– Нравится? – спросила меня Фрэнк.
Я закатил глаза.
Мы зашли на ланч в небольшое кафе, из окон которого открывался живописный вид на озеро Меларен.
– Ну и какие у тебя планы на будущее? – спросила у моей жены Фрэнк. – Ты уже обосновалась, теперь будешь искать работу?
– Я тебе уже говорила, – Мерри бросила на нее мрачный взгляд, – сейчас я работаю матерью.
– Это прекрасно, что тебе не нужно работать, – заметила Фрэнк.
– У меня на подходе два крупных проекта, – вмешался я. – У нас нет проблем с деньгами.
Подошла официантка, чтобы принять заказ. Фрэнк и Мерри попросили принести им одно и то же блюдо – бифштекс средней прожарки без лука и отдельно соус.
– О боже, – воскликнул я, засмеявшись. – Как вы похожи! Передо мной будто две сестрички-близняшки. У вас одинаковая манера говорить, вы используете одни и те же слова. Раньше я этого не видел.
– Думаю, это всегда происходит с людьми, когда они давно знакомы, – улыбнувшись, ответила Мерри.
– Вы словно подражаете друг другу, – сказал я. – Обезьянка видит – обезьянка делает.
Фрэнк посмотрела на Мерри.
– Это вид эмпатии, – пояснила Фрэнк. – С точки зрения эволюции. Приматы формируют эмоциональные связи через подражание. И младенцы тоже. Именно так они изучают эмоции. Должно быть, вы замечаете это за Конором, как он подражает всему, что вы делаете?
Мерри отломила кусочек хлеба и положила его на свою пирожковую тарелку.
– Но подражание не всегда безобидно. К примеру, кукушки. Самки кукушки имитируют крики ястребов, чтобы вспугнуть мелких птиц и заставить их покинуть собственные гнезда. Затем кукушки откладывают там свои яйца, которые практически не отличаются от других. Возвратившись, хозяева не замечают подлога, заботятся о приемышах, как о собственном потомстве.
– А что потом, когда птенцы вылупятся? – спросил я.
– Тогда, – ответила Фрэнк, – кукушата выталкивают всех остальных птенцов из гнезда, чтобы не делиться едой, которую приносят приемные родители. Это естественный отбор, все в рамках дарвинизма.
– О господи, – вздохнула Мерри.
– Гнездовой паразитизм, – сказала Фрэнк, – это так называется.
– Это довольно жестоко, – произнесла Мерри.
– Но изобретательно, – подмигнула Фрэнк.
Мы с ней расхохотались.
– Как приятно снова вести интеллектуальную беседу, – признался я. – Честно говоря, я соскучился по таким разговорам и университету.
– Все-таки степень магистра иногда приходится весьма кстати, – улыбнулась Фрэнк.
Мерри промолчала. Конечно, она болезненно воспринимает разговоры на эту тему, потому что ей так и не удалось закончить ни одного курса в колледже. Но я все время ей твержу, что для того, чтобы запечь цыпленка, не обязательно иметь диплом.
Хорошо, что Фрэнк приехала. Мне она нравится. Она для меня словно глоток свежего воздуха. Ощущаю приятное возбуждение. И она прекрасно управляется с Конором, ведет себя с ним совершенно естественно. В первый же день подняла его, посадила себе на колени, как будто вырастила целый десяток детей. Кормит его обедом и сидит на полу, играя с ним. Его лицо озаряется улыбкой, когда Фрэнк заходит к нему в детскую. Она всегда знает, как его рассмешить.
– Тебе не потребовалось много времени, чтобы его завоевать, – как-то сказал я ей.
– Похоже, мне следует переключиться на новую возрастную группу противоположного пола, – рассмеялась она.
– Да ладно тебе, Фрэнк, – сказал я. – Кого ты пытаешься обмануть?
Фрэнк знает себе цену и умеет обращаться с мужчинами, которые появляются в ее поле зрения.
– Если только в этой группе будут такие же обаятельные мужчины, как в роду Херли, – сказала она, водя носом по шее Конора.
Официантка принесла заказ. Бифштекс Мерри оказался недожаренным, но она не стала его возвращать.
– Иногда мне хочется, чтобы он был с кровью.
– Как ты собираешься провести отпуск? – спросила она Фрэнк.
– Хочу попутешествовать. Повидаться с друзьями. Потом решу, что буду делать дальше, – пожав плечами, ответила та.
– Как же консалтинговый мир сможет выжить без тебя? – спросила Мерри не без нотки сарказма.
– Знаешь, думаю, мне пойдет на пользу передышка в решении чужих проблем, – улыбнулась Фрэнк.
Я смотрел на двух женщин, сидящих напротив меня. Одна из них – блондинка с округлыми формами, другая – угловатая брюнетка. Я увидел их обеих как-то вечером более семи лет назад. Мне тогда было двадцать восемь. Это произошло в баре «Кинг Коул» в отеле «Сент-Риджес». Я там был на факультетском банкете, устроенном по случаю награждения нас памятной медалью Хаксли, которая расценивается как аналог Нобелевской премии в области антропологии. Наш факультет просто обезумел от счастья.
Они стояли возле барной стойки и пили мартини. Одна из них была настоящей красавицей – блондинка с длинными волосами, которые обрамляли лицо с высокими скулами и пухлыми губами, накрашенными красной помадой. Высокая, полная, чувственная грудь. Изящное тело, облаченное в черное платье, – я был уверен, что под ним скрывается абсолютно безупречная фигура. Другая девушка по имени Мерри была попроще. Слегка асимметричное лицо, привлекательное, но назвать его красивым было нельзя. Худая угловатая фигура, которая, как и лицо, не отличалась совершенством.
Но от нее веяло загадочностью и одновременно искренностью. В ней была чистота и непорочность, и, казалось, что она еще не успела вкусить всех радостей жизни. Посмотрев на эту девушку во второй раз, я уже не смог отвести от нее взгляд.
«Вот она – та единственная, – подумалось мне тогда. – Единственная и неповторимая».
А сейчас я рассматривал Фрэнк. И все, что упустил в своей жизни.
– Если ты так сильно любишь жену, почему ты ей изменяешь? – часто спрашивает меня Малин. Незлобно. Она просто хочет понять, разобраться.
Я не могу ответить. Это трудно объяснить.
Вероятно, другие женщины дают мне возможность любить Мерри еще сильнее. Потому что все они – для временного пользования, а она постоянна. Она – моя и всегда будет только моей.
Фрэнк
Да уж, жизнь Мерри идеальна. Не знаю, почему я ожидала чего-то иного, хотя по какой-то причине была уверена, что приеду – и увижу, что вся их жизнь пошла наперекосяк. Или, по крайней мере, что все внешне будет выглядеть довольно жалко. Я слышала об увольнении Сэма из Колумбийского университета – правда, Мерри не подавала виду, что ей что-то известно. Но я думала, что из-за этого, а также из-за их внезапного добровольного затворничества в этом медвежьем углу подруга будет чувствовать себя несчастной. Но оказалось все наоборот. Та, похоже, попала в свою стихию. Жена и мать. Ха! Моя маленькая подружка-оборотень. Мне никогда не понять, как это у нее так легко получается. Впору восхищаться ее талантом так убедительно, так органично перевоплощаться. Мне это никогда не удавалось.
Хлеб домашней выпечки, любовно ухоженный сад, маленькие кастрюльки с едой из свежих органических продуктов для ребенка. Саше из лаванды в шкафу с постельным бельем, каждый вечер на столе – изысканный домашний ужин.
– Боже, – не сдержалась как-то я. – Неужели это действительно ты, Мерри Кроуфорд? Та самая убежденная горожанка – и вдруг такое превращение!
Закоренелая феминистка в одночасье превратилась в идеальную мать семейства, супердомохозяйку! Да она раньше и яйца не могла сварить! Ребенка на руках никогда не держала!
– Такая перемена, – удивлялась я. – Я поверить не могу, что это – ты!
– Ну не зря же говорят, Фрэнк, что материнство заставляет почувствовать, что ты выполняешь свое наивысшее предназначение как женщина. Надеюсь, когда-нибудь ты и сама это узнаешь, – ответила подруга.
Она вытащила из духовки партию банановых маффинов. Без сахара, без глютена.
– Это все, что я больше всего хотела, Фрэнк.
Сэм подошел к ней сзади и поцеловал в щеку. Малютка хлопнул в свои бледные пухлые ладошки.
