Ящерица. Меня передернуло. Почему я постоянно думаю о несчастных ползучих тварях? Возможно, потому, что и сама мало чем отличаюсь от столь низменной формы жизни?
Сделав над собой усилие и встав на колени, я с благодарностью вдыхала чистый горячий пар, стелющийся по воде. Кто-то нагрел ее, прямо скажем, по-королевски.
Дрожа, я попыталась наконец принять вертикальное положение – ну или почти вертикальное. От титанических усилий колени у меня тряслись, а бедные ребра горели, будто по ним колотили раскаленной кочергой.
Я подтянула широкую ночную рубашку повыше и перешагнула через бортик купели. Медленно погружаясь в воду, я одновременно расправляла подол по краям ванны наподобие тента: не могу же я сидеть голышом перед открытыми окнами, даже если заглянуть в них способны только облака и ястребы. Я вовсе не чувствовала себя в безопасности в этом орлином гнезде из камня и дерева. Самый ужасный момент своей жизни я должна пережить без единого свидетеля, будь то даже мышка из норки в стене.
Пар обволакивал и согревал. Сначала вода обожгла измученную кожу сотней игл, но вскоре принесла успокоение. Я заметила на коврике огромный медный кувшин для воды и кусок желтого мыла с острыми краями, по размеру подходящий для ладони великана.
Даже с того места, где я сидела, можно было различить на поверхности куска мыла пятна грязного налета с темными пузырьками по краям. Кто знает, что за мерзкий тип пользовался им до меня? Тем не менее бесчисленные раны и порезы нужно промыть, а чужая грязь быстро сойдет в воде. Преодолевая брезгливость, я потянулась – ой! – за мылом, чтобы сполоснуть его.
Вскоре оно стало чище, и я принялась намыливать руки и ноги. Кусок был такой грубый и с такими острыми краями, что не раз заставил меня поморщиться. Через некоторое время по воде, как по небу за окном, поплыли сероватые мыльные облачка.
Я выскользнула из ночной рубашки и оставила ее висеть расправленной по краям купели. Затем я зажмурилась, задержала дыхание и нырнула с головой.
Гладь молочно-мутной воды сомкнулась надо мной теплыми волнами шелковых простыней. Нежный покров скрыл меня от любых недобрых взглядов. Всплыв, я принялась ожесточенно снова и снова намыливать прискорбно спутавшиеся волосы – один, два, три раза… Когда я наконец завершила омовение, поверхность воды устилал кучерявый покров мыльных пузырьков.
Оглядевшись еще раз, я заметила большой кусок грубой сероватой ткани прямоугольной формы. Будем считать, что это полотенце.
Я начала закутывать в него голову, руки и торс, пока не обернулась вся целиком, затем поднялась на все еще слабые ноги в быстро остывающей ванне и снова натянула на себя ночную рубашку.
И вот я уже орошаю ковер стекающими с меня каплями. Благопристойно прикрытая и теоретически чистая, я принялась ходить взад-вперед, надеясь, что это поможет мне быстрее высохнуть, и во время очередного поворота мне попался на глаза спрятанный в темном углу туалетный столик с зеркалом над ним.
Синяки и царапины жгло от мыла и воды, но я недолго боролась с искушением подойти к зеркалу, чтобы провести инспекцию принесенного ущерба. Осторожно приподняв сначала один край ночной рубашки, потом другой, я изучила отражение и ахнула, обнаружив уродливые красно-фиолетовые пятна от корсета и не менее отвратительные огромные синяки и кровоподтеки цвета заката над морем.
Неудивительно, что у меня все болит и горит!
Однако помимо телесных повреждений, вызванных ударами о стенки ящика и подтвержденных отметинами на теле, меня терзало тревожное подозрение, что за время моего бессознательного состояния могло произойти и нечто куда более страшное и грязное. Я закрыла глаза и тут же увидела очертания фигуры человека, бросившегося на меня, словно хищная птица с блестящими сосредоточенными глазами и жадно выпущенными когтями. Мало ли что случилось со мной в плену, пока мое сознание блуждало где-то в тумане?
В своей съемной лачуге Джеймс Келли приставил бритву к моему горлу, но мне удалось спастись. Кто знает, что же он делал со мной, своей пленницей, в течение всех этих долгих дней и ночей?
«Кто-то знает, – сказала я себе с содроганием. – Несколько человек. Мои таинственные похитители. В захвате участвовал не один, а несколько злоумышленников.
Через час или два, когда Годфри постучал в мою дверь, я почти высохла и сидела на кровати, поджав ноги.
Я пинками сгребла свои уже негодные вещи в кучу рядом с остывшей ванной.
