– И когда у вас был спектакль?
– Шестого апреля, в пятницу.
– Одну минуту, молодой человек. – Согбенная фигура исчезла в недрах магазина и вернулась с гроссбухом, озаглавленным ЗАПИСИ ЗВУКОВ Н-Я. Полистав тетрадь, старик объявил:
– Ну вот, нашел. Пишущая машинка, одна. Взята пятого апреля. Сдана седьмого апреля. Кажется, это то, что вам нужно. Пожалуйста, можете переписать, вдруг вашей бухгалтерии понадобится. Тут и номер ее.
Мартин нацарапал сведения, отметил имя арендатора – Фрэнк Хеллмут и мысленно поаплодировал, хоть и без всякой радости, Полу за то, что тот избежал элементарной ловушки, в которую обычно сами загоняют себя те, кто использует вымышленные имена.
– Это все? – осведомился старик.
– Нет, еще одно. У меня нет уверенности, что запись взял напрокат именно Фрэнк; у нас в театре происходили кое-какие странности, и мне хотелось бы понять, что к чему. – Мартин открыл портфель и разложил на столе фотографии – главным образом, моментальные, но хорошего качества. Некоторые из них не имели никакого отношения к делу, но на иных – Эшвин почему-то на том особенно настаивал – были и те, где фигурируют Алекс Брюс и Пол Леннокс.
Посасывая трубку, старик медленно осмотрел фотографии. Первые две (на одной из них был изображен Борицын) он отложил в сторону сразу. На третьей, с Алексом, задержался и придвинул к себе. Следующие три не вызвали у него ни малейшего интереса. Далее он цепко ухватил снимок Пола, а на два оставшиеся едва посмотрел.
– Вот этот, – твердо сказал он. – Это и есть ваш Фрэнк, молодой человек?
– Нет, – честно ответил Мартин. – Ерунда какая-то получается. Но меня вот что интересует. Откуда такая уверенность? Как вы можете столь ясно помнить тех, кто заходил к вам несколько недель назад?
– Ой-ой-ой. – Глубокая затяжка. – И вы еще меня спрашиваете, молодой человек. Что ж, я вам отвечу. – Еще более глубокая затяжка. – Эту запись нам предложили два года назад. Я подумал, надо брать, а вдруг пригодится. Но хозяин, он был против; говорил, если кому-то понадобится машинка, то пусть машинку где-нибудь и найдут. И что вы думаете? – я все равно отослал заказ на эту запись, а ему ничего не сказал. Когда он узнал, такой, знаете, шум поднял, вы бы слышали. И два года никто у нас ее напрокат не брал. И каждый раз, когда я ему что-нибудь советовал, он говорил: «Да? А помнишь про ту машинку? Тогда ты тоже лучше всех все знал». Теперь вы понимаете, почему я все так хорошо запомнил, ведь эта запись впервые кому-то понадобилась. Я рассказал молодому человеку, вот этому, что на снимке, все про своего хозяина, мы вместе посмеялись, можно даже сказать, дружками стали, вот я его и запомнил. – Старик замолчал и принялся разжигать трубку – за время столь длинной речи она успела потухнуть.
– А эту почему вы отложили? – Мартин указал на фотографию с Алексом. – Это ведь совсем другой человек.
– Да, но его я тоже видел, правда, в другой раз. В первый момент я не мог вспомнить, где, а теперь вспомнил. Он приходил сюда примерно через неделю после того, первого, и разговор у нас был примерно такой же, как сейчас с вами. Сначала он поинтересовался, есть ли у меня такие записи, потом – не спрашивал ли их кто в последнее врем, и если спрашивал, то как выглядел. Правда, про театр не говорил.
– И что вы ему сказали?
– То же, что и вам, только картинок не было.
– Спасибо. – Мартин вернул фотографии в портфель. – Знаете, боюсь, эта запись мне все же не понадобится, но не говорите об этом хозяину. Вот – купите себе пару банок пива и забудьте про хозяина.
Старик расплылся в довольной улыбке и запыхтел трубкой.
– Спасибо вам, молодой человек, – если что надо, в любой момент…
Мартин медленно двинулся вниз по Эмбаркадеро, в сторону ресторана «Бернстайн», где рассчитывал пообедать. Поначалу сегодняшние открытия, казалось, только усложнили картину. Но когда Мартин набросился на превосходных лобстеров, запивая их пивом, ему вспомнился пункт седьмой таинственного списка Эшвина, и туман начал понемногу рассеиваться.
Развернувшись на своем вращающемся стуле спиной к столу, доктор Эшвин обвел взглядом всех собравшихся у него в среду вечером. Мартин сидел на своем обычном месте, Алекс Брюс на другом таком же жестком стуле. Доктор Грисуолд довольно удобно расположился в голове кушетки, Курт Росс неловко пристроился в изножье. Рядом с каждым, за вычетом непьющего профессора испанского, любезный хозяин поставил пепельницы и бокалы с виски.
