Ознакомительная версия.
— Хелп! Ай нид самбади! — стал подпевать он первому куплету, почти не понимая английских слов, просто знал все песни этого альбома наизусть, с ранней юности.
Зажегся желтый свет. Он почувствовал странное, неприятное покалывание во всем теле. А через миг острая, жгучая боль наполнила грудь.
Семь девочек смотрели на него издалека, сквозь горячий кровавый туман. Смотрели серьезно и печально. Одну звали Таня Костылева, ее длинная мокрая коса была перекинута через голое плечо. Другие шесть так и остались для него безымянными. Он не хотел знать их имен.
Сзади гудели машины. Давно зажегся зеленый. Он не слышал нетерпеливых сигналов. Боль росла, ее невозможно было терпеть, правая рука стала отчаянно шарить по передней панели. Глаза не видели ничего, кроме кровавого тумана и семи юных девичьих лиц.
Он упал лбом на баранку руля. Старый «Мерседес» отчаянно загудел, взвыл, как верный пес, потерявший любимого хозяина, но тут же затих. Голова Вени Волкова съехала в сторону.
— Эй, мужик, ты чего? — спросил шофер грузовика, заглянув в приоткрытое окно черного «мерса», перегородившего путь.
Этот шофер первым потерял терпение и выскочил, чтобы хорошо обругать придурка, который не давал другим проехать. В салоне тихо звучала песня «Естедей». Букет крупных чайных роз лежал на переднем сиденье. Человек за рулем был мертв. «Вчера все мои беды казались такими далёкими», — пела легендарная ливерпульская четверка.
* * *
Когда раздался телефонный звонок, Регина посмотрела на часы.
— Градская Регина Валентиновна?
— Да, я слушаю.
— Ваш муж Волков Вениамин Борисович…
— Куда мне подъехать? — хрипло спросила она, выслушав трагическое известие.
— В морг Боткинской больницы.
— Хорошо. Я буду через час, — собственный голос показался ей мертвым.
Положив трубку, она закурила и с удивлением заметила, что руки немного дрожат.
— Веня, Венечка, — прошептала она одними губами, — у меня не было выбора. Это единственный способ спасти концерн. Кудряш сожрал бы нас за милую душу. И что? Позор, рабство, вечная зависимость от прихотей блатного авторитета? Зачем нам это, Венечка? Ты думаешь, мне было так просто вылить яд в твой кофе? Принять решение — да, это было несложно. Достать яд, не оставляющий следов в организме, — еще проще. А вот открыть флакон, вылить в твой кофе, а потом протянуть тебе чашку и глядеть, как ты пьешь, — это совсем другое дело. Теперь тебя нет. И никто ничего не сумеет доказать. Никто никогда…
* * *
После привала они опять шли сквозь тайгу. Лена постоянно слышала какой-то напряженный гул. Он звучал то ближе, то дальше, иногда исчезал. Ей казалось, это гудит у нее в голове от усталости и голода. Но киллер объяснил: это буровая.
— Мы идем к буровой? — спросила Лена.
— Нет.
— А куда?
Он не ответил. Она вдруг подумала, что он сам уже не знает, куда они идут. Они заблудились. Сколько еще они смогут вот так идти, без еды? От плитки шоколада остался маленький кусочек, четыре дольки. Стало темнеть. Сумерки были мрачными, небо затянулось. Если не выглянет луна, то скоро наступит кромешная тьма.
В ушах звенело. Лена уже не чувствовала своего тела, оно стало легким и как будто невесомым. А мрак все сгущался. В высоких еловых кронах зашумел ветер. В лицо ударила снежная пыль. Поднялась метель. Лене показалось, что она летит куда-то вместе с мелкими острыми снежинками. Звон в ушах стал оглушительным, к горлу подступила тошнота. Перед глазами закружились черные стволы деревьев, черный снег, тяжелый, пульсирующий мрак затянул все вокруг. Лена потеряла сознание и упала на снег.
* * *
Бойцы спецназа один за другим перемахнули через двухметровый каменный забор. Четыре собачьих будки оказались пустыми, длинные тяжелые цепи с расстегнутыми ошейниками тонули в рыхлом снегу.
В доме стояла мертвая тишина. Бойцы рассыпались по боевым позициям. Военный вертолет завис прямо над крышей. Двое спустились на крышу по веревочной лестнице и проникли на чердак через слуховое окно.
Вскоре стало ясно: двухэтажный каменный дом пуст. В нем нет ни души. Тщательный обыск не дал ничего. Дом как дом — мебель, посуда, все, что надо для жизни и здорового отдыха на лоне живописной тайги. Ни оружия, ни наркотиков, никаких бумаг, документов, никаких скелетов в удобных стенных шкафах.
Впрочем, в одном из шкафов полковник Кротов обнаружил темно-коричневую кожаную куртку своей жены. Куртка аккуратно висела на плечиках среди чужой верхней одежды, из рукава торчал клетчатый шерстяной шарф.
