не по вкусу. Государственная измена или оскорбление монарха либо что-нибудь в этом роде – вот во что это может вылиться. В наши дни ничего нельзя знать наперед. Я бы поостерегся на вашем месте.
– Впредь не буду верить ничему, что вычитаю из книг по истории.
– Вам придется делать исключения, – со своей обычной дотошностью заметил Уильямс. – Королева Виктория все-таки была английской королевой, и, мне кажется, Юлий Цезарь и впрямь вторгался в Британию. Ну и потом еще норманнское вторжение в тысяча шестьдесят шестом году…
– Да? А то я уже начал сомневаться насчет тысяча шестьдесят шестого года, – улыбнулся Грант. – Я вижу, вы разделались с делом в Эссексе. Ну и кто же убил вашу лавочницу?
– Один молодой подонок. Все его раньше жалели, воспитывали, с тех пор как в девять лет он начал воровать мелочь у собственной матери. Хорошая порка в двенадцать лет могла бы спасти ему жизнь. А теперь будет дрыгать ногами на виселице еще до того, как отцветет миндаль. – Тут Уильямс сменил тему. – Весна в этом году ранняя. Теперь, как дни стали длиннее, я каждый вечер в саду копаюсь. Вам тоже будет приятно снова подышать свежим воздухом.
И сержант ушел, розовощекий и здравомыслящий, как и подобает человеку, которого в детстве пороли для его же пользы.
Итак, Грант томился в ожидании следующего пришельца из внешнего мира, вернуться в который он и сам вскоре собирался, и очень обрадовался, когда послышался знакомый робкий стук в дверь.
– Заходите, Брент! – весело воскликнул он.
И Брент вошел.
Но это был не тот Брент, которого он видел в прошлый раз.
Где его радостный взор? Где новоприобретенная осанистость?
Куда подевался Кэррэдайн – пионер Кэррэдайн! – покоритель прерий, первопроходец?
Вместо него в дверях стоял худой юноша в длинном, висящем как на вешалке пальто, удрученный и потерянный. Из кармана, против обыкновения, не торчали никакие бумаги.
Ну что ж, философски подумал Грант, эта игра доставила немало волнующих минут. Но, конечно, рано или поздно должен был произойти срыв; нельзя заниматься серьезным расследованием по-дилетантски легковесно и надеяться что-то доказать. Ведь нельзя же ожидать, что случайный прохожий, оказавшись в Скотленд-Ярде, разрешит задачу, над которой безуспешно ломали головы сыщики-профессионалы. Почему же он возомнил себя умнее ученых мужей-историков? Ему хотелось доказать себе, что он правильно прочитал лицо на портрете; что не ошибся, поместив этого человека в судейское кресло, а не на скамью подсудимых. Теперь придется признать свою ошибку. Пожалуй, он сам напрашивался на то, чтобы получить щелчок по носу. Видно, в глубине души он переоценивал свое умение читать по лицам.
– Здравствуйте, мистер Грант.
– Привет, Брент.
Да, юноше было худо. Он все еще пребывал в том возрасте, когда ждут чуда, верят, а лопнувший воздушный шарик означает крах надежд и личную трагедию.
– Вы выглядите расстроенным, – обратился к нему Грант. – Что-нибудь не так?
– Все не так.
Юноша сел и уставился в окно.
– Вам эти проклятые воробьи не действуют на нервы? – раздраженно буркнул он.
– Что с вами? Может быть, вы узнали, что слухи о смерти мальчиков распространились все-таки до гибели Ричарда?
– О, куда хуже!
– Что же? Это были не слухи, а письменное свидетельство? Какое-нибудь письмо?
– Нет, ничего такого. Гораздо хуже… Не знаю, как и сказать… – Он сердито взглянул на ссорящихся воробьев. – Дурацкие птицы… Я никогда не напишу эту книгу, мистер Грант…
– Почему же, Брент?
– Потому что все это ни для кого не новость. Это уже давно известно.
– Известно? Что именно?
– А то, что Ричард вовсе не убивал мальчиков… и все такое.
– И как давно это известно?
– О, сотни и сотни лет.
– Возьмите себя в руки, дружок. С тех пор всего-то прошло четыреста лет.
– Знаю. Да какая разница! Люди знали о невиновности Ричарда сотни и сотни…
– Перестаньте хныкать и говорите толком. Когда… когда началась эта реабилитация?
– Началась? Да чуть ли не в первый удобный миг.
– Когда именно?
– Как только Тюдоры ушли с престола и говорить стало безопасно.
– Во время Стюартов, что ли?
– Да. Скорее всего. Некто Бэк письменно оправдал Ричарда в семнадцатом веке. А Хорас Уолпол в восемнадцатом. А еще один сочинитель, Маркхэм, в девятнадцатом.
– А кто в двадцатом?
– Насколько я знаю – никто.
– Тогда почему бы вам не стать этим человеком?
– Но ведь это не то же самое, неужели вы не видите! Это уже не будет великим открытием!
Грант улыбнулся:
– Перестаньте! Великие открытия на дороге не валяются. Если нельзя стать первооткрывателем, то почему бы вам не организовать крестовый поход?
– Крестовый поход?
– Вот именно.
– А против чего?
– Против Тонипэнди.
Лицо юноши заметно оживилось. Оно приобрело выражение человека, до которого наконец дошел смысл анекдота.
– Чертовски глупое название, верно? – заметил он.
– Если люди в течение трех с половиной столетий указывали, что Ричард не убивал своих племянников, а школьные учебники по-прежнему безапелляционно обвиняют его, то, как мне кажется, вы вовсе не опоздали заняться борьбой с Тонипэнди. Беритесь за дело!
– Но что могу сделать я, если даже таким людям, как Уолпол, не удалось никого переубедить?!
– Капля камень точит.
– Знаете, мистер Грант, сейчас я чувствую себя ужасно маленькой капелькой.
– Ну, дружок, и с таким настроением вы хотите переубедить британскую публику? У вас и так небольшая весовая категория.
– Потому что я не написал ни одной книги раньше, вы это хотите сказать?
– Нет, это-то как раз и не важно. Первые книги у большинства авторов часто бывают самыми лучшими, потому что именно их хотелось написать больше всего. Я имею в виду то, что большинство читателей, которые не открывали после школы ни одной книги по истории, будут считать себя вправе судить – и осуждать – вас. Осуждать за то, что вы стараетесь обелить Ричарда. «Обелить» звучит гораздо неприятнее, чем «реабилитировать», так что будут употреблять именно это слово. Кто-то, быть может, потрудится заглянуть в энциклопедию – и уж в этом случае будет к вам совершенно безжалостен. А серьезные историки вас не заметят.
– Пусть только попробуют! Я их заставлю обратить на себя внимание!
– Вот так-то лучше! Вижу боевой дух. Кстати, вы уже успели что-нибудь написать до того, как узнали, что вы не первооткрыватель?
– Да, две главы…
– И что вы с ними сделали? Надеюсь, не выкинули?
– Ну… я чуть было не бросил их в камин…
– Что же вас остановило?
– Камин был электрическим. – Кэррэдайн вытянул длинные ноги и рассмеялся. – Мне не терпится ткнуть в нос британской публике парочку фактов из ее же истории. Чувствую уже, как закипает в жилах кровь Кэррэдайна Первого.
– Наверное, весьма активный был человек?
