– Угадали.
– Летчик-истребитель?
– И снова в точку. Нет, обращаются они с нами прилично, дают работу и все такое, но, понимаете, проблема в том, что мы сами не слишком-то мозговитые. Я к тому, что в ВВС не за ум принимают. Меня вот посадили в офис, где куча папок, где числа всякие, где думать надо, и я просто увял. Что, зачем, куда – бестолковщина какая-то. Так-то вот. Не очень-то приятно сознавать, что ты ни на что не годен.
Виктория сочувственно кивнула.
– Отстал от жизни. Оказался не при делах, – с горечью продолжал Эдвард. – На войне было проще – дерись, делай все, что можешь, стой до конца. Я, например, получил медаль «За летные боевые заслуги». А теперь… что я есть, что нет… пустое место.
– Но должно же быть…
Виктория не договорила. Не смогла вложить в слова свою убежденность в том, что те качества, благодаря которым человек заслужил медаль, должны найти достойное применение и в 1950 году.
– Меня это сильно подрезало, – признался Эдвард. – Ну, что я не годен ни на что. Ладно, мне пора бежать. Я… вы не будете против… не сочтете за наглость с моей стороны… если бы я только мог…
Пока Виктория удивленно хлопала глазами, Эдвард, запинаясь и краснея, достал маленький фотоаппарат.
– Мне бы очень хотелось… сфотографировать вас. Понимаете, я уезжаю завтра в Багдад.
– В Багдад? – разочарованно воскликнула Виктория.
– Да. Сейчас я бы уже предпочел остаться, но утром ухватился за предложение обеими руками… Я, в общем-то, потому и согласился на эту работу – чтобы уехать из страны.
– Что же это за работа?
– Просто жуть. Культура… поэзия и все такое. Мой босс – какой-то доктор Рэтбоун. У него после фамилии еще несколько строчек всяких букв, звания да степени. И смотрит так задумчиво через пенсне… Занимается распространением интеллектуальных и духовных знаний по всему миру. Открывает книжные магазины в далеких странах и начинает с Багдада. У него там Шекспир и Милтон в переводе на арабский, курдский, персидский и армянский. Глупо, по-моему, потому что примерно тем же занимается Британский совет. Но что есть, то есть. Рэтбоун дает мне работу, так что жаловаться не могу.
– А какие у вас обязанности? – спросила Виктория.
– Вообще-то, все сводится к тому, что я при старике кем-то вроде личного мальчика на побегушках. Покупка билетов, заказ номеров, заполнение паспортных бланков, упаковка этих чертовых поэтических хрестоматий, то-се, пятое, десятое… Потом, уже на месте, надо будет налаживать всякие там братские связи, проталкивать идеи культурного взаимодействия молодежи… – В голосе Эдварда зазвучали унылые нотки. – По правде говоря, жуть жуткая, да?
Виктория не нашлась, что возразить.
– В общем, – продолжал Эдвард, – если не возражаете, давайте сделаем две фотографии – одну сбоку и одну… смотрите прямо на меня. Вот так, замечательно…
Аппарат дважды щелкнул, запечатлев на лице Виктории то выражение расслабленного самодовольства, что свойственно многим женщинам, когда они знают, что произвели благоприятное впечатление на представителя противоположного пола.
– Какая досада, что приходится уезжать, когда мы только-только с вами познакомились! Я даже почти решился отказаться, но поступить так в последний момент, когда все бумаги заполнены и визы получены, было бы, наверное, нехорошо. Так ведь не делают, правда?
– Может быть, все обернется к лучшему, – утешила своего нового знакомого Виктория.
– Вряд ли, – с сомнением протянул Эдвард и, помолчав, добавил: – Странное дело, у меня такое чувство, будто что-то там нечисто.
– Нечисто?
– Да. Как будто это все ненастоящее. Только не спрашивайте, почему я так думаю. Сам не знаю. Бывает иногда такое предчувствие. У меня такое с масляным каналом было. Стал разбираться – и точно, в шестеренном насосе прокладка слетела.
Технические термины, в которые Эдвард облек свое высказывание, были для Виктории полной тарабарщиной, но главное она поняла.
– Так этот Рэтбоун, по-вашему, не тот, за кого себя выдает?
– Не представляю, как такое возможно? Человек он черт знает какой почтенный, уважаемый, входит во всякие там общества, на короткой ноге с архиепископами да ректорами университетов. Нет, это просто чувство такое… В любом случае время покажет. Ну, тогда пока. Жаль, что вы не можете поехать.
– Я бы с удовольствием.
– Что будете делать?
– Пойду в агентство при Сент-Гилдрике на Гоуэр-стрит, поищу другую работу, – уныло сказала Виктория.
