело вздохнул Гриша, и вдруг до него начал доходить весь ужас его положения. — Это что теперь — все пересчитывать?! Какая, к черту, ревизия, если какой-то долбаный старшина может запросто вскрыть склады и перетащить все, что ему надо! Да еще этот прапор сюрприз подкинул! Теперь ведь склады передавать кому-нибудь надо! Вы извините, Юлия Сергеевна, я побегу!
Подполковник Гриша побежал в гарнизон, и я подумала, что штатское ему совсем не идет.
В шесть тридцать я прибыла в штаб полка — командир должен был уже появиться.
Но, узнав, что рядовой Скачков убит, командир полка и не уходил домой. Он сидел, обхватив голову руками. Если бы молодой боец тихо-мирно повесился в той водонапорной башне, ничего страшного не произошло бы. Мало ли что взбредет в голову самовольно оставившему часть нарушителю воинской дисциплины. Но то, что комбат отпустил, а юрисконсульт вывел Петра за пределы части — неважно, из каких побуждений, — меняло дело. Теперь те же долбившие Петьку Хрущев и Щукин первые заявят, что не могли оказывать воспитательных мер, пока Скачков находился за пределами части. И будут правы.
— Я напишу матери Петра Скачкова, — пообещала я.
— Пишите, — холодно отозвался командир полка — как человек я для него больше не существовала.
Я вышла во двор штаба полка и присела на холодную крашеную скамейку возле врытой в землю бадьи для окурков. Утренний ветер порывисто налетал на деревья, и зрелые июльские листья отзывались страстным трепетом на каждый его порыв. «Ну почему так получается? — не понимала я. — Хочешь, чтобы жизнь была, как это утреннее солнышко, а живешь по колено в ледяной грязи. Или так у всех?»
Усталость прошедшей ночи навалилась и больше не отпускала. Я поднялась и направилась в роту охраны. Теперь мне нужен был Киса, и я не собиралась допускать ту же ошибку, что с командиром полка, — наступление и еще раз наступление! Я проглотила таблетку фенамина, прогулялась по аллее и, ощутив прилив сил, твердым шагом направилась в казарму роты охраны.
Когда я вошла, в кабинете комбата воцарилось глубокое молчание.
— Иван Ильич, командир полка вам звонил?
Комбат кивнул.
— У меня есть основания считать, что Скачков — не последний покойник полка.
Офицеры напряглись.
— И мне срочно нужен Киселев.
Я почувствовала, как облегченно выдохнули офицеры.
— Так это не у нас, Юлия Сергеевна, — недобро усмехнулся комбат. — Это вам в хозвзвод надо.
— Где это?
— В конце аллеи направо. Извините, у нас совещание, — выставили меня.
Я вышла и почти бегом направилась в конец аллеи: то ли начал действовать фенамин, то ли мне хотелось поскорее убраться подальше от этого места.
В хозвзводе, похоже, о гибели солдата еще не знали и приняли меня хорошо.
— Киселев? — спросил меня чернявый, цыганистый дежурный. — Так он в наряде, пайку свинарям повез.
— И когда вернется?
— А вы прямо сейчас к столовой идите. Как увидите «ГАЗ-66» у посудомойки, так это Киселев и будет…
Я стремительно помчалась в столовую. Если действительно бывают недобрые предчувствия, то сейчас я испытывала именно их. Я ощупала рукой карман пиджака — удостоверение комитета было со мной.
На задах столовой я сразу заметила «ГАЗ-66». Водитель сидел за рулем и, свесившись через окно дверцы, разговаривал со старшиной. «Хрущев!» — догадалась я. Тихо подойдя сбоку, я прислушалась.
— Я тебе сказал, сынок! Ты понял?! — угрожающе говорил старшина. — Штоб был как штык!
— Я же в наряде, Коля, — оправдывался водитель.
Я оглянулась по сторонам — нежелательных свидетелей не было.
— В общем, ты понял, щегол! — повторил старшина и вразвалку направился прочь.
Трогать его сейчас было уже невыгодно. Я зашла за кабину, пропустила старшину мимо себя и тихо заняла его место у дверцы. Водитель, насупившись, ковырялся в какой-то железке.
— Киселев, — строго позвала я.
