— Директор корпункта телеканала «Аль-Джазира» в Рамалле.
— Как видите, у нас есть зрители. И, господин Миллер, прежде чем вы совершите глупость, хочу предупредить вас, что это запасная камера. Основная информация передается не с нее, а со стационарной машинки, надежно спрятанной вон в том лесу. Пусть вас не смущает расстояние — камера профессиональная и фиксирует все в мельчайших деталях.
Миллер был бледен. Он попытался нацепить на лицо одну из своих фирменных циничных ухмылочек, но у него вышла лишь кривая гримаса. Он захотел что-то сказать, но внезапно надсадно закашлялся.
— Кто поверит этой фальшивке? — наконец буркнул он, отдышавшись.
— Никто бы и не поверил, Брюс, — отозвалась от игрушечной Западной стены Мэгги, — если бы вы держали язык за зубами. Но вы все рассказали сами, за что я вам безмерно благодарна. Знаете, что случится, как только этот импровизированный фильм будет выложен на Ю-Туб,[18] показан по Си-эн-эн и Эй-би-си? Боюсь, даже вам с вашим опытом не удастся выйти сухим из воды.
У Миллера в руке вдруг запищал мобильный. Глянув на экранчик, он побледнел еще больше и медленно поднес телефон к уху.
— Да, господин президент. Да, я вас хорошо слышу, господин президент. Я понимаю… Да, я понимаю… Я совсем упустил из виду, что мы живем уже в двадцать первом веке… Да, это моя ошибка. — После этого Миллер замолчал и довольно долго слушал, что ему говорил абонент. — Хорошо, господин президент. Я с вами согласен. Я сам напишу заявление. Да, прямо сейчас. Скажу, что это была моя личная инициатива и что никто не был посвящен в детали операции. Да, я понимаю вас, господин президент. До свидания.
Положив телефон в карман, Миллер сделал быстрый знак своим людям и, повернувшись, зашагал к выходу. Люди в масках стали отступать за ним, но стволы их автоматов по-прежнему были нацелены на Мэгги, Ури и Мустафу.
Через минуту во дворе остались только они трое. Ури положил камеру на землю и бросился к Мэгги. Та вновь перелезла через чугунную ограду «идеального города» и бросилась ему навстречу. Они обнялись и долго молчали. Затем Ури кивнул в сторону деревьев:
— Там мой хороший приятель. Это я ему звонил из машины, а ты, наверно, думала, что девушке. Я видел в зеркальце, как ты надулась. Он оператор, мы с ним работали одно время вместе. А до этого служили в разведке. Он выбрал отличную позицию и запасся самой лучшей оптикой.
Мэгги вдруг отодвинулась от него.
— Погоди… А он по-прежнему продолжает снимать?
Ури кивнул.
И тут взгляд Мэгги вновь упал на табличку, которую она до сих пор так и не успела рассмотреть хорошенько. Ладонь, в которой она зажала ее, вспотела… Вот из-за этого небольшого куска глины погибло столько людей… Из-за него ей пришлось пережить столько унижений, а Ури — физических страданий.
— Ну-ка наведи на меня камеру, — сказала она. — Прямо сейчас!
Ури без слов выполнил ее просьбу.
— Мое имя — Мэгги Костелло. Я переговорщик, член официальной делегации Государственного департамента США, которая выступает в эти дни посредником на мирных переговорах в Иерусалиме. А это… — Она продемонстрировала табличку в камеру — точно так же как, это сделал Шимон Гутман, записывая на видео свое прощальное обращение к сыну. — Этой глиняной табличке почти четыре тысячи лет. И всю последнюю неделю за ней охотился советник президента США Брюс Миллер, привлекший для своей миссии вооруженных спецназовцев. В погоне за этой реликвией они убивали ни в чем не повинных людей, чем поставили под угрозу план восстановления мира на этой земле. Вы слышали, как сам Миллер признал это несколько минут назад, не подозревая о том, что его слова записываются. Разумеется, он хотел сохранить в тайне все, что связано с этой табличкой. И вот почему…
Наконец-то она впервые как следует разглядела небольшой предмет, покоившийся на ее влажной ладони. И, надо сказать, Мэгги испытала поначалу едва ли не разочарование. Табличка оказалась меньше пачки легких дамских сигарет. Символы, выбитые на ней, почти сливались перед глазами. И все же Брюс Миллер готов был убивать ради того, чтобы заполучить ее. И убивал. И — Мэгги была уверена в этом — фанатики с обеих сторон, израильской и арабской, также готовы были почти на все, чтобы завладеть ею. Слова, написанные на табличке и дошедшие до наших дней из глубины веков, способны были взорвать весь мир и положить начало кровавой бойне, которая почти наверняка охватила бы не только эту землю, но и другие страны. Что, если Авраам завещал Храмовую гору и всю Палестину сыну своему Измаилу? Мэгги не верилось, что у израильтян хватило бы духу добровольно смириться с этим. Весь арабский мир заговорил бы о том, что сам факт существования Израиля — гигантское предательство священной воли Ибрагима. А это породило бы такую рубку… Не приведи Бог! А если бы выяснилось, что Авраам завещал эту землю сыну своему Исааку? Оказались бы способны мусульмане уступить евреям священное место, с которого, по их преданиям, вознесся на небеса пророк Магомет? Вряд ли…
Что бы ни говорилось в этой табличке, какой бы смысл ни был заложен в этих странных, похожих на крючки значках, это означало бы триумф для одной стороны и катастрофу для другой.