В карманах полковник нашел чистый носовой платок, тридцать тысяч мелкими купюрами, карточку-пропуск в гостиницу «Тобольск».
А внизу, в том же шкафу, среди чужих ботинок и кроссовок, валялась Ленина сумка. Там были все ее документы — паспорт, международная пресс-карта, початая пачка сигарет, двести долларов в отдельном кармашке, косметичка, щетка для волос.
Шарф еще хранил запах Лениных духов. Никто не видел, как побледневший полковник уткнулся в него лицом.
* * *
Лена сначала услышала ритмичный, медленный грохот, потом почувствовала свет сквозь плотно сжатые веки, потом странный запах, не то чтобы неприятный, но какой-то совсем чужой. Еще не открывая глаз, она поняла: где-то совсем близко грохочет поезд, тяжелый, длинный состав. Вероятно, товарняк. А пахнет гарью, углем, тем особым воздухом железной дороги, который нельзя ни с чем перепутать.
Было немного холодно. Она обнаружила, что лежит на куче какого-то черно-желтого тряпья, одетая в чужую дубленку, а сверху укрыта драным закаленным ватником. Осторожно поднявшись, она чуть не упала, но все-таки удержалась на ногах и огляделась по сторонам.
Вокруг были деревянные стены, с клочьями ободранных обоев. На полу валялись какие-то железки, обрывки газет, поломанная табуретка, несколько пустых консервных банок и бутылок из-под водки. В углу — полуразвалившаяся печка. Сквозь разбитое окно лился мягкий утренний свет. Поскрипывала и хлопала от легкого ветра дверь.
Грохот поезда затих вдалеке.
— Вася! — испуганно позвала она.
Но никто не откликнулся. Она вышла на улицу. Прямо перед ней лежало полотно железной дороги, одноколейки. По обе стороны была глухая тайга. Ни души кругом, только маленький, заброшенный домик обходчика.
Лена зачерпнула горсть чистого снега и протерла лицо. От голода больно сжимался желудок. Сунув руки в карманы, она обнаружила там маленький комок фольги. Вытащила, развернула. Из четырех долек шоколада Вася отломил себе только одну. А три оставил ей.
Она смутно помнила, как киллер тащил ее почти на себе, вспомнила даже, как один раз он сказал:
— Потерпи еще немножко, очень тебя прошу. Хорошо, что ты худая, легкая.
Она не знала, сколько они шли до этого заброшенного домика, не помнила, как он уложил ее на тряпье, укрыл ватником…
Шоколад медленно таял во рту. Лена заедала его чистым снегом. Она не спешила. Киллер научил ее есть медленно. "Холодное какао". Шоколад с таежным снегом. Стало легче, боль в желудке успокоилась.
Лена вынесла ватник, постелила его у самых рельсов, села. По железной дороге обязательно пройдет поезд. Один уже прошел. Будет следующий. Она услышит издалека стук колес, выйдет на шпалы. Машинист заметит ее и остановит состав. Сквозь тонкие облака проглядывал зыбкий диск холодного солнца. Стояла оглушительная таежная тишина. Было слышно, как поскрипывают стволы деревьев.
Лена не знала, сколько прошло времени, она сидела, сжавшись в комок, ей было все холодней. Она боялась вернуться в домик и пропустить поезд. Солнце медленно катилось к западу. А поезда все не было. Ни одного. Она закрыла глаза. Страшно хотелось спать. Краем сознания она понимала, что спать нельзя, но ничего не могла с собой поделать. «Поезд меня разбудит, — думала она, — обязательно разбудит».
Но поезда не было.
Вертолет кружил над тайгой без всякой надежды. Полковник Кротов припал лицом к иллюминатору.
«Если бы они ее увезли, — думал он, — там не висела бы куртка. Если бы уже убили, я нашел бы что-то еще, сапоги, например. Она могла ведь и убежать… Да, она могла убежать».
Он чувствовал, что в его рассуждениях мало логики. Это было больше похоже на самоутешение.
«Предположим, она убежала. Сколько прошло времени? Сутки? Двое? Не больше. Сейчас нет сильного мороза, все-таки март. Она могла пойти на звук буровой или к железной дороге. Но с буровыми есть связь. Оттуда бы сообщили…»
— Скоро стемнеет, — заметил летчик, — придется возвращаться.
— Еще немного, — попросил полковник, не отрываясь от иллюминатора.
Сначала Кротов увидел ровную просеку, потом тоненькие полоски рельсов. Потом одинокий домик, крохотный, словно игрушечный.
По этой одноколейке давно никто не ездит, — сказал Кротову летчик, — только иногда проходят товарняки с лесом из Товды. Если там и осталась будка обходчика, она заброшена…
Ознакомительная версия.