– Прощайте, Виктория. Партир, сэ мурир он пё[6]. – Вторая фраза прозвучала у Эдварда с типичным британским акцентом. – Эти парни, французы, дело знают. А наши олухи несут всякую бредятину насчет сладкой печали расставания…
– Прощайте, Эдвард, и удачи.
– Вы обо мне, наверное, и не вспомните.
– Вспомню.
– Вы совсем не такая, как другие девушки. Я бы только хотел… – Часы пробили четверть. – Черт, мне надо лететь…
Он торопливо отступил и исчез в громадном чреве Лондона. Оставшись одна на скамейке и предавшись размышлениям, Виктория обнаружила, что мысли ее растекаются двумя потоками.
Один шел в русле темы Ромео и Джульетты. Они с Эдвардом оказались примерно в том же положении, что и эта несчастная пара, хотя Ромео и Джульетта, возможно, выражали свои чувства языком более высоким. Но ситуация та же. Встреча… внезапно вспыхнувшее взаимное влечение… крушение надежд… и два нежных сердца разлучены. Виктории вспомнился стишок, который она часто слышала от старушки-няни.
«Я люблю тебя, Алиса», – Джумбо говорил,
А Алиса отвечала: «Верить нету сил.
Не оставил в зоопарке, если бы любил,
И в Америку тогда бы сам не укатил».
Замени Америку на Багдад – и все как про нее с Эдвардом.
Виктория наконец поднялась, смахнула с юбки крошки и, выйдя из Фицджеймс-гарденс, зашагала в направлении Гоуэр-стрит. Она уже приняла два решения, и первое (в духе Джульетты) сводилось к тому, что она должна заполучить того, кого полюбила.
Второе решение вытекало из первого. Раз уж Эдвард уезжает в Багдад, то и ей не остается ничего другого, как отправиться туда же. Вот только как это сделать? В том, что такое решение возможно, Виктория не сомневалась. Чего-чего, а оптимизма и силы характера ей было не занимать.
Сладкая печаль расставания устраивала ее не больше, чем Эдварда.
«Мне нужно попасть в Багдад», – сказала она себе.
IВ отеле «Савой» мисс Анну Шееле встретили с подчеркнутой любезностью, как давнего и уважаемого клиента: осведомились о здоровье мистера Моргенталя и заверили, что, если приготовленный номер окажется не по вкусу, ей тут же предложат другой, – поскольку она представляла ДОЛЛАРЫ.
Мисс Шееле приняла ванну, оделась, позвонила по кенсингтонскому номеру и спустилась в лифте вниз. Пройдя через вращающиеся двери, она подозвала такси и, когда машина подошла, села и попросила отвезти ее к магазину «Картье» на Бонд-стрит.
Едва лишь такси, отъехав от «Савоя», свернуло на Стрэнд, как невысокий смуглолицый мужчина, только что разглядывавший витрину, вдруг бросил взгляд на часы и подозвал другое такси, как нельзя кстати проезжавшее мимо и не обращавшее внимание на женщину с покупками, всячески пытавшуюся привлечь к себе внимание.
Второе такси также свернуло на Стрэнд и последовало за первым. На Трафальгар-сквер, когда обе машины остановились перед светофором, пассажир второго такси выглянул в левое окошко и сделал едва заметный жест рукой. Частный автомобиль, стоявший на боковой улочке у арки Адмиралтейства, тут же вышел из спячки и влился в поток движения, пристроившись за вторым такси.
Загорелся зеленый. Такси с Анной Шееле свернуло налево, на Пэлл-Мэлл; второе такси, со смуглолицым мужчиной, свернуло направо, продолжая движение вокруг Трафальгарской площади. За первым такси следовал теперь, не отставая далеко, частный автомобиль, серый «Стандарт». За рулем последнего сидел светловолосый, рассеянного вида мужчина, рядом с ним расположилась элегантно одетая молодая женщина. Обе машины прошли по Пикадилли и оказались на Бонд-стрит. Здесь «Стандарт» на секунду остановился у тротуара, и женщина вышла из машины.
– Большое спасибо, – бросила она любезно, и блондин покатил дальше.
Молодая особа зашагала вперед, то и дело поглядывая в витрины. Миновав застрявшие в пробке такси с Анной Шееле и «Стандарт», она первой достигла ювелирного магазина и вошла.
Анна Шееле расплатилась с таксистом и направилась в «Картье». Некоторое время она рассматривала представленные образцы ювелирной продукции и в конце концов остановила выбор на кольце с сапфиром и брильянтами. Чек мисс Шееле выписала на один из лондонских банков. Увидев проставленное в чеке имя, продавец расплылся в улыбке:
