меня взглядом, а небо за ним освещает молния, где-то вдалеке гремит гром.
– Ты не причинишь мне вреда.
– Не торопись с выводами. – Он с такой силой сжимает мое лицо, что точно останутся небольшие синяки. – Я велел тебе оставить все как есть. Но ты не смогла удержаться. Когда ты поймешь, что между нами была лишь минутная слабость?
– Настолько минутная, что ты столько времени просидел в баре, репетируя эту речь?
Он распахивает на мне халат, и я бью его по рукам.
– Вымещай злость на своей девушке. Я в этом участвовать не собираюсь.
– Не собираешься в этом участвовать? – шипит он, подцепляет пальцем бретельку пеньюара, отрывает ее и обнажает мою грудь.
– Подумай об Алисии, Тобиас. Это неправильно. – Я толкаю его в грудь, но безрезультатно. – Ты не такой.
– Такой. Ты для этого постаралась.
– Что ты такое несешь?
– Она была хорошей женщиной, достойной всего, что я мог ей дать.
– Вы расстались?
– Похоже, она считает, что у нас осталась нерешенная проблема. Я согласен. И говорю, что мы с этим покончим. – Он срывает пеньюар и, полностью оголив мою грудь, обхватывает ее рукой.
– Прекрати, Тобиас, мы уже играли в эту игру.
Он сбивает стоящую за мной пустую вазу, и она разбивается о пол. Я вырываюсь из его хватки.
– Перестань, подонок! Прекрати. Мы выше этого.
– Нет, ошибаешься. Мы именно такие. – Он прижимает меня к столу, пригвождая своим весом и силой. – Мы такие и есть. А это… – Он больно щиплет мой сосок, отчего по телу пробегает дрожь. – Ты здесь поэтому, да? Ждешь меня? – Он прижимается стояком к моему животу, и я сдерживаю стон.
– Что ж, я здесь, – язвительно добавляет Тобиас.
– Так вот как ты хочешь сыграть? Ладно. – Я толкаю его в грудь, и он отшатывается. Поднимаю подол пеньюара, и, оставшись в одних трусиках, бросаю его на пол. Тобиас без стеснения шарит по мне взглядом, гнев отчасти затмевается похотью. Он шумно дышит, а с его мокрых густых волос мне на грудь падают дождевые капли и стекают на живот.
– Тобиас, ты меня не пугаешь. Я никогда тебя не боялась. И это злит тебя сильнее всего.
– Нет. – Он наклоняется, и я вдыхаю запах кожи, цитруса и дождя. – Сильнее всего меня злит, что я отпускаю тебя, потому что ты больше мне не нужна, но ты настолько слепа, что этого не видишь.
– Нет, сильнее всего тебя злит, что любая женщина рядом с тобой никогда не будет мной.
Он отпускает мой подбородок и наклоняет голову, прикусив мою грудь, и я вскрикиваю, вцепившись ему в волосы, когда он впивается в кожу, а потом обхватывает грудь ртом.
Я и глазом моргнуть не успеваю, как меня толкают на стол, и он стягивает с меня белье. Я охаю, когда Тобиас, сжав пальцы вокруг моего горла, прижимается членом к моему бедру.
– Сколько ночей ты прикасалась к себе, думая обо мне, закрывала глаза и вспоминала меня, пока тебя трахал твой жених?
– Каждую ночь, – шиплю я, цепляясь за него и прижимая к себе еще ближе. – Каждую ночь.
Он замирает и смотрит на меня.
– Ты права. Ты больна. Мы, твою мать, больные. И все это не закончится так, как ты хочешь. – Он закипает от ярости.
– Знаю, – выдыхаю я, когда он вводит в меня палец, усилив хватку на шее, и я хрипло выкрикиваю его имя. Я так возбуждена, так сильно его хочу, что чувствую, как подрагивает его член сквозь брюки, когда он находит свидетельства моего желания.
За открытой входной дверью вспыхивает молния, гремит гром, а Тобиас безжалостно трахает меня пальцем. Я стягиваю с него пиджак, пока он присасывается к моей шее. Тобиас медленно поднимает голову, и я вижу в его огненных омутах скопившуюся жажду. Он толкает меня, продолжая смотреть в глаза, расстегивает ремень, вытаскивает из брюк член, а я срываю с него галстук. Он обхватывает меня, шаря руками по моему телу, его прикосновения порицают, клеймят, а я рву на нем рубашку.
Он останавливает меня, прижав ладонью к столу, и проводит головкой члена между складок, а потом входит одним сильным толчком. Опускает голову и чертыхается, а я, крича, тянусь к нему.
Тобиас начинает двигаться, дразня меня поцелуем, который не собирается дарить. Он трахает меня жестко и небрежно, поддавшись гневу. Его движения неумолимы, а лицо искажено от боли и ярости. Меня поглощает похоть, и я, застряв между адом и раем, снова и снова взываю к Тобиасу. Раздаются шлепки кожи, наша связь поглощает меня целиком, пробуждая желание, и я начинаю дрожать от возбуждения. Тобиас отстраняется с горящими глазами и входит в меня до самого основания. Руками накрывает мою грудь, его желание берет верх. Тобиас наклоняет бедра, входя в меня сильнее и удерживая одной ладонью.
– Тобиас, – кричу я, когда он врывается в меня, одержимый гневом, переставая отрицать нас.
Он стонет и наконец отпускает меня, раздвинув мои бедра шире, а потом снова входит. Тобиас наклоняется, хватая меня за шею и приподнимая, и я чувствую губами его стоны и выдохи. Наши рты сталкиваются, он глубоко погружает язык мне в рот, целуя. Я дрожу, мышцы сжимаются вокруг него, и от нашего поцелуя у меня вырывается стон удовольствия. Похоже, мой оргазм что-то в нем пробуждает, пока он трахает меня со всей силой, прижимая мои руки к голове, медленно отодвигая стол с каждым толчком. Я принимаю его жестокие ласки, потому что ему это нужно и этого хочу я. Его гнев, его страсть, доказательство жизни, которая еще бьется у него в груди. Его сожаление и негодование из-за любви, которую я все еще питаю к нему как к мужчине и к монстру, который живет внутри него.
Это одержимость и укрощение. Слишком много всего, что Тобиас не в силах преодолеть или не может простить нас обоих. Его лицо искажено мукой, у него вырываются болезненные стоны.
– Мы – ничто, – его голос надламывается на этой лжи.
– Ты меня любишь, – возражаю я. – Ты до сих пор меня любишь.
Приблизившись к оргазму, он рычит, прижимается своим лбом к моему и выплескивает семя на стол между нами. Тяжело дыша, пятится назад и одновременно с этим натягивает брюки. Фонарь на крыльце окутывает нас светом, Тобиас отступает, его лицо становится пепельно-серым, когда он поднимает свой пиджак. А я, растерзанная, искусанная, разгоряченная от оргазма, остаюсь на месте. Его лицо искажается от боли, а потом он опускает голову, прижимаясь к дверному косяку.
Я встаю со стола. Мои ноги дрожат,
