Два месяца, проведенные в клинике нервных болезней, вернули мою «поехавшую крышу» на место. Бывшие коллеги старались сделать все, чтобы деликатно, неоперативным путем вытащить из моего сознания ядовитое жало воспоминаний. Все случившееся в начале лета, теперь выглядело мне сквозь мягкую пелену, не причиняя острую боль. Не теряя логической нити, не проваливаясь в омуты хаоса и мрака, я могла размышлять о пережитом. Ко мне вернулся дар речи.
После того, как я начала говорить, Вадик Дроздов — мой лечащий врач, бывший однокурсник и поклонник, заявил: «А теперь доктор Баташова расскажет нам, как все это называется и какие ошибки допущены в проведении лечения». Глаза у него были настороженные и в то же время — насмешливые, как у взрослого, следящего за делающим первые шаги ребенком.
— Прежде всего, могу сообщить, что гипотеза о психической неполноценности всех психиатров ещё раз подтверждена. Я и ты, Вадим, блестящее тому доказательство.
— Польщен. Рад оказаться в прекрасной компании… А что ты, собственно, обнаружила у меня кроме незаурядного чувства юмора и чрезмерного добродушия?
— Манию величия! И патологическое легкомыслие. Нельзя гарантировать «полнейшее выздоровление» таким как я. Тем более, применяя более чем мягкую терапию. Я контролировала, естественно, все уколы и проглоченные таблетки.
— Так я же велел сестрам подменять упаковки. И ненавязчиво проводил курс внушения… Помнишь, как мы сбежали с тобой на фестивальный просмотр в Лужники? Ты-то сама ушла с немецкой кинокомедии, а мне посоветовала досидеть до конца. поскольку фильм — «сплошная эротика». Ха! — Вадик покачал головой. — Я досидел. И потом ещё долго был уверен, что женщина в кружевном бюстгальтере, по ошибке открывшая дверь продавцу пылесосов, и мужчина, выскочивший в одних трусах на автобусную остановку, — это и есть эротика.
— У меня всегда был незаурядный дар внушения и, как оказалось недавно, ясновидения. Кроме того, процессы торможения в моей подкорке носят обратимый характер. Можешь не прислушиваться — речь восстановилась полностью и заикаться я не собираюсь. Вадим глянул весьма настороженно. Он опасался, что установленная им «блокировка» болевых точек сознания не выдержит напора внезапно вернувшейся памяти и вернув свое прошлое, я погружусь в депрессию.
Я не стала сообщать Вадиму, что уже неделю, прежде чем продемонстрировать ему восстановленную речь, нашептывала ночами любимые стихи. Вначале школьные, совсем безобидные, потом — взрослее и серьезнее. Огненной точкой, к которой нельзя было прикасаться, светились строки Бродского. Я потихоньку подкралась к ним и прочла:
А потом прошептала то, что словно бомбу с часовым механизмом так долго носила в себе:
«Я за тебя боюсь, я на тебя молюсь…
И больше ничего… Прощай…»
Меня отдали Сергею, заручившись обещанием, что через день он увезет меня на юг Франции, где сентябрь такой золотой и «лето» настолько бабье, как только может пожелать самый потерянный в ледяных лабиринтах тоски псих.
По дороге в Сен-Тропез Сергей осторожно готовил меня к сюрпризу, пододвигая к чашечке чисто символического кофе таблетку успокоительного, рекомендованного Вадиком. Серж стал моим доктором и отцом, отлично справляясь с этими обязанностями. Все лето он регулярно проводил вечера и свободные дни на даче с моей мамой и Соней, вернувшейся в конце августа в свою английскую школу. Дочь навещала меня в больнице, приносила письма от Питчемов, которые сама переводила, и много рассказывала о музыкальных успехах Шани. А мама с удовольствием описывала хозяйственные успехи Сергея, с которым крепко подружилась. Зденка не могла не оценить заботу зятя о её дочери, особенно после всего, что случилось.
Сергей повез меня в Сен-Тропез, где один из его друзей купил особняк, чтобы поселиться там с молодой женой. Надо сказать, он не очень изящно «темнил», стараясь потихоньку подвести меня к сюрпризу. Все намекал, что в общем-то друг очень старый, но и жена не слишком молодая. Хотя друг не всегда был таковым, а жена его, хоть и не девочка, но совсем «свеженькая». Короче, медовый месяц этой парочки едва начался.
Очевидно, Сергей навещал друга не первый раз — уж очень уверенно он вел взятый напрокат «рено» вдоль побережья, а затем стал ловко вертеться в тенистых проездах среди окруженных дворцовыми оградами частных владений. Время шло к полудню и солнце настолько припекало, что местные жители предпочитали отсиживаться у собственных бассейнов в компании прохладительных напитков и любимых собак. Изредка нам попадались полуголые велосипедисты, обвязавшие снятыми майками потные поясницы, и стайки подростков на роликах, скатывающиеся в сопровождении оглушительных магнитофонных воплей к набережной.