Палец Мэгги вдруг прилип к краю таблички. Она поднесла ее ближе к лицу и увидела крошечный бумажный квадратик, почти закрывавший собой причудливую печать. Очевидно, с помощью этой клейкой бумаги Шимон Гутман и зафиксировал табличку в щели. Она чуть поскребла бумажку ногтем, та отстала от глины и осталась у Мэгги на пальце. И только тут она увидела, что это не просто клейкая лента, а маленькая, сложенная в несколько раз записка. Она аккуратно развернула ее и поднесла к самым глазам. Последнее послание Гутмана состояло всего из трех абзацев, написанных на трех языках: английском, иврите и арабском.
Мэгги, прищурившись, пробежала глазами английский текст, побледнела, быстро глянула на Ури и затем сказала на камеру:
— Эта табличка передает нам предсмертное послание великого патриарха Авраама, составленное с его собственных слов незадолго до того, как он преставился в Хевроне. Табличка написана клинописью, на старовавилонском языке. Но у меня перед глазами есть перевод ее и я сейчас его зачитаю:
«Я, Авраам, сын Тераха, пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, свидетельствую. Земля, в которую я отводил сына своего для предания его в жертву Всевышнему, — гора Мория; эта гора стала причиной раздоров между двумя сыновьями моими, нареченными Исааком и Измаилом. Пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, завешаю я, что гора Мория да будет отдана…»
Внезапно над их головами грохнул выстрел. Мэгги мешком повалилась на землю, не выпуская из рук таблички, отчаянно цепляясь за нее, будто за самое жизнь…
Иерусалим, пятница, 13:44
Камера выпала из рук, когда Ури в прыжке ринулся к Мэгги. Он упал на нее сверху и тут же попытался определить, куда ее ранило. В следующее мгновение над его головой просвистела еще одна пуля. Он замер, защищая Мэгги своим телом.
Через несколько секунд Ури перехватил взгляд Мустафы, залегшего в двух шагах от него. Тот показывал ему куда-то наверх. Ури поднял глаза и увидел несколько стволов, покачивающихся почти у них над самыми головами — на смотровой площадке. Может быть, люди Миллера решили все-таки вернуться и покончить с ними? Не считаясь с тем, что все происходящее снималось на видео и передавалось в Интернет?..
Кусты, в которых за несколько минут до того прятался сам Ури, зашуршали, и кто-то невидимый крикнул оттуда:
— Аль тира! Не стреляйте!
Над головой Ури почти сразу же раздался короткий приказ:
— Хадель эш! Прекратить огонь!
Ури, сам не зная зачем, сел на земле рядом с неподвижной Мэгги. К ним со смотровой площадки торопливо спускались вооруженные люди… Израильская полиция. Они будто не обращали на Ури и его друзей внимания. Стволы их полуавтоматических винтовок были направлены на двух мужчин, показавшихся из-за кустов.
— Кто вы? — крикнул им командир полицейского отряда.
Те ответили молчанием.
— Считаю до пяти и открываю огонь!
Может, это палестинцы, которым, как и Миллеру с его людьми, удалось проследить за Ури и Мэгги? И они пришли сюда, чтобы покарать неверных? Тот факт, что они знали иврит, еще ни о чем не говорил. Они могли выучить его в тюрьме, как это делали от скуки почти все арабские террористы. Ури понимал, что, если они сейчас не назовутся, полиция и в самом деле откроет огонь. Наученные горьким опытом израильтяне знали, что, если араб ведет себя подозрительно, его лучше сразу ликвидировать, иначе он успеет привести в действие адское взрывное устройство…
Впрочем, на тех двух мужчинах не было мешковатой одежды, характерной для шахидов. Собственно, они и не были похожи на палестинцев. Вот на израильтян — в самый раз.
