– А раньше вспомнить он не мог, да? – спросил я.
Правда ваша, но я думаю, что фотографии немного встряхнули его память. Мы показали ему десять машин с десятью номерными знаками.
– И все синие? Я имею в виду автомобили? Если остальные были других цветов, то это…
Даже не думайте, док. Защитой пусть занимается назначенный государством адвокат. У нас есть пацан, видевший машину Демарко, которая была абсолютно пуста примерно в то время, когда произошло изнасилование. Машина стояла, но внутри не было ни единой живой души.
– Но ведь он вполне мог сидеть внутри и продавать наркотики. Попомните мое слово, он так и будет говорить.
Похоже, вы не верите, что это тот, кого мы ищем. Может, Дженни что-то вспомнила?
Парсонс занял оборону. Я бы даже сказал, слишком глухую, будто лично был заинтересован в поимке Демарко. Мне он никогда не казался амбициозным. Полагаю, ему просто хотелось побыстрее все это закончить – бесконечные претензии со стороны Тома и мучительные подозрения, что насильник разгуливает по Фейрвью у всех на виду. Но рвение детектива, вероятно, отрицательным образом сказалось на его внимательном отношении к деталям. Мне очень хотелось, чтобы обвинения против арестованного не оказались напрасными и чтобы все разрешилось как можно быстрее. Но даже я знал, сколько в этой истории белых пятен.
Мне пришлось удержать себя от ответа на вопрос о Дженни. Она действительно кое-что вспомнила, но я спрашивал Парсонса о Демарко совсем не поэтому.
– Нет. И насчет вашего арестованного у меня нет мнения, хотя я, конечно же, могу предвидеть, какие дальнейшие шаги вы предпримете в плане расследования. Полагаю, вам нужно выяснить, где он был: в доме, на улице и так далее.
Мы уже этим занимаемся. Собираемся еще раз допросить всех, кто был на той вечеринке. Даже если Демарко никогда не переступал порога того дома, кто-то мог сообщить ему о предстоящей вечеринке, и он приехал, чтобы продать немного дури. Этот парень в любом случае знает, где был и когда. И бьюсь об заклад, что перед тем, как увидеть направлявшуюся в лес Дженни, он что-то уже продал. Это меняет дело. Тедди показал нам, где стоял «Сивик». Леса оттуда не видно. Там густой стеной растут кусты. Шагавшую по лужайке Дженни он, должно быть, увидел с улицы, в худшем случае – из дома. Но я с него не слезу, пусть даже не надеется. Ни за что! Меньше всего на свете я хочу, чтобы этот след оказался ложным.
– Да-да.
К тому моменту меня вновь без остатка поглотили собственные мысли и страхи жены.
Алан? Вы меня слышите?
– Да. Простите меня. Я за рулем. Благодарю, что уделили мне время. Теперь я должен позвонить Крамерам.
Парсонс попрощался и дал отбой. Я сбросил его номер и позвонил. Но не Крамерам.
Раздались гудки. Ответила женщина.
– Адвокатская контора Марка Брандино. Чем могу помочь?
Я чуть было не нажал на кнопку отбоя. Сердце отчаянно рванулось из груди. Мысли были абсурдными, страхи иррациональными, но это не имело никакого значения. Речь шла о моем ребенке.
Вы хотите услышать, что случилось с моим сыном. Но при этом ничего не сможете понять, не зная, в чем заключалось лечение Дженни. А для этого нам опять придется вернуться к Шону Логану.
С Шоном я начал работать за несколько месяцев до того, как с Дженни случилась беда. Зима близилась к концу. Шон никогда не надевал пальто, говорил, что ему всегда жарко. Хотя когда впервые переступил порог моего кабинета, дрожал как осиновый лист. Я помню это отчетливо и ясно.
Ко мне он обратился в приступе безысходности. Как вы уже знаете, после взрыва бомбы в Ираке Шон потерял правую руку. Рядом умер его товарищ. После проведенного лечения он почти не помнил о том, что с ним случилось. Парень страдал от тяжелейшей депрессии, его одолевало жуткое беспокойство, которое еще больше усугублял запущенный тревожный невроз. Известных каждому из нас по фильмам и журнальным статьям типичных признаков ПТСР, таких как неадекватная реакция на ассоциирующиеся с боем раздражители, у него не наблюдалось. Помните, как я объяснял вам систему хранения информации в человеческом мозгу и как эмоциональные отклики на события заставляют наш мыслительный аппарат эту информацию каталогизировать? Если вкратце, то сильное эмоциональное потрясение в результате боя помещает воспоминания об этом событии в металлический сейф с неоновыми лампочками и сигналом тревоги. Таким образом мозг говорит: «Когда случаются подобные вещи, никогда не забывай, что с тобой было в прошлый раз! Ты ведь мог умереть!» Впоследствии любой раздражитель, так или иначе ассоциирующийся с боем, порождает эмоциональный отклик типа «бей или беги». Выброс в кровь адреналина и кортизола заставляет человека реагировать, причем далеко не всегда адекватно. А когда вы пребываете в постоянном состоянии химической паники, ваши нервы становятся «истрепанными». Это обиходное выражение. Физические процессы в организме меняют характер: сердце стучит быстрее, доставляя кровь к мышцам, зрачки расширяются, позволяя концентрировать внимание, вырабатывается сахар, способствующий резкому выбросу энергии. Это называется физическим стрессом. Подробности данного процесса нам не нужны.