Сергей затормозил в тени огромного клена, стоящего у чугунных, увитых розами, ворот.
— Тебе не жарко, детка?
— Нечего смотреть так подозрительно. Кондиционер работает отлично и мозги у меня не расплавились. Если ты собираешься представить меня Катрин Денев или самому Депардье — в обморок не рухну.
— Тогда вперед, Слава! — Он просигналил, ворота открылись.
По дорожке серого гравия, обсаженной серебристыми елями и оливковыми деревьями, мы подъехали к изумрудно-зеленой лужайке перед домом из светлого камня и мрамора. По лестнице виллы навстречу нам спускалась знакомая пара. Прижавшись к Аркадию, Ассоль в свободной руке изящно держала букет белых лилий, усиливая сходство со свадебной фотографией. Ее свободное платье из кремовых кружев ручной вязки и светлый костюм Аркадия так и просились на страницы светской хроники.
— Ой, Славка, у тебя обалденная голова! — Вручив мне цветы, Ассоль рассматривала новую прическу. Эжен перед отъездом во Францию восстановил мою юношескую стрижку, слегка изменив линию овала — на затылке волосы были чуть короче, чем передние, спускающиеся до мочек ушей пряди.
— Прическа в стиле «Боб». — Тряхнула я головой, демонстрируя копну блестящих рыжеватых волос.
— Совсем как тогда, в конце семидесятых. — Улыбнулся Аркадий. — А здесь Мирей Матье снова в моде… Стол мы накрыли в саду и все исключительно холодное. Даже дыню зачем-то заморозили, чтобы испортить запеченную форель.
— Сначала занимайте свои апартаменты, располагайтесь… — Аська вопросительно вытаращила на меня глаза, скрыв в определении «апартаменты» смутивший её вопрос — что приготовить супругам Баташовым — общую спальню или две гостевые комнаты? — Ой, у меня такая дуреха горничная! Но ты ведь знаешь — в приличных домах принято бранить прислугу. Так что командуй сама, как тебе будет удобнее.
Мы поднялись в дом, болтая так, будто расстались только вчера и Аська не вернулась с того света, а я — не провела два месяца в дурдоме. Будто наше совместное путешествие с Сергеем и вилла в Сан-Тропезе, принадлежащая чете Тайцевых — дело самое обычное, само собой разумеющееся.
Последующие два дня прошли в том же духе — прогулка по окрестностям, валяние на пляже, ужин в маленьком ресторанчике на набережной, завтраки в саду у бассейна… И треп, треп — светские сплетни о местных знаменитостях, последних скандалах, сенсациях типа кражи бриллиантов у заснувшей в клумбе центрального парка порнозвезды.
Мне казалось, что так беззаботно и бездумно я живу давным-давно, не замечая ни теплого солнца, ни вечной мерзлоты у себя в душе, ни добродушного силача, следующего за мной по пятам. И вот однажды цветы на клумбе у бассейна запахли особенно сладко, перистые облака в небесной синеве умилили своей нежной прозрачностью, а мужчина в кресле, читающий толстую книгу, привлек мой заинтересованный взгляд.
Очки в золотой оправе сползли на кончик носа, на лоб упала светлая прядь. Господи! Он читает в очках! И ведь это не солнце выбелило его «бандитские патлы» — в волосах склонившегося над «Карамазовыми» Сергея блестела седина…
В тот день, когда кавалеры объявили нам с Асей, что «Эстрелья» ждет у причала, я попыталась кокетничать с Сергеем. Это получилось само собой выйдя утром из своей комнаты, я крутанула перед ним необъятной цыганской юбкой из бледно-желтого шифона, расцвеченного букетами роз. Узкий, зашнурованный спереди черный корсаж и широкие рукава розовой, спадающей с плеч блузки в стиле «Кармен» были созвучны в моем воображении с названием яхты, так же, как и облик одетого в холщовые брюки и белую тенниску Сергея. Он быстро загорел и теперь выглядел завзятым яхтсменом — с широченными плечами и выгоревшей соломенной прядью в русых волосах.
— Вот теперь будет совсем сногсшибательно. — Сорвав с куста соцветие мелких пунцовых роз, он сунул его в мои волосы и посмотрел так, что я почувствовала прилившую к щекам кровь.
«Эстрелья» вызвала у нас бурю восторга — уютный салон в старо-испанском стиле — весь в резном темном дереве и толстых гобеленах, чудесная палуба с множеством закоулков для отдыха, солнечных ванн и тихого времяпрепровождения. Две спальни с широкими супружескими кроватями, три каюты для одиночек, бар, библиотека и даже мини-казино. Мне казалось, что здесь начинается какой-то новый этап нашей жизни, тот самый, что поможет мне окончательно избавиться от недуга. Игра в недомолвки с душевно неустойчивой больной окончилась. Я была готова к тому, чтобы узнать правду.
