- Хорошо, Виктор, приезжай! - и продиктовала адрес.
Положив трубку, я с ужасом вспомнил, что единственный напечатанный экземпляр романа, с сотнями добавлений и пометок, находится у машинистки. Звоню ей, а та мне в ответ:
- Где обещанная бумага?
В те времена было катастрофически трудно с бумагой, и я не сумел достать нужное количество.
Понимая, что нельзя ссылаться на такие мелочи, понадеялся на удачу и, прихватив экземпляр рукописи ранних своих повестей, помчался к писательнице. Мне понравился ее уютный дом, стеснительная дочка, внимательная доброжелательность писательницы. Она накормила меня своим чудным борщом. Не стала корчить из себя знаменитость, не карабкалась на пьедестал, не изображала дикой занятости: взглянув на объем рукописи, спросила:
- Ничего, если я через недельку отвечу?
Однако через три дня Виктория позвонила сама:
- Виктор, я прочитала: сегодня подъехать сможешь?
- Конечно, уже еду! - с нетерпением воскликнул я.
Ее первые слова были:
- Виктор, что-то мне не совсем понятно: ты говорил об одной истории, а я прочитала две, и совершенно на другие темы?
Я начал что-то лепетать, но Виктория протянула мне свою рецензию.
Это была самая первая рецензия, да еще полученная от популярной писательницы: я ее сохранил, и мне хочется воспроизвести ее полностью.
"Я ознакомилась с повестями молодого писателя Виктора Доценко под названием "Жизнь продолжается" и "Тупик".
Повести написаны в жанре детектива - редком и излюбленном жанре для широкого читателя. Они написаны так легко и живо, что вполне могут быть использованы как сценарии для приключенческих фильмов.
Читаются легко, с большим интересом. Несут в себе благородную идею, большой воспитательный и нравственный заряд.
Есть в них художественные просчеты, но в задаче данного жанра эти просчеты допустимы.
Я искренне рекомендую повести В. Доценко для публикации и съемок.
С уважением
Виктория Токарева
24 июля 81 г."
Эта первая профессиональная оценка моего литературного труда вселила в меня какую-то уверенность, и я принялся с еще большим рвением работать над книгой, посвященной погибшим друзьям. А эти две повести, впервые положительно оцененные прекрасной писательницей Викторией Токаревой, издал в своем сборнике, но много лет спустя.
Полностью отдаться творчеству мешали трудности психологические и бытовые. В постоянный стресс вводили регулярные атаки моей тещи Веры Павловны. Почему не работаю, как все люди? Сколько можно не кормить жену и ребенка, все время полагаясь только на них, родителей жены? Еще более изощренными стали ее нападки после кончины Михаила Петровича, который безоговорочно верил в мой талант и, с удовольствием читая мои рукописи, часто пресекал нападки жены.
Много раз объяснял, что книга почти готова, и если ее издадут, то я верну ей все долги, но ничто не убеждало. Все чаще и чаще я сидел в своей коммунальной квартире и писал. От грубости и срывов меня удерживала забота жены: иногда, тайком от матери, выскользнув из квартиры, Таня приходила ко мне, чтобы подкормить.
Как известно, вода и камень точит. Постоянно капая на мозги дочери, она постепенно добилась своего, и Татьяна тоже стала все чаще и чаще намекать, что пора мне пойти хоть дворником, но приносить деньги в семью. Но все мои мысли были о романе. Я существовал в образах своих героев и в их мире. Проживал все радости и печали с каждым героем, пытаясь представить, как он или она поступил бы в той или иной ситуации...
Но постепенно в меня перестала верить даже собственная жена, и я остался единственным, не утратившим веру в свою звезду... Верить в грядущий успех было нелегко...
Отправившись на очередную встречу с участником афган-ской войны, в автобусе сунул руку в карман и обнаружил, что, кроме цельного полтинника, ни другой мелочи, ни других денег у меня нет. Боясь попасть в лапы злобных контролеров, попытался разменять полтинник, но ни у кого не оказалось нужной мелочи. Тогда я встал у кассы и стал собирать пятаки, чтобы набрать себе сдачу. Выходя на своей остановке, опустил полтинник в кассу и оторвал билет. Возвращаясь домой, сунул руку в карман, чтобы оплатить проезд, и вытащил вместо пятака тот полтинник.
