В этот момент аудитория, внимавшая ей дотоле с живым интересом, словно по команде возобновила прерванную работу, и Виктория, остановившись, обернулась и увидела стоящего в дверях мистера Грингольца.
Не придумав ничего подходящего, она произнесла лишь растерянно:
– Ой!
Мистер Грингольц фыркнул, после чего, сбросив пальто, прошествовал в свой кабинет и хлопнул дверью. А через секунду-другую пискнул зуммер – два коротких и один долгий. Вызывали Викторию.
– Тебя, Джонси, – сообщила безо всякой на то необходимости одна из коллег, и глаза ее вспыхнули злорадным удовольствием, которое доставляют некоторым несчастья других. Остальные машинистки, судя по репликам – «Напросилась, Джонси» и «На ковер, Джонси», – разделяли это чувство. Посыльный, неприятный мальчишка, ограничился тем, что провел пальцем поперек горла и зловеще хрипнул.
Прихватив блокнот и карандаш, Виктория вплыла в кабинет босса с выражением совершенной невинности.
– Вызывали, мистер Грингольц? – спросила она, дерзко глядя на него ясными глазами.
Мистер Грингольц бросил на стол три банкноты по одному фунту и сунул руку в карман в поисках мелочи.
– Явились, значит, – заметил он. – Так вот, юная леди, с меня довольно. Можете ли вы назвать причину, почему я не должен выдать вам недельное жалованье и рассчитать прямо сейчас?
Виктория, бывшая сиротой, уже открыла рот, чтобы поделиться с боссом жалостливой историей о перенесенной ее бедной мамой операции, из-за чего она, Виктория, расстроилась и плохо соображает, а ее крохотное жалованье – это все, на что вышеуказанная мама может рассчитывать, но, увидев перед собой болезненное лицо мистера Грингольца, передумала.
– Совершенно с вами согласна, – сказала она с искренним воодушевлением. – Думаю, вы абсолютно правы, если, конечно, понимаете, что я имею в виду.
Мистер Грингольц слегка опешил, поскольку не привык, чтобы увольняемые встречали увольнение таким вот согласием и одобрением. Скрывая замешательство, он перебрал кучку монет на столе и со словами «девяти пенсов не хватает» снова полез в карман.
– Ничего страшного, – милостиво махнула рукой Виктория. – Сводите себя в кино или побалуйте сладким.
– И марок тоже нет.
– Неважно. Я писем не пишу.
– Пожалуй, перешлю позже, – сказал мистер Грингольц, но прозвучало это не очень убедительно.
– Не утруждайте себя. Как насчет рекомендации?
Мистер Грингольц ощутил новый прилив раздражения.
– С какой это стати мне давать вам рекомендацию? – гневно вопросил он.
– Таков порядок, – сказала Виктория.
Мистер Грингольц достал листок бумаги, набросал несколько строчек и подтолкнул к Виктории:
– Подойдет?
Мисс Джонс проработала у меня два месяца в должности машинистки-стенографистки. Стенографирует неточно, печатает с ошибками. Уволена по причине бездельничанья в рабочее время.
Виктория состроила гримаску.
– Рекомендацией такое не назовешь, – заметила она.
– А я и не намерен вас рекомендовать, – заявил мистер Грингольц.
– Полагаю, вам следовало бы по крайней мере отметить, что я честна, не пью и прилично себя веду. Это ведь правда. Ну, и можете добавить, что я умею держать язык за зубами.
– Держать язык за зубами? – рявкнул мистер Грингольц.
Виктория ответила на этот выпад невинным взглядом.
– Именно так, держать язык за зубами, – мягко повторила она.
Тут мистер Грингольц вспомнил кое-какие письма, отпечатанные под его диктовку Викторией, и решил, что ненависти нет без осторожности.
Смахнув со стола листок, он порвал его в клочья и взял другой.
Мисс Джонс отработала у меня два месяца машинисткой-стенографисткой. Увольняется по причине сокращения штата.
– Можно бы и лучше, – сказала Виктория, – но сойдет и так.
IIИ вот теперь, с недельным жалованьем (минус девять пенсов) в сумочке, Виктория сидела в раздумьях на скамейке в Фицджеймс-гарденс, представляющем собой зеленый участок с довольно-таки жалкими кустиками и примыкающем к церкви и большому магазину.
Обычно, если только не шел дождь, Виктория покупала два сэндвича – с сыром и с помидором и салатом – в молочном баре и съедала этот скромный ланч в псевдопасторальном окружении.
