деревянной лестнице на второй этаж, а Коряга отомкнул расположенную под лестницей дверь первого. Каждый из них занимал по комнате. Кухня была общей, во дворе, но они ей практически не пользовались, лишь пару раз за всё время посидели ночью, попивая пиво с креветками. Почти как дома. Только креветки всё же не раки. Да и пиво здесь… Да и вообще… Туалет и душ тоже во дворе.
Впрочем, в быту Ворон был неприхотлив, а Коряге, похоже, вообще всё по барабану — он мог жить в любых условиях. Тем более что приезжали они лишь на ночь, и то не всегда. Да и домом-то это не считали. Так, место ночёвки. А дома их отсюда далеко…
Зато отдельный вход, только для них двоих, что было гораздо важнее. Дом каменный, летом в нём намного прохладнее, чем в кирпичном, или деревянном. И то, что живут вместе — тоже плюс: в случае нападения отбиваться легче.
— А ключ? — спросил Шуруп.
— Коряге отдай! Он закроет за тобой.
Ворча что-то под нос, Коряга пошел к машине, а когда вернулся, неожиданно спросил:
— А ты что, действительно лохов любишь?
Ворон внимательно осмотрел заместителя, усмехнулся.
— Запомни, лохов никто не любит! И если мы облажаемся, и нас посчитают за лохов, то ни любви, ни уважения, ни страха не будет! А значит, и лавэ не будет! А может, и жизни не будет тоже! Грохнут — и дело с концом!
— Так я же не про нас…
— А я — про нас! И хочу, чтобы ты это понял!
— Да понял я, понял, — примирительно сказал Коряга и направился к себе.
Ворон еще некоторое время посидел на воздухе, глядя на звездное небо и размышляя о том, кто является лохом, а кто нет. Картина, вроде бы, понятная: лох тот, кто платит! Для его пацанов лохи — это туристы, которых они разводят, рыночные торговцы, выплачивающие регулярную дань, барыги, которым они впаривают валюту по своему курсу… Но, развивая эту мысль, он пришел к неутешительному выводу: для Николы Анапева и Асена Данчева, выходит, лохи — Ворон и его бригада, которые платят полицейским за покровительство точно так же, как им самим платят туристы и торговцы! Выводы были неутешительными, и он не стал ломать голову над такой очевидной несправедливостью — поднялся в свою комнату, запер за собой дверь на засов, разделся и лёг спать.
Глава 2
«Крестный отец», как устав караульной службы
Июнь 1991 г., Карна
Почти полная луна была уже высоко, когда отдохнувшие, они снова выехали из двора. Дорога шла вниз, впереди в лунном свете море загадочно поблескивало. Кафе «Луна», в которое они направлялись, находилось приблизительно посередине между тезкой на небе и ее отражением. От моря далековато, если идти пешком, поэтому посетителей в «Луне» обычно меньше, чем в десятках разнообразных закусочных, которые тянутся вдоль всей набережной. Зато у входа есть просторная парковка, а небольшая веранда густо оплетена виноградом, ухаживает за которым местный садовник — пожилой Симеон. Он же числится владельцем и директором. Только на бумаге, конечно. Фактически «Луна» принадлежит бригаде. Здешний телефон используется для связи — Симеон записывает краткие сообщения из Тиходонска и передает Ворону.
Сегодня кафе закрыто — сегодня здесь сходняк. Почти все уже были на месте. С кухни доносился запах поджаренного на гриле мяса, из зала — шум, смех и крики.
— Добрый вечер! — у входа поприветствовал их улыбающийся Симеон. Он говорил почти без акцента — старая школа. — Всё готово, по времени!
— Спасибо, Симеон, можно подавать! — пожал ему руку Ворон и передал видеокассету. — Вставляй, когда скажу, запустишь.
При их входе шум смолк.
— Здорово, братва! — поздоровался Ворон. Коряга только снисходительно помахал рукой, как большой начальник подчиненному люду.
— Здорово! — закивали в ответ пацаны. Они чинно сидели за столами, на которых пока стояли только салаты, луканка, [3] хлеб и минеральная вода — как на пионерском утреннике. Ворон обвёл всех взглядом. Присутствовали четырнадцать человек, почти все. Даже Стасик-Товаровед сидел, аккуратно сложив руки перед собой, как прилежный ученик за партой. Есть и пить — не в махалове кровь лить…
Навстречу поднялся Чалый, подошел, пожал шефам руки. Из присутствовавших он был старшим по возрасту, не считая Коряги. Короткая стрижка не могла скрыть седины: его и прозвали Чалым, по названию лошадиной масти.
— Бурого нет! — сообщил он. — Заболел.
Ворон молча кивнул.
— Знаю я его болезнь! — процедил Коряга. — Он скоро синим станет, а не Бурым от своей болезни…
— Так что, ехать за ним? — не понял Чалый.
— Не надо! — ответил Ворон. — Я ему выговор сделаю и оштрафую! Да с командиров звена сниму…
— Давно пора! — одобрительно кивнул Коряга.
Ворон поставил на стол пластиковый пакет и стал вынимать из него перехваченные резинками пачки левов разной толщины с написанными на бумажках именами.
— Коряга! Шуруп! Погранец!
Бойцы брали деньги, пересчитывали, прятали в карманы. Кто-то был больше доволен, кто-то меньше.
— Бурого штрафуем. — Ворон вынул из пачки несколько купюр, остальные передал Чалому. — Скажи ему: не перестанет бухать — вылетит из бригады!
Чалый мрачно кивнул.
— Билет, Сява, Морпех, Стасик…
Раздача денег закончилась быстро.
— А почему мне меньше, чем Товароведу? — возмутился Билет. — Он даже на разборки не ездит!
— Каждому по труду! — назидательно поднял палец бригадир. — Стасик на своем месте приносит пользу больше, чем ты в махаловке… Больше вопросов нет? Тогда давайте ужинать!
Молодой шустрый паренек — племянник Симеона принес поднос с жареным мясом, расставил пять бутылок ракии, потом прошёл за барную стойку, вставил в видеомагнитофон кассету.
— Едим, пьем, смотрим «Крестного отца», учимся, делаем выводы, — объявил Ворон. — Это натуральная жизнь таких людей, как мы. С глубоким смыслом картина. Потом обсудим.
Братва жадно накинулась на еду и выпивку, снова поднялся характерный для застолья шумок. А на экране висящего на стене телевизора, Дон Корлеоне объяснял гробовщику, что такое дружба. В его трактовке дружба исключала деньги, но включала насилие и убийства.
— Слушайте внимательно, — поднял руку