Сначала удивился: откуда он? Потом залился краской стыда: наверное, вместо полтинника бросил в кассу пятак. Первым движением души было опустить полтинник в кассу, но мой голодный желудок напомнил о себе: полтинник - это же двести граммов докторской и полбатона хлеба! После короткой, но яростной схватки совести с желудком победил послед-ний! Более того, этот случай спас меня от истощения: потом, в самые трудные дни настоящего голода, я прибегал к спасительной тактике "неразменного полтинника", доведя свою технику до совершенства, чтобы не дай Бог привлечь внимание какого-нибудь дотошного пассажира. Такие встречались нередко, и я, заметив излишнее внимание к своей персоне, демонстративно отсчитывал "свои" сорок пять копеек, опускал полтинник в кассу, отрывал билет и спокойно отходил в сторону.
Впрочем, я никогда не злоупотреблял этим промыслом и более рубля не собирал. Этого рубля как раз хватало на двое суток... Иногда мне удавалось написать какую-нибудь статью, очерк или рассказ и "тиснуть" в одной из центральных газет, что давало от тридцати до шестидесяти рублей! На "газетные" деньги накупал для себя продуктов, а для Татьяны с Володей фруктов. К сожалению, это выходило не столь часто, а потому наши отношения становились все напряженнее и напряженнее. Долго так продолжаться не могло, и после очередных на меня нападок я не выдержал и предложил расстаться: в ноябре восемьдесят второго года нас развели. Однажды, перейдя лестничную площадку, позвонил в их квартиру, чтобы повидаться с сыном, но никто не ответил. Думая, что на выходные они уехали на дачу в Жаворонки, я позвонил через пару дней, и чужой голос мне ответил, сообщив, что они обменяли квартиру, но давать новый адрес запретили.
Такого предательства с их стороны я никак не мог ожидать: я очень любил сына и втайне надеялся, издав книгу, вернуться и засыпать их деньгами, но... жизнь уготовила мне самое страшное испытание!..
Кажется, именно тогда, обобщая горький опыт двух тещ, болгарской и московской, пришел к внутреннему убеждению, что жениться нужно на сироте...
Наступил восемьдесят третий год! У меня вроде все складывалось удачно появились реальные надежды обнародовать свое творчество. На радио тепло отнеслись к моим повестям и твердо пообещали, что я сам буду их читать в эфире. Но главным событием этого года стало окончательное, как мне тогда думалось, завершение романа, посвященного моим погибшим друзьям. Название "Смотри человеку в глаза" тогда казалось мне вполне подходящим.
Я изо всех сил пытался заинтересовать издателей своим романом, однако, к кому бы ни обращался, услышав, о чем он, все в буквальном смысле отмахивались, и, признаюсь, не без испуга в глазах. Я твердо уяснил, что безвестному, начинающему автору никогда не пробиться в таинственный и манящий сонм писателей. Потому и озаботился поисками известного писателя, который, как говорится, хотя бы чуть-чуть меня подтолкнул. С литературным наставником мне повезло.
Борис Васильев принял меня очень тепло, много расспрашивал о моей жизни, родителях, увлечениях. Сначала мне казалось, что этот удивительный человек просто умеет создавать впечатление того, что всерьез интересуется жизнью собеседника, но чем больше мы общались, тем глубже я убеждался в том, что Борис Львович не может жить по-другому: он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО близко принимает к сердцу все радости и горести того, с кем общается. А как дотошно он разбирал по косточкам мой роман!
Сколько доброты и тепла в этом удивительном человеке! Как много жизненных и литературных тайн он открыл мне! В одну из наших встреч Борис Львович сказал:
- Еще немного, Виктор, и твоя первая книга будет готова!
- Что толку, - с грустью вздохнул я. - Главное - найти того, кто захочет ее издать...
- Глупости говоришь! - Он недовольно нахмурился. - Главное для писателя вложить свой труд, свою душу, сердце, и рано или поздно люди оценят твое произведение! А чтобы ты дожил до этого дня, - он улыбнулся, - я попытаюсь тебе помочь... Думаю, в июне-июле буду посвободнее, а к тому времени, надеюсь, и ты отшлифуешь свой роман, тогда и начнем атаковать издателей...
Милый, дорогой мой Борис Львович, как же вы были правы, говоря о душе и сердце писателя! На всю жизнь запомнил я Ваши слова...
Работая над этой книгой, я ощутил необходимость повидаться с моим наставником. Созвонился с Борисом Львовичем, который пригласил меня на подмосковную дачу в Солнечногорске. С огромным волнением подъезжаю, а наставник, достаточно крепкий для своих семидесяти пяти лет, уже встречает на крыльце. Я вручил ему свои новые романы, и мы углубились в воспоминания. А перед расставанием сфотографировались на память. Через пару дней получаю от него одну из самых любимых повестей - "Завтра была война" с очень трогательным автографом:
