Одна из последних строк особенно привлекла мое внимание:
…Все мое имущество: финансовое, движимое и недвижимое – завещаю своей супруге Изабелле Лариби (в девичестве Изабелле Браш). В случае же, если моя кончина наступит раньше официального заключения брака, – Изабелле Браш…
Было что-то глубоко трогательное в этих неуклюжих формулировках. Но в них читалось и недоброе предзнаменование. Первая спичка быстро догорела, и он зажег другую. Лариби подал мне затем авторучку мисс Браш и произнес почти торжественно, тоном триумфатора:
– Соблаговолите поставить свою подпись вот здесь, мистер Дулут.
Я изобразил свою закорючку, и спичка опять погасла. Когда тьма снова сгустилась вокруг нас, я вспомнил самое элементарное правило при составлении завещаний.
– Вам понадобится еще один свидетель, – сказал я. – Завещания всегда заверяют по меньшей мере двое, ведь так?
Но в своем перевозбужденном состоянии Лариби, как оказалось, начисто забыл об этом. Он уже радостно держал подписанную бумагу перед собой, собираясь снова убрать в карман. Но теперь она замерла в воздухе. Его голос почти сорвался, когда он спросил:
– А ведь верно, Дулут. Как же нам быть?
В его голосе прозвучало такое огорчение, столь неприкрытое разочарование, что мне стало жаль старика.
– Мы все устроим, – утешил я его. – Завтра я найду второго свидетеля. Геддес – отличный малый. Он нам поможет, я в этом уверен.
– За-а-автра? Но я не могу ждать до утра. Нужно действовать быстро, разве вы не понимаете? Быстро и в глубокой тайне. – Лариби нащупал в темноте мою руку и умоляюще сжал ее. – Позовите Геддеса сейчас же, Дулут. Пожалуйста, пусть он поставит подпись незамедлительно.
Мне не слишком по душе пришлась идея будить одного из пациентов посреди ночи, но, раз уж я дал себя вовлечь так далеко в это дело, лучше было как можно скорее с ним покончить. Лариби в волнении следил за мной, когда я встал и направился к двери.
Стоило мне выглянуть в коридор и посмотреть в дальний его конец, как я сразу же увидел Уоррена. В алькове теперь горел свет, и ночной дежурный боком сидел в кресле, которое прежде занимала его сестра. Он локтем уперся в стол рядом с телефоном, поддерживая ладонью голову.
Проскочить незамеченным через коридор к расположенной совсем близко комнате Геддеса не составило труда. Гораздо сложнее было разбудить его. Мне пришлось грубовато потрясти его за плечо, прежде чем я добился хоть какой-то реакции. Когда же он окончательно проснулся, то чуть слышно вскрикнул от страха и окаменел, опершись на подушку, как совсем недавно сделал я сам, услышав шаги Лариби.
Я знал, что нарколепсия Геддеса была чревата ночными кошмарами и постоянной боязнью темноты, а потому чувствовал себя последним негодяем.
– Все в порядке. Не пугайтесь. Это я – Дулут, – поспешил я успокоить его.
Объяснил ему ситуацию, но он, по-моему, не слишком хорошо понял меня, в чем не было его вины. Даже мне самому мои слова представлялись каким-то совершеннейшим бредом.
– Но Лариби пребывает в чрезвычайно взвинченном состоянии, – заключил я свой рассказ. – И мне показалось необходимым оказать ему поддержку, в которой он крайне нуждается именно сейчас.
После краткой паузы Геддес продемонстрировал типично английское восприятие странных предложений и необычных просьб.
– Буду только рад помочь. Да, буду только рад. Несомненно.
Он выбрался из постели, и мы вместе на цыпочках вернулись в мою палату. Лариби ждал, сгорая от нетерпения. Как только мы появились, он устремился к нам, размахивая бумагой.
– Вам нужно только поставить свою подпись вот здесь, Геддес. Подпишитесь как свидетель под моим последним волеизъявлением, пожалуйста.
Дрожащими пальцами он запалил еще спичку и отдал Геддесу авторучку. Англичанин во весь рот зевнул, приложил документ к стенке и нацарапал внизу свою фамилию.
– А теперь еще раз вы, Дулут, – воскликнул старик. – Я только что вспомнил, что оба свидетеля должны расписаться в присутствии друг друга.
Я повторил процедуру при Геддесе, который если и был свидетелем, то очень сонным и едва ли соображавшим, что делает. Он почти сразу пробормотал:
– А теперь, если нет возражений, Дулут, я бы вернулся ко сну. У меня в голове все путается.
Он направился к выходу и почти взялся за ручку двери, когда она начала сама медленно открываться внутрь. Инстинктивно он сделал шаг назад. Собственно, отшатнулись мы все и тупо уставились на полосу света, которая постепенно расширялась, а затем ее заслонила тощая нескладная фигура, переступившая через порог.
