– Вы наделены отвагой, мадам, так же, как верностью и преданностью. Это хорошие качества. Что касается остального… – Он улыбнулся. – Мы поговорим об этом в другой раз.
– О нет, нет! – Хилари неожиданно спрятала лицо в ладонях, плечи ее задрожали. – Я так не могу! Это невыносимо! Это слишком бесчеловечно.
– Вы не должны так сильно волноваться, мадам. – Старик говорил успокаивающе, почти мягко. – Мне доставило удовольствие рассказать вам сегодня о моих целях и моих устремлениях. Мне было интересно, какое воздействие это произведет на совершенно неподготовленный разум. Такой разум, как ваш: уравновешенный, здравый и достаточно интеллектуальный. Вы испытываете ужас и отвращение. Однако я считаю, что шокировать вас подобным образом было мудро. Изначально вас отталкивает сама идея, но потом вы обдумаете ее, поразмыслите над ней, и в итоге она покажется вам вполне естественной. Совершенно обычной, как будто эта идея существовала всегда.
– Ни за что! – воскликнула Хилари. – Ни за что! Никогда в жизни!
– Ах, – произнес мистер Аристидис. – Это говорит страстный, мятежный дух, вечный спутник рыжих волос. У моей второй жены, – задумчиво добавил он, – были рыжие волосы. Она была прекрасной женщиной и любила меня. Странно, не так ли? Я всегда восхищался рыжеволосыми женщинами. Ваши волосы так великолепны… Мне нравятся и другие ваши качества. Ваша сила духа, ваша отвага, ваша способность мыслить самостоятельно. – Он вздохнул. – Увы, теперь женщины сами по себе интересуют меня очень мало. Есть две-три девушки, которые время от времени развлекают меня, но я предпочитаю сейчас иное удовольствие – общение интеллекта. Поверьте, мадам, ваше общество было мне очень приятно.
– Предположим, я перескажу все, о чем мы с вами говорили… моему мужу?
Мистер Аристидис снисходительно улыбнулся.
– О да, предположим, вы это сделаете. Но сделаете ли?
– Не знаю. Я… я просто не знаю.
– О, вы мудры, – одобрил мистер Аристидис. – Есть знание, которое женщина должна держать при себе. Но вы устали и расстроены. Время от времени, когда я буду посещать это место, вы будете приходить ко мне, и мы с вами обсудим массу вещей.
– Позвольте мне покинуть это место! – Хилари простерла к нему руки. – Позвольте мне уехать! Заберите меня с собой. Пожалуйста, прошу вас!
Старик мягко покачал головой. Выражение его лица было снисходительным, но теперь в нем сквозил легкий намек на презрение.
– А теперь вы говорите, словно дитя, – осуждающе произнес он. – Как я могу отпустить вас? Как могу позволить вам разболтать всему свету о том, что вы увидели здесь?
– Вы поверите мне, если я поклянусь вам, что никому не скажу ни слова?
– Нет, конечно, я вам не поверю, – ответил мистер Аристидис. – Я был бы большим глупцом, если бы верил в нечто подобное.
– Я не хочу жить здесь. Не хочу оставаться в этой тюрьме. Я хочу выбраться отсюда.
– Но у вас есть муж. Вы приехали сюда, чтобы воссоединиться с ним, сама, по доброй воле.
– Но я не знала, куда я еду. Я и понятия не имела…
– Да, – согласился он, – вы не имели ни малейшего понятия об этом. Но могу заверить вас, что этот крошечный мир, куда вы прибыли, куда приятнее, чем жизнь за «железным занавесом». Здесь у вас есть все, что нужно. Роскошь, приятный климат, развлечения…
Мистер Аристидис встал и нежно потрепал ее по плечу.
– Вы привыкнете, – уверенным тоном произнес он. – О да, рыжеволосая птичка привыкнет к этой клетке. Через год – а через два уж точно – вы будете довольны и счастливы. Хотя, возможно, – добавил он задумчиво, – перестанете быть столь интересной.
IСледующей ночью Хилари резко пробудилась ото сна. Приподнявшись на локте, она прислушалась.
– Том, ты это слышишь?
– Да. Самолет… летит низко. Ничего особенного, время от времени они здесь пролетают.
– Я думаю…
Хилари не договорила. Не в силах уснуть снова, она лежала, снова и снова вспоминая странную беседу с мистером Аристидисом. По какой-то прихоти она понравилась старику. Сможет ли она сыграть на этом? Сможет ли в итоге убедить его взять ее с собой, увезти отсюда во внешний мир?