— А? — удивился водитель и поднял на меня взгляд. Я достала удостоверение Комитета солдатских матерей и стремительно поднесла его прямо к Кисиным глазам.
— Военный юрист Максимова, — представилась я. — Открой-ка мне ту дверь, я сяду, — приказала я и решительно направилась к пассажирскому месту.
Водитель молча щелкнул ручкой, и я забралась на сиденье.
— Ну что, Киса, попались вы со старшиной.
Киселев покрылся испариной. Я молча ждала.
— Чего это мы попались? — неуверенно возразил Киса.
— Позавчера Петя Скачков из роты охраны — знаешь? — Киселев кивнул, — показал мне, как ты со старшиной таскаешь автоматы, а вчера его убили. Понимаешь?
— Как — убили?!
— Из пистолета. Я не думаю, что это сделал ты, — я не дура. — Киселев настороженно ждал. — Но я уверена, что кто-то заметает следы.
Киселев побледнел.
— Часа через полтора, — я взглянула на часы, — будет готов официальный отчет о повторной инвентаризации шестого склада. Если ты успеешь рассказать все раньше, это одна статья, а если позже — другая. Усек?
Киселев сосредоточенно кивнул.
— На старшину Хрущева не смотри — он уже никто. Как и Щукин. Ты понял? Если докажешь, что тебя к этому принуждали старшие по званию и должности, могут освободить от уголовной ответственности.
— Я докажу! — решительно сказал Киса. — Когда начинать?
— Прямо сейчас. Поехали в штаб полка.
«Машина» стремительно завертелась. Киселева посадили в кабинете начальника штаба, дали стопку бумаги и авторучку, и жизнь полка превратилась в ад. Я и Портос едва успевали передавать друг другу уже исписанные листки бумаги. И по моей комитетовской работе здесь было информации на большое, шумное дело: побои, изнасилования, издевательства… Я искоса глянула на Портоса и поняла: не будь я здесь, он просто добился бы тихого перевода Киселева в другую часть — лишь бы не вытаскивать на свет все это дерьмо.
Параллельно у меня возникали и другие вопросы. Почему именно Хрущев руководил перетаскиванием «левых» ящиков? Почему не сам прапорщик? Что за военная машина с чужими номерами приезжала под погрузку в прошлом месяце? На какие-то вопросы Киселев отвечал, на какие-то — нет.
Вскоре в кабинете появился следователь, затем объявили розыск старшины Хрущева — он исчез, как в воду канул. Портос вызвал к себе свободных от наряда «дедов» хозвзвода и, приказав без Хрущева не возвращаться, отпустил их в город. «Деды» с независимым видом пожали плечами, но искать пошли. Появились вопросы к доброму десятку старослужащих: Киселев сдавал всех — одного за другим. Пришел подполковник Гриша. Он официально подтвердил: в уже проверенном комиссией шестом складе действительно появились восемь лишних ящиков с автоматами «АКС».
Услышав про «лишнее» оружие, Портос приобрел синюшный цвет, засел у себя в кабинете и тихо пытался решать текущие полковые проблемы. Полк стал напоминать корзину с мусором, варварски вытряхнутую прямо в коридоре, на самом проходе. Но мне «масть шла», как в анекдоте! Наудачу я спросила Киселева про «брата» Щукина, и оказалось, что «братишку» ефрейтора Киселев видел два раза: один раз, когда подвозил в город самого Щукина, и второй — позавчера, около шести вечера, когда привез прапорщика в ресторан «У Наташи». Зимин отошел с ним в сторону, но Киселев слышал, как тот назвал «братишку» по кличке — Купцом. Дословно он сказал: «Привет, Купец, сколько привез?» И тот ответил: «Восемьдесят пять».
Я чуть не присела от неожиданности: ровно восемьдесят пять тысяч долларов изъяли вчера при понятых у Зимина! Это, видимо, совсем «свежие» деньги, которые прапорщик просто не успел никуда «закачать». И не исключено, что Купец — это тот самый тип, что чуть не раздел меня взглядом на входе в ресторан. Я запросила личное дело ефрейтора и трясущимися руками открыла: там никаких братьев не значилось — только две сестры! И тогда я затребовала у Портоса право посетить арестанта Щукина, и он, устало махнув рукой, переправил меня к дежурному по части.