Мои нервы, должно быть, были напряжены до предела, потому что на мгновение мною овладел безотчетный страх. Босой мужчина в синей шелковой пижаме почему-то произвел поначалу жутковатое впечатление. Он не шел, а почти плыл по полу, словно двигался, погруженный в транс. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать Дэвида Фенвика.
Он закрыл за собой дверь, встал совершенно неподвижно, а потом тихо произнес:
– Я слышал голоса… Голоса.
Меня удивило, что он смог расслышать наши разговоры, потому что его палата находилась достаточно далеко от моей вдоль коридора. Фенвик медленно повернулся к Лариби, который все еще судорожно сжимал в руке лист бумаги. Причем глаза молодого человека сверкали необычным блеском даже во тьме. У меня создалась мимолетная иллюзия, будто он способен видеть в полной темноте.
– Что это у вас в руке, Лариби? – внезапно спросил он.
Миллионер сам, по всей вероятности, уже плохо соображал. Его рука машинально опустилась, и он промямлил:
– Это… Это мое завещание.
– Завещание! Значит, вы готовитесь к смерти?
– К смерти? – Голос Лариби вдруг прозвучал громко, и хотя потом он снова замолчал, его слова эхом отдавались в моих ушах.
Фенвик скованно, всем телом повернулся к двери. Он двигался, как заводная игрушка, и его голос тоже звучал невыразительно и скрипуче – голос механизма, а не человека.
– Вы же знаете о предостережении. Я передал его всем. А вам не будет необходимости умирать, если вы внемлете гласу духов и будете опасаться мисс Браш. Иначе произойдет убийство.
Мы втроем застыли в изумленной неподвижности, когда снаружи снова послышались шаги, а потом и громкий окрик:
– Эй, вы там!
Дверь распахнулась, зажегся свет. Ослепленный его яркостью, я все же разглядел Уоррена, стоявшего на пороге и вцепившегося стальными пальцами в нежную руку Фенвика. Мрачным и подозрительным взглядом санитар обвел комнату.
– Что здесь происходит? – резко спросил он.
Мы повели себя, как типичные школьники, застигнутые за ночными шалостями. Лариби поспешно сунул бумагу и авторучку в карман. Я так и не понял, заметил это наш стражник или нет.
– Так что же здесь происходит? – рявкнул он снова.
Геддес и Лариби, казалось, лишились дара речи. Но кто-то должен был отвечать на вопрос санитара, а потому я пожал плечами и как можно небрежнее сказал:
– Просто небольшой мальчишник, Уоррен. Заходите и присоединяйтесь к нам.
После ухода всех незваных гостей у меня хватило ума немного повозиться в полумраке и нашарить на полу улики в виде остатков догоревших спичек. Спустив их в сливное отверстие раковины умывальника, я вернулся в постель и, как ни странно, сразу и крепко заснул.
Наутро меня разбудил новый дневной санитар. Еще не до конца проснувшись, я решил поначалу, что это Фогарти. Осознание ошибки повергло меня в истинный шок. А затем я испытал еще что-то вроде легкого потрясения, разглядев лицо новичка. Это было самое обыкновенное лицо – молодое и даже приятное. Но оно показалось мне почему-то хорошо знакомым.
Я старался подхлестнуть свою память, пока мы шли в спортзал для моей обычной разминки перед завтраком. Он назвался Джоном Кларком, но имя мне ничего не подсказало. Под конец, уже злясь на свою забывчивость, я задал ему прямой вопрос:
– Мы с вами не встречались прежде?
Он улыбнулся и ответил:
– Нет, мистер Дулут.
На чем разговор и закончился.
После завтрака я нанес традиционный визит в хирургический кабинет. Было заметно, что доктор Стивенс уже сожалеет о своей вчерашней импульсивной откровенности. Сегодня он держался со мной немногословно и выглядел чуть смущенным. Он бы смутился гораздо сильнее, узнав, к каким катастрофическим результатам привел предложенный им психологический и аналитический эксперимент.
Вид скальпелей, поблескивавших за стеклами его шкафов, заставил меня задуматься, не стоит ли поделиться с ним подробностями странного монолога в исполнении мисс Пауэлл вчера в актовом зале. Однако в свете дальнейших событий инцидент показался мне слишком тривиальным, чтобы упоминать о нем. Кроме того, после невольного открытия родственной связи доктора с Фенвиком я уже не мог целиком и полностью доверять ему. В итоге я ограничился всего лишь сообщением, что физически чувствую себя превосходно, а это, должно быть, прозвучало удивительно после всех пренеприятных событий последних суток.
