вязала, ее муж, сын и дочь издавна носили свитера, шарфы и шапки, изготовленные Евгенией. Теперь же она брала заказы у соседей, подруг, у посторонних людей, которые приходили по рекомендации уже «обвязанных» клиентов. Пришлось потратиться и купить вязальную машинку, зато можно было начать делать юбки, платья и костюмы. Женщина трудилась не покладая рук, недосыпала, не отдыхала, копила деньги «на дочкину учебу» и молилась только о том, чтобы никто на нее не донес и не нагрянул фининспектор, который легко сделает так, что Евгению привлекут к уголовной ответственности за частнопредпринимательскую деятельность.
Муж постоянно напивался и бил ее смертным боем, но Евгения хорошо помнила, как однажды, стоило ей только заикнуться о том, чтобы разойтись, он сказал угрюмо и веско: «Рыпнешься — убью». В пьяном гневе он был страшен, и Евгения верила, что и впрямь может убить. Кто же тогда будет содержать Викулю, пока она не устроится в жизни?
Евгения терпела выходки мужа-алкоголика и домашнее насилие, каждую свободную минуту хваталась за пряжу, выполняя очередной заказ, теряла зрение, замазывала, как могла, ссадины и синяки, а соседкам и подругам, которые укоризненно качали головами и советовали бросить «этого никчемного алкаша», отвечала с сияющей улыбкой:
— Вот выведу Викулю в люди — тогда и брошу его. Пусть хоть убивает, хоть что делает. Тогда будет уже не страшно. Славочка у меня удался, а Викуля — еще лучше. Станет знаменитым ученым, океанологом, ее будут в телевизоре показывать в «Клубе кинопутешествий».
— Да ты же гробишь себя, Женя, — уговаривали ее. — Ты последнее здоровье растеряешь, а ведь дети тебе даже спасибо не скажут. Разлетятся по разным городам и дорогу сюда забудут. Подумай о себе!
— Это ваши дети не скажут «спасибо» и дорогу забудут, а мои — нет, — гордо говорила Евгения. — Вы по себе меряете, а мои не такие. И не суйтесь в мою жизнь, я сама разберусь. Вы еще мне завидовать будете.
По окончании восьмого класса Вика Апалина с блеском сдала экзамены, но направления от гороно не получила. Единственное выделенное по квоте место было предоставлено другому школьнику, сыну второго секретаря горкома партии. Евгения пришла на прием к тому инспектору, которая твердо обещала, что Вика получит направление в Ленинград, но не добилась никаких разъяснений. Ответом ей были хамский тон и уклончивые слова о том, что квота предназначена для более достойного кандидата и что решение принималось «на самом верху».
Все рухнуло. Вика приняла неудачу стойко, хотя проплакала целый месяц.
— Доучусь здесь, получу медаль и все равно поступлю, куда собиралась, — сказала она решительно.
— Ну что, отправила дочку в Ленинград? — ехидно спрашивали Евгению недоброжелательно настроенные знакомые. — Есть чему завидовать-то? Когда твою Вику в телевизоре покажут? Ты нас не забудь предупредить, чтобы мы не пропустили.
Еще через два месяца Евгению разбил инсульт. Вика самоотверженно ухаживала за больной матерью, времени на учебу совсем не оставалось, и к концу первого полугодия стало понятно, что о золотой медали речи уже быть не может. Ее старший брат Слава регулярно приезжал, навещал, но деньгами и продуктами помогать не мог: сам еще студент, живет на стипендию. Отец продолжал регулярно напиваться и дебоширить. Жизнь девочки превратилась в непрекращающийся кошмар. И самым ужасным в этом кошмаре было для Вики Апалиной не то, что мать стала беспомощным инвалидом, и не невыносимый отец, а осознание того, что мечте не суждено сбыться. В таких условиях она не сможет подготовиться к экзаменам и поступить на биофак. И вообще, она же не может уехать в Ленинград и бросить мать, которая нуждается в помощи! Евгения пусть и очень медленно, но восстанавливалась, уже не лежала пластом, однако полноценно ухаживать за собой, а тем более за мужем не могла. Разве допустимо оставить ее одну с этим алкоголиком?