Курс лечения – не прогулка по парку, но у него есть своя методика и план, подразумевающий возвращение к нормальному состоянию и, в определенном смысле, перестройку памяти. Каждый раз, когда мы мысленно возвращаемся к тому или иному событию, воспоминание о нем меняется и помещается обратно в хранилище уже в измененном состоянии. Этот процесс называется реконсолидацией. Солдата, к примеру, заставляют реагировать на раздражители, ассоциирующиеся с боем, но в комфортной, безопасной обстановке. Со временем неоновые лампочки в его голове могут погаснуть, сигнал тревоги отключится, он вновь научится видеть разницу между лопнувшим воздушным шаром и выстрелом снайпера. В действительности мозг пациента начинает воскрешать события иначе, таким образом, что запечатленные в памяти воспоминания больше не ассоциируются с болью или страхом.
В случае с Шоном это было невозможно, ведь там речь шла совсем не об отклике на каталогизированные фактические воспоминания. В его случае имели место физические и эмоциональные реакции, не связанные с отложившимися в памяти фактами. В моей практике есть пациенты, верящие в переселение душ. Они говорят, что чувствуют то, чего, с учетом течения их жизни, чувствовать не должны. И добавляют, что объяснение этому феномену может быть только одно – что-то подобное они уже переживали в предыдущих жизнях и их ощущения, оставшиеся после тех событий, никуда не делись.
Я не буду отклоняться от темы и комментировать свои собственные воззрения в вопросах эзотерики. Мне удалось выработать терпимость к мнению других, поэтому я никогда не оскорбляю по недосмотру их чувств. Это требует огромных усилий. В то же время я полагаю, что подобные клиенты могут послужить прекрасным примером того, что испытывали Шон и Дженни. Сильные чувства, для которых в памяти не было ячейки. Почему я так боюсь воды? Отчего у меня перехватывает дыхание от запаха травы? Почему, когда я впервые приехал в Нью-Йорк, у меня было такое ощущение, что мне уже приходилось бывать в этом городе? Вот о чем спрашивают меня клиенты. Вполне естественно, что обычно для ответа я не прибегаю к абсурду и бессмыслице, но это уже к нам отношения не имеет.
Шон задавал другие вопросы: Почему мне хочется двинуть кулаком в стену, когда я держу на руках сына? Отчего хочу отшвырнуть жену через всю комнату, когда она ко мне прикасается? Почему меня не отпускает ощущение, что кто-то рядом постоянно орет, без всякой на то причины и неизвестно на кого? Раздражители в его ситуации носили достаточно легкий характер и не имели ничего общего с опытом, приобретенным во время выполнения той миссии. Он называл их призраками – чувства, бродившие внутри его естества и искавшие место, где можно было бы обосноваться.
И Дженни: Почему мне кажется, будто с меня сползает кожа? Будто я хочу сорвать ее с тела? Почему постоянно чешу шрам в том месте, где он оставил метку заостренной палочкой? Отчего у меня в желудке без конца разливается желчь? Как и в случае с Шоном, ее организм вырабатывал химические вещества в ответ на эмоциональную реакцию, не обусловленную явными раздражителями, тем более такими, которые ассоциировались бы с нападением.
В таком вопросе, как восстановление памяти, существует целое море противоречий. Некоторые исследователи (я умышленно использую этот строгий термин по той причине, что данным вопросом занимаются очень многие, от прославленных нейробиологов до убежденных насильников) утверждают, что память восстановлению не подлежит и что любые воссозданные «воспоминания» в обязательном порядке носят ложный характер. Я совершенно уверен, что вы слышали о случаях эмоциональных потрясений у взрослых, которые, пройдя курс лечения у врача, вдруг «вспоминали» о сексуальных домогательствах со стороны родителя, учителя или тренера. Существует даже движение за запрет лечения, направленного на восстановление памяти.