– Господа, – начал Эшвин, – самым приятным своим тоном, – всем вам известно, зачем мы тут собрались. На территории нашего университета или рядом с ней были совершены три сенсационных убийства, и никто пока не предложил хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения. Ну а я, удовлетворяя собственное любопытство, разработал законченную версию этой серии преступлений и пригласил вас, господа, выслушать и подвергнуть критике мои соображения.
– Вас, доктор Грисуолд, я попросил бы быть моим личным оппонентом. Оставшиеся трое косвенно, а в одном случае прямо, представляют трех жертв, и в этом качестве имеют право знать, каким образом я выстраиваю факты. Ну, а когда эта конструкция предстанет перед всеми вами, мы совместно решим, что нам с ней делать.
Насколько я понимаю, – резюмировал свое вступление доктор Эшвин, – основные факты, связанные с этими убийствами, известны вам всем, особенно если иметь в виду, что большую часть сегодняшнего я посвятил тому, что изложил их доктору Грисуолду. Что касается других, не столь известных фактов, то я изложу их по ходу нашей встречи; в этом смысле я многим обязан мистеру Лэму и его находкам, порой целенаправленным, но чаще случайным. В нужный момент они сами за себя скажут.
В минувшее воскресенье я сказал мистеру Лэму, что моя версия этого дела нуждается в ответе на три вопроса. Ответ на первый я получил в понедельник экспресс-почтой от директора библиотеки Чикагского университета. В каком-то смысле он оказался для меня совершенно неудовлетворительным. Я совершил крупную ошибку, недооценив хитроумие убийцы; оставленный им след оказался далеко не таким простым, как я надеялся. Но об этом – в свое время.
– Никогда не следует недооценивать убийц, доктор Эшвин, – негромко проговорил Алекс.
– Заверяю вас, мистер Брюс, впредь я этой ошибки не повторю. Ответ на мой второй вопрос мистер Лэм нашел во вторник в Сан-Франциско; об этом мы тоже поговорим позднее, но уже сейчас могу заметить, что он сильно подкрепил мою версию. Остается последний вопрос, ответ на него позволит мне окончательно стать на твердую почву фактов и продолжить рассказ. Этот вопрос я адресую вам, мистер Брюс.
– Мне? – Алекс поднял бокал и глотнул виски.
– Полагаю, мистер Брюс, вы сами найдете, что лучше всего ответить на него откровенно, хотя на первый взгляд он может показаться выстрелом наобум. – Доктор Эшвин выдержал паузу. – Мистер Брюс, вы были тайно женаты на Синтии Вуд?
Алекс уронил бокал на пол, даже не заметив, что из него вылилось все содержимое. Какое-то время он молчал, потом с трудом выговорил:
– Откуда это вам стало известно?
Курт и Мартин, утратив дар речи, обменялись изумленными взглядами. Доктор Грисуолд степенно разгладил бороду; казалось, он просто ждал дальнейшего развития событий.
Доктор Эшвин откинулся на спинку стула и еще раз оглядел собравшихся.
– Третий вопрос получил удовлетворительный ответ, – сказал он. – А теперь, мистер Брюс, с вашего разрешения, я попытаюсь объяснить, почему вы отравили Пола Леннокса.
Повисло напряженное молчание. Даже доктор Грисуолд удивленно подался вперед. Курт стиснул кулаки, вскочил было с кушетки, но тут же, беззвучно выругавшись, снова откинулся на спинку. Мартин пристально посмотрел на Алекса.
Какой бы реакции ни ожидать от человека, которого ни с того ни с сего обвинили в убийстве, одно можно сказать наверняка: он ни в малой степени не потерял самообладания. Внезапный вопрос доктора Эшвина задел Алекса куда больше, чем то, что за ним последовало.
Молодой химик наклонился и поднял бокал.
– Было бы весьма интересно выслушать вас, доктор Эшвин, – мягко сказал он. – А когда вы закончите, а другие поделятся своими соображениями, ну, тогда уж я и скажу то, что сочту нужным. Пока же, если вы не против, я налью себе немного виски?
– Ни в коей мере не против. – Эшвин протянул ему бутылку. – Простое обвинение в убийстве, мистер Брюс, вовсе не должно нарушать законов гостеприимства.
Алекс наполнил бокал, одним глотком осушил его, снова налил и вернул бутылку хозяину.
– Итак, я весь внимание, – сказал он.
– Господа, – начал Эшвин, – разумеется, вы отдаете себе отчет в том, что все здесь сказанное нынче вечером должно остаться исключительно между нами, если, конечно, мы сами, все пятеро, не решим иначе. А теперь, чтобы объяснить, каким образом я пришел к выводу, столь сильно поразившему трех из вас, думаю, лучше всего будет пройтись по событиям с самого начала и посмотреть на то, что бросается в глаза буквально на каждом шагу. Мистер Лэм знает, что именно это – очевидность, – давно стала моей idée fixe. Именно верность ей, этой идее, побудила меня, мистер Росс, задуматься над смертью вашего дядюшки, и она же заставила столь глубоко погрузиться в загадку всех последующих преступлений.
