Но Брайант не чувствовал усталости, хотя уже близилась полночь. Порой ему случалось вздремнуть днем, но он почти никогда не ложился раньше двух часов ночи, а вставал всегда в шесть утра. С возрастом пришла бессонница; он не мог спать – боялся покинуть этот мир, не совершив напоследок ничего значительного.
Лонгбрайт распечатала опросы жителей Балаклава-стрит со своей электронной штуковины и предусмотрительно оставила экземпляр распечатки на столе Брайанта, зная, что он будет работать в ночь. И Артур в долгу не остался: утром на новом столе Дженис лежала розовая роза – ее любимый сорт, носящий имя певицы пятидесятых Альмы Коган.
Брайант изучал имена в списке, массируя мешки под глазами. Опрошены семь жильцов из десяти плюс два человека в саду за домом плюс заявление от брата, при этом никаких незнакомцев или необычных происшествий в воскресенье вечером – ситуация близка к тупиковой. У старой дамы не было ни друзей, ни, по-видимому, врагов, если не считать автора расистских писем, – впрочем, о нем упомянула одна только миссис Аллен. Финч уже осмотрел тело и не обнаружил ничего подозрительного, кроме ушиба на затылке, слишком незначительного, чтобы вызвать какой-либо серьезный эффект, и большого количества мутной воды в горле – явно не из чистого лондонского водопровода, но из какого-то грязного источника, который они надеялись установить в ходе экспертизы. Но что же это могло быть? Ей влили это в горло насильно? Дождевая вода? Но зачем? Брайант зажег трубку, виновато косясь на табличку «Не курить», с умыслом прикрепленную над его столом, и попытался представить, что же все-таки могло произойти.
Предположим…
Предположим, Бенджамин Сингх обнаружил, что сестра утонула в ванне. С маленькими детьми такое случается с тягостной регулярностью, а старики часто ведут себя как дети. Ванная располагалась внизу, в одном ряду с кухней и столовой, ниже уровня дороги со стороны фасада, но на одном уровне с внутренним садиком. Что если Бенджамин зашел в дом, спустился по лестнице и, испугавшись при виде мертвого тела, достал сестру из ванны, одел ее, усадил на стул? От испуга и горя люди порой ведут себя странно. Возможно, Сингх был слишком растерян, чтобы признаться в своем поступке. Но нет – на коже остались бы следы. Предположим, Рут Сингх была наверху и парила опухшие ноги, а потом спустилась вниз, чтобы вылить воду из ванночки для ног, – она могла поскользнуться, удариться головой о ступеньки и, в результате довольно странного падения, захлебнуться в ванночке. Брату, само собой, не хотелось, чтобы ее нашли в таком положении. Возможно, он взял ванночку, вылил из нее воду и отнес ее на место. А умолчал он об этом, поскольку знал: у него могут быть неприятности из-за того, что он самовольно переместил тело.
Эта версия была маловероятной, но не лишенной смысла. Дело в том, что, обыскивая дом по совету Мэя, Бимсли обнаружил такую ванночку внизу – в шкафу. Финч уже отметил, что дело не стоит выносить на суд присяжных, поскольку те ограничены тремя вариантами приговора: внезапная смерть, убийство или признание наличия преступления без установления преступника Брайант хотел было спросить совета у Мэя, но передумал. «Ты слишком рассчитываешь на Джона, – одернул он себя. – Он тебя младше, и у него есть жизнь помимо отдела, а у тебя нет. Ты слишком стар, чтобы работать, но не хочешь в этом признаться». Но пенсия означала, что ему придется сидеть дома, глядя, как жизнь проносится за окном, время от времени выползать на шумную улицу и принуждать к разговору равнодушных молодых продавцов или, не приведи господь, выслушивать, как его ровесники перечисляют свои болячки. У него нет ни детей, ни близких родственников, ни сбережений – ничего, кроме работы. Женщины, которых Артур любил, умерли. Свою обожаемую невесту Натали он тоже давно потерял. Он восхищался энтузиазмом молодых, их энергией и свободой, но они редко платили ему дружбой. Молодые практикуют неосознанное предубеждение против стариков, поскольку весь мир уже давно помешался на юности. Люди старшего возраста раздражают их, наскучивают им, не соответствуют неистовому ритму их собственной жизни. В англоязычных странах стариков не уважают, ведь те просто занимают место под солнцем.