Сегодня, задумчиво жуя сэндвич, она говорила себе – уже не в первый раз, – что для всего есть время и место и офис определенно не самая подходящая сцена, чтобы передразнивать жену босса. В будущем нужно обязательно сдерживать природную неугомонность и не освежать скучную работу такими вот представлениями. А пока, освободившись от «Грингольца, Симмонса и Лидербеттера», можно было предаться волнительным мечтам о новой работе. Эта перспектива всегда наполняла ее приятным предвкушением. Никогда ведь не знаешь, что может случиться и что тебя ждет.
Она бросила последние крошки трем дожидавшимся своей очереди воробьям, которые тут же вступили за них в отчаянную схватку, и только тогда обратила внимание на молодого человека, сидящего на другом конце скамейки. Собственно, заметила его Виктория еще раньше, но тогда, увлеченная вариантами прекрасного будущего, не рассмотрела как следует. То, что она увидела (краешком глаза), ей очень понравилось. Симпатичный молодой человек с ангельскими кудряшками, решительным подбородком и пронзительными голубыми глазами, которые, как ей показалось, взирали на нее с затаенным восхищением. Никаких комплексов в отношении знакомства с молодыми людьми в общественных местах у Виктории не было. Она считала, что разбирается в людях и вполне в состоянии сдержать любые проявления чрезмерного энтузиазма со стороны развязных представителей сильного пола.
Сейчас ей достаточно было улыбнуться, чтобы молодой человек отреагировал как марионетка, которую дергают за ниточку.
– Привет. Милое местечко. Вы часто сюда приходите?
– Почти каждый день.
– Надо же! А я вот впервые заглянул… Это был ваш ланч?
– Да.
– По-моему, таким не наешься. Мне бы двух сэндвичей точно не хватило. Может, сходим на Тоттенхэм-Корт-роуд поедим сосисок?
– Нет, спасибо. С меня достаточно. Больше я сегодня уже не ем.
Виктория ожидала, что он скажет: «Ну, тогда как-нибудь в другой день», но он только вздохнул.
– Меня зовут Эдвард, а вас?
– Виктория.
– Родители назвали вас в честь железнодорожного вокзала?
– Виктория – это не только железнодорожный вокзал, – напомнила мисс Джонс. – Есть еще королева Виктория.
– Мм, да… А фамилия?
– Джонс.
– Виктория Джонс, – произнес медленно Эдвард, словно прислушиваясь к звучанию, и покачал головой: – Нет, не сочетаются.
– Вы правы, – с жаром подхватила Виктория. – Совсем другое дело, будь я Дженни. Дженни Джонс. Виктория же требует чего-то более классного. Например, Виктория Сэквиль-Уэст. Вот это было бы то, что надо. Было бы что покатать во рту.
– Можно добавить что-то к фамилии, – с сочувственным интересом предложил Эдвард.
– Бедфорд-Джонс.
– Кэрисбрук-Джонс.
– Сент-Клэр-Джонс.
– Лонсдейл-Джонс.
Забавная игра оборвалась, когда Эдвард взглянул на часы и чертыхнулся.
– Я должен вернуться на работу – босс ждет. А вы?..
– Безработная. Выставили сегодня утром.
– О… Мне так жаль… – с искренним сожалением сказал Эдвард.
– Не надо. Я вот нисколько не сожалею. Во‑первых, найти другую работу совсем не трудно, а кроме того, получилось довольно забавно.
И, еще более задерживая опаздывавшего на службу Эдварда, Виктория вдохновенно воспроизвела утреннюю сцену, еще раз спародировав миссис Грингольц, к величайшему удовольствию единственного зрителя.
– Вы изумительны, Виктория. Вам бы играть на сцене.
Приняв похвалу с благодарной улыбкой, она сказала, что ему стоит поспешить, чтобы и самому не оказаться без работы.
– Да. И мне найти другое место будет не так легко, как вам. Как, наверное, замечательно быть хорошей машинисткой-стенографисткой, – завистливо вздохнул Эдвард.
– Ну, вообще-то я не такая уж хорошая машинистка, – призналась Виктория. – Но, к счастью, в наше время на работу берут и никудышных. В образовании и благотворительных организациях много платить не могут, поэтому принимают и таких, как я. Мне больше нравится та работа, что с наукой связана. Все эти научные термины, имена, они такие жутко трудные, что если и ошибешься, то стыдить не будут, потому что, как правильно, никто и не знает. А вы где работаете? Наверняка ведь служили. ВВС, да?
– Угадали.
– Летчик-истребитель?
– И снова в точку. Нет, обращаются они с нами прилично, дают работу и все такое, но, понимаете, проблема в том, что мы сами не слишком-то мозговитые. Я к тому, что в ВВС не за ум принимают. Меня вот посадили в офис, где куча папок, где числа всякие, где думать надо, и я просто увял. Что, зачем, куда – бестолковщина какая-то. Так-то вот. Не очень-то приятно сознавать, что ты ни на что не годен.