– Нелл! Замечательно. Ты выглядишь гораздо лучше. – Он посмотрел на зловонную горку белья: – Возможно, имеет смысл… э-э-э… постирать твои вещи, пока вода не совсем остыла.
– Годфри, эти «вещи» не стоит стирать. Мне даже вспоминать не хочется, через что они прошли, а ведь на мою долю выпало еще больше испытаний. Пусть их лучше сожгут.
– Но… в отличие от меня ты путешествовала без багажа. Что ты будешь носить?
Я осмотрела его с ног до головы, впервые осознав, что представляет собой наряд моего компаньона.
Годфри выглядел точно так же, как и всегда, облаченный в твидовый брючный костюм, который столь же уместен в путешествии, как и мое некогда желто-коричневое клетчатое платье.
– Нелл! Что случилось? Я тебя чем-то расстроил?
– Ничего. Я просто… оплакиваю старое доброе прошлое. И все равно пусть эти вещи сожгут.
– Возможно, люди, которые здесь работают, и согласятся сшить платье, в котором ты сможешь ходить, но оно вряд ли… впишется в рамки приличий, я бы так сказал.
– Грязь тоже не вписывается в рамки приличий. Сожги все это.
Я не собиралась приказывать. Если честно, я никогда в жизни не приказывала, но, по-видимому, мое крайнее отвращение к любому напоминанию об ужасном заточении убедило Годфри. Он сгреб тряпки в узел и сунул в небольшой очаг у стены комнаты. Вскоре длинная спичка чиркнула о камень, и я увидела, как прошлая неделя медленно умирает в огне.
В дверь кто-то постучал.
Я вздрогнула и вжалась в подушки. Кровать была такой огромной, что вместила бы Наполеона и почти всех его маршалов. Сверху волнами спадали гобеленовые шторы, будто тщательно уложенные кудри напудренного парика. Светлые полоски пыли подчеркивали складки.
Я чихнула.
Годфри пересек спальню и подошел к двери. Краем глаза я заметила поднос, который протягивали через дверной проем женские руки без перчаток.
Последовал короткий разговор на странном сочетании английского, немецкого и, как мне показалось, чешского языков. Затем адвокат вернулся ко мне с подносом, на котором стояла грубая, покрытая трещинами керамическая посуда.
В одной из чашек было нечто вроде густого супа, где плавало несколько неопределенных темно-красных продолговатых кусочков.
– Я питаюсь тут уже больше недели и пока жив. – Годфри сел на край кровати у меня в ногах, чтобы поставить поднос рядом со мной. – Здесь в почете более пряные блюда, чем у нас, но они довольно сытные. Я просил бульон, но, как ты видишь, принесли тушеное мясо.
– С дохлыми дождевыми червями, – добавила я, с ужасом рассматривая плавающие в еде ленточки.
– Это перец, Нелл. Если не хочешь устроить во рту фейерверк, лучше не ешь его. Он только выглядит безобидно. Однако, если бы похитители собирались нас отравить, они бы уже давно это сделали.
– Похитители! У тебя есть какие-нибудь идеи, Годфри?
– Во двор замка приезжали цыганские повозки, но цыгане – самое обычное дело в Польше, Богемии, Австрии и Трансильвании, где, по-моему, мы сейчас и находимся.
– Трансильвания? По названию похоже на симпатичный лесистый край.
– Это гористая, труднодоступная местность, самая восточная оконечность европейских территорий. Мы почти на краю таинственного Востока.
– Не вижу в Востоке никакой тайны, кроме одной: почему англичане обязаны быть им очарованы.
– Нет, я очарован Западом… А как насчет нашей Ирен?
– Я не знаю, Годфри, и это меня мучает! Я оставила ее в обществе Буффало Билла, Красного Томагавка и агентов барона де Ротшильда, а также сборища таких испорченных ведьм и колдунов, каких добрая христианка может представить лишь в самых худших ночных кошмарах.
– Звучит не слишком обнадеживающе, Нелл, даже учитывая присутствие агентов Ротшильда. Что за Буффало Билл? И тем более Красный Томагавк?
– Знаменитые разведчики американского Дикого Запада. Они были нашими союзниками, самыми лютыми и яростными, а нам в той пещере требовались именно такие товарищи. В жизни не забуду душераздирающий боевой клич Красного Томагавка, когда он, одетый в звериные шкуры, вскочил на ноги, чтобы швырнуть боевой топор через всю пылающую огнем пещеру в человека, который… ну, делал всякие гадости с бедной сумасшедшей женщиной, а все остальные скакали вокруг, точно демоны.