Если в следующий его визит он опять пошлет за нею, она наведет его на разговор о его покойной рыжеволосой жене. Им двигают отнюдь не желания плоти – для этого его кровь уже слишком холодна. Кроме того, у него есть его «девушки». Но старики любят пускаться в воспоминания, им хочется поговорить об ушедших временах… Дядя Джордж, живший в Челтнеме… Хилари улыбнулась в темноте, вспоминая дядю Джорджа.
Были ли дядя Джордж и миллионер Аристидис так уж различны по сути своей? У дяди Джорджа была экономка – «такая милая, уютная женщина, не страстная, не сексуальная, ничего подобного. Просто милая и здравомыслящая». Но дядя Джордж возмутил все семейство, женившись на этой милой здравомыслящей женщине. Она очень хорошо умела слушать…
Что Хилари говорила Тому? «Я найду способ выбраться отсюда»? Вот странно, если этим «способом» окажется мистер Аристидис…
II– Сообщение, – произнес Леблан. – Наконец-то сообщение!
Его связной только что вошел и, отсалютовав, положил перед французом сложенный лист бумаги. Тот развернул его и взволнованно известил:
– Это рапорт от пилота одного из наших самолетов‑разведчиков. Он действовал в отведенном ему квадрате на территории Атласских гор. Пролетая над некой точкой в горном регионе, он заметил сигнал, переданный световыми вспышками, складывавшимися в сигналы азбуки Морзе. Сообщение было повторено дважды. Вот оно.
Леблан положил лист перед Джессопом. На листе было начертано «НЧПРОКАЗАНП». Последние две буквы француз отчеркнул карандашом.
– «НП» – это наш код, означающий «не подтверждать».
– А «НЧ» в начале сообщения – наш опознавательный сигнал, – добавил Джессоп.
– Значит, остальное и составляет суть сообщения. – Леблан подчеркнул эти буквы. ПРОКАЗА. Он с сомнением перечитал их.
– Проказа? – произнес Джессоп.
– И что это означает?
– Есть ли там какой-нибудь крупный лепрозорий? Или некрупный, если на то пошло?
Леблан расстелил на столе большую карту и коротким пальцем с желтыми никотиновыми пятнами указал на некую точку.
– Вот, – он ткнул в эту точку ногтем, – тот район, который патрулировал наш пилот. Дайте-ка я кое-что проверю. Если я правильно помню…
Француз покинул комнату, но вскоре вернулся.
– Нашел, – объявил он. – В этом районе расположен знаменитый медицинский исследовательский центр, основанный и финансируемый известным филантропом. Надо сказать, район пустынный, весьма удаленный. Там ведутся важные работы по изучению проказы. И – да, при центре есть лепрозорий примерно на две сотни человек. Еще там имеются лаборатория по изучению рака и санаторий для туберкулезных больных. Но поверьте, все это в высшей степени подлинное. Репутация центра безупречна. Его покровителем является сам президент республики.
– Да, – с уважением произнес Джессоп. – Очень тонкая работа.
– Но центр открыт для инспекции в любой момент. Медики, заинтересованные в этих исследованиях, нередко посещают его.
– И не видят ничего, чего не должны видеть! А с чего бы все было иначе? Нет лучшей маскировки для сомнительного бизнеса, чем полностью благоприличная обстановка.
– Полагаю, это может быть перевалочным пунктом для групп, отправляющихся в путешествие, – с сомнением сказал Леблан. – Кое-кто из европейских врачей, вероятно, мог организовать нечто подобное. Маленькая группа людей, вроде той, которую мы выслеживаем, может скрываться там в течение нескольких недель, прежде чем продолжить свой путь.
– Думаю, там может быть нечто большее, – возразил Джессоп. – Я считаю, что это может быть конечный пункт назначения.
– Вы полагаете, это нечто столь крупное?
– Лепрозорий кажется мне весьма многообещающим местом… Мне казалось, что в свете современных открытий проказу сейчас лечат без помещения в изолированные места.
– В цивилизованном обществе – возможно. Но в этой стране – нет.
– Да. Слово «проказа» по-прежнему ассоциируется со Средневековьем, когда прокаженный обязан был носить колокольчик, чтобы его звон предупреждал людей: нужно убираться с дороги. Люди не станут приезжать в лепрозорий из пустого любопытства. Туда приезжают, как вы и сказали, профессиональные врачи, заинтересованные только в медицинских исследованиях, которые там проводятся. Может быть, еще социальные службы, которым необходимо отчитаться о том, в каких условиях живут прокаженные, – и, несомненно, эти условия прекрасны. А за фасадом филантропии и милосердия может твориться все что угодно. Кстати, кто владелец этого места? Кто тот филантроп, который учредил и финансирует его?