Брайант чувствовал, что в его возрасте удовлетворения следует искать в добрых делах – например, в преподавании, – но как можно обучить интуиции? Интуиция говорила ему, что с миссис Сингх произошло нечто ужасное, но у него не было никаких доказательств, а значит, не было и дела. Сегодня вечером сотрудница муниципалитета Кэмдена, занимающаяся конфликтами на расовой почве, навестила мистера Сингха. Она хотела выяснить, действительно ли его сестра получала анонимные письма или становилась объектом других оскорблений по расовому признаку. Бенджамин позвонил Брайанту в состоянии глубокой подавленности. Если бы такие письма и существовали, Рут бы их сожгла и сама бы сгорела от стыда. О таких вещах нельзя говорить муниципалитету Кэмдена; неужели Брайант не понимает, что есть дела сугубо личные? Они с сестрой прожили в Англии всю жизнь, это их родина, – так с какой стати кому-то могло прийти в голову, что они не такие, как все?
Благодаря своей прославленной глухоте к переживаниям пострадавших, Брайант заработал устойчивую репутацию грубияна, однако при необходимости мог проявить не только сдержанность, но и тонкость. Сингх и Брайант, два почти ровесника со сходными убеждениями, проболтали около получаса, и под конец Артур пригласил Бенджамина на лекцию по современному язычеству, которая должна была состояться в новой Британской библиотеке на следующей неделе. Необъяснимой кончины Рут Сингх они больше не касались.
Одна мысль не давала Брайанту покоя: старая дама почти никогда не выходила из дому, – так почему же на ней была верхняя одежда? И если она добровольно проглотила какое-то вещество, то как Бенджамин отнесется к тому, что его ближайшая родственница покончила с собой?
Двери домов на Балаклава-стрит были плотно заперты. Брайанту предстояло их взломать.
Третья ссора за три дня.
Калли Оуэн знала, почему так происходит, но ничего не могла поделать. Она вытащила еще один пластиковый пакет из зубцов бегущей ленты и уложила в него оставшиеся продукты, аккуратно поместив яйца поверх остального. У входа в «Сомерфилд» расхаживал Пол. Он курил – было видно, как колечки дыма выплывают из-под капюшона его куртки. Вообще-то Пол человек спокойный, но ситуация доконала и его.
Проведя восемь месяцев в тесной квартирке в Суисс-Коттедже, они поссорились с домовладельцем: тот повысил квартплату, но при этом не мог сделать самый элементарный ремонт. Отстаивая свои права квартиросъемщиков, Калли и Пол попросили муниципалитет выступить посредником, и спор разрешился в их пользу. В результате хозяин, приятный в других отношениях грек-киприот с целым рядом владений в Грин-лейнз, попросил освободить квартиру в течение месяца, объяснив, что ему необходимо отремонтировать дом и перепланировать квартиры. Пол отказывался платить за жилье, считая, что хозяин нарушает условия контракта. Калли просто хотела сменить квартиру. Последний их спор был о том, куда им переехать и вообще оставаться ли вместе.
Пол резким движением выбросил окурок на тротуар и вошел в магазин, чтобы помочь Калли с сумками. В супермаркетах он испытывал приступы клаустрофобии и заметно мрачнел, а потому, зайдя в магазин хотя бы на минуту, не мог обойтись без угрюмой сентенции.
– Ты ведь знаешь, если мы переедем поближе, она будет заходить к нам каждые пять минут, – пробурчал он. – И сейчас-то хорошего мало – все эти «Я просто пробегала мимо». Разве у нее есть знакомые в нашем районе?
Мать Калли жила в квартирке за Холлоуэй-роуд. Ей не нравилось, что дочь связала свою судьбу с таким человеком, как Пол, – ее не устраивало ни его свободное расписание, ни сама работа, которая была ей непонятна. Впрочем, она посещала Калли, не столько беспокоясь о благополучии дочери, сколько из желания скрасить собственное одиночество.
– Пол, давай не будем об этом, ладно? Нам нужно купить квартиру, пустить корни. Хватит переезжать с места на место. Три квартиры за четыре года – дошло до того, что мне уже лень распаковать вещи. А уж идея с Кингз-Кроссом…
– Жилье в Кингз-Кроссе могло быстро вырасти в цене.
– Ну да, а пока мы бы входили в собственный дом, спотыкаясь о наркоманов.
– Брось, Калли, приличную квартиру в этом районе нам не потянуть. Ты же знаешь, остается только переехать на окраину.
«А вот теперь главное – не говорить о его безответственности, – приказала она себе. – Лучше перевести разговор на ожидание автобуса».
– Ты просто ни за что не хочешь остепениться, – услышала она собственный голос. – Думаешь, что уже никогда не сможешь сделать все то, о чем мечтал в восемнадцать лет.