Одна половина лица у Евгении перекосилась и не двигалась, но речь вернулась, хоть и не особо внятная.
— Доченька, возьми деньги, я скопила тебе на учебу. Найми репетиторов, они тебя подготовят, чтобы ты медаль получила, — говорила Евгения, с трудом двигая губами. — С медалью тебе всего один экзамен нужно будет сдать, и ты поступишь, будешь учиться, как я мечтала.
— Мама, а как же ты? Ты же без меня не справишься.
— Так ты ведь не скоро уедешь, еще больше года осталось, а я за это время поправлюсь. Ты поступишь, а там и Славик получит диплом, будет мне помогать. Вернется сюда, станет работать в школе учителем. Для чего я здоровье угробила-то? Ночами не спала, зарабатывала, экономила, во всем себе отказывала, алкаша этого терпела, чтобы он меня не убил или инвалидом не сделал… Что же получается, все было зря?
Уговоры на Вику не действовали. Она любила свою маму и даже мысли не могла допустить о том, чтобы бросить ее. Когда приезжал Слава, Евгения просила его поговорить с упрямой сестрой, убедить ее.
— Это я во всем виновата, — горько говорила она. — Если бы не моя болезнь, все получилось бы, как Викуля мечтала. Меня она не слушает, скажи хоть ты ей, что нужно обязательно учиться, чтобы получить медаль и потом поступить. Ну не хочет репетиторов — пусть на те деньги сиделку наймет, что ли… помощницу какую-нибудь… Только бы училась!
Но Вячеслав Апалин точно знал, что в разрушенной жизни его семьи виноваты не болезнь мамы и даже не отцовские побои. Виноват тот парень, которому отдали Викино место. Он сам и его родители, которые использовали связи и служебное положение, нажали на нужные рычаги и походя разбили две человеческие жизни, заставили их страдать, уничтожили мечту, отобрали жизненную цель. И здоровье мамино тоже отобрали. Не было бы никакого инсульта, если бы не переживания и отчаяние.
Маме и сестре он этого, конечно, не сказал. А вот с бывшим одноклассником, своим школьным приятелем, поделился, когда в очередной раз приехал навестить родных во время каникул.
— Ненавижу этих сынков и дочек, — с яростной злостью сказал он, расслабившись после стакана дешевого портвейна. — У них всегда все самое лучшее. А почему? Чем они заслужили? Оденутся в «фирму» и уверены, что им принадлежит весь мир. Ты знаешь этого сынка, которого вместо моей сестры в школу отправили?
— Гороховского? Ну, видел пару раз, но он же младше, я с ним не знаком. Так, ребята как-то показали его, когда он вместе с отцом в машину садился. Собственно, они мне отца показали, вот, мол, второй секретарь горкома Гороховский с сыном.
— И какой он?
— Такой, как ты и говоришь. С «адидасовской» спортивной сумкой, а из сумки теннисная ракетка торчала. Я тогда еще подумал, что нормальные пацаны в футбол играют или борьбой занимаются, боксом, железо тягают, а этот в теннис играет. Аристократ. Теннисная секция знаешь сколько стоит? Вот именно. И патлы у него длинные, хотя на вид ему лет пятнадцать примерно. Ну да, вряд ли больше, если он после восьмого класса уехал в Ленинград. Я тогда еще подумал, что нас с тобой за такие патлы из школы бы выгнали в три секунды, а ему — ничего, разрешают. Есть блат — есть жизнь, нет блата — нет жизни, — глубокомысленно закончил одноклассник.
Собственно, он и стал для орловского оперативника основным источником информации о семье Вячеслава Апалина. Сестра Апалина, Виктория, так никуда и не поступила, хотя в школьном аттестате оценки
