– Куда же деваться, если так все и было на самом деле, как я ни старалась держаться от подобных вещей подальше. Зато теперь ты убедился, что не стоит жалеть мои «деликатные» уши.
– Барон действительно посчитал происшествие слишком жестоким для женщин. Ведь в Праге тоже было найдено тело.
– В одном из своих писем ты упоминал убийство девушки и говорил, что снова подозревают Голема, – сообщила я.
– Разве? Такое чувство, что с тех пор прошла целая вечность. Нет, смерть той девушки была страшной, но если сравнить ее с другим, еще более немыслимым убийством, где были нанесены увечья…
– Второй женщине! – закричала я в возбуждении, потому что сообразила: раз в Праге убиты несколько женщин, получается, что Потрошитель работал здесь до Парижа. Из Лондона в Прагу, а потом в Париж – что за нелепость? Не мог Келли так далеко забраться, аж до самой Праги. Или мог?
Годфри покачал головой, не в силах говорить.
– То есть жертвой стала не женщина?
Он снова покачал головой:
– Не в этот раз. Ребенок. Младенец.
– Ребенок? Убит?!
Я думала, что меня уже ни чем не проймешь, но тут внезапно потеряла дар речи. Крепко прижав к груди импровизированную шаль, я обхватила себя руками. Если чуть раздвинуть локти, я сейчас могла бы укачивать ребенка. Дитя. Младенец. Я не держала на руках детей со времен посещения отцовского прихода в Шропшире: в бытность мою гувернанткой подопечные были уже школьного возраста.
Тем не менее я помнила, каково это: держать крохотный, иногда истошно вопящий сверток, откуда торчит совсем еще безволосая головенка с нежной розовой кожей и огромными, внимательными голубыми глазами.
Неужели у кого-нибудь – у кого угодно – поднимется рука зарезать ребенка?!
– Нелл, я боялся, что тебе будет слишком тяжело услышать подобное. – Годфри мягко взял меня за запястье, вынуждая разомкнуть стиснутые руки.
Я вздохнула; воображаемый младенец растаял.
– Да, так и есть, – призналась я. – И все же расскажи. Всего три недели назад мне было не под силу представить даже возможность такого кошмара в разумном мире, но с тех пор я узнала о существовании монстров, которые способны на самое худшее. И, как говорит Ирен, если мы не остановим их, то кто же?
– Ходили слухи о запрещенных иудейских обрядах на старом кладбище, – произнес адвокат.
Как в замке, так и снаружи воцарилась полная темнота, если не считать огней канделябра, мерцающих в порывах ветра из открытого окна, да янтарного свечения последней сигареты Годфри.
– Под старым кладбищем есть система подземных ходов, – подсказала я. – Как ты помнишь, мы с Ирен и с тобой наткнулись на нее во время нашего последнего визита в Прагу.
Он кивнул:
– Заговорщики, которым нужна была тюрьма, первыми обнаружили этот потайной мир. На сей раз его заполонила другая порода пещерных крыс. До короля дошли слухи о речах какой-то безумной цыганки, бредившей об умирающем в своих яслях Младенце Спасителе, и он послал туда солдат.
– Когда это произошло?
– В апреле.
– Значит, Келли мог приехать в Париж уже после…
– Нелл, все-таки сложно представить, чтобы человек по имени Келли принимал участие в позорном ритуале, прерванном солдатами. Они нашли там кощунственную вариацию на темы Богородицы с Младенцем: молодая женщина и новорожденный в яслях. Вот только к ним явились не волхвы со своими дарами, а безумцы: они проткнули сердце ребенка и выпустили из него всю кровь на глазах у матери. Солдаты так и не нашли виновных: злодеям удалось скрыться в подземелье. Подобно крысам они бросились врассыпную по проходам, зная каждый поворот, как змея знает все изгибы своего тела. Так называемая мать осталась лежать с телом ребенка на руках. Вокруг стояли керамические кувшины и чаши со странной жидкостью. Были найдены неопровержимые доказательства, что сектанты пили кровь младенца.
– И эти каннибалы сбежали?!
Годфри кивнул:
– Солдаты были слишком ошарашены увиденным. Закаленные в боях ребята буквально окаменели от ужаса. Так что все, чем они располагали, – это мать, которая утверждала, будто она Дева Мария, и белое как полотно бездыханное детское тело. Младенцу было всего несколько дней от роду.
– Ужасно! – воскликнула я. – Даже в Париже не случалось ничего подобного. Как ты полагаешь, Годфри, возможно ли, что слухи о евреях правдивы? Издревле говорят, будто они убивают христианских детей. Вдруг действительно существует тайный иудейский обряд, призванный лишить младенца Иисуса божественного статуса?
– Мать была жительницей Моравии, не еврейкой. Сбежавшие с места преступления люди были одеты в подпоясанные мантии с капюшонами, так что трудно сказать, евреи они или арабы… или друиды, если на то пошло. Слухи о том, будто иудеи убивают христианских младенцев, ни разу не подтверждались, однако часто приводили к массовому уничтожению еврейских мужчин, женщин и детей в многочисленных гетто. Представители барона Ротшильда уверяют, что ни один из иудейских ритуалов, кроме самых древних, не предполагает жертвоприношений, да и тогда речь идет исключительно о животных.
Я в недоумении покачала головой. Разве могла я ожидать, что услышу о злодеянии еще более страшном, чем кошмар в подземелье под Всемирной выставкой? Да еще так скоро? Неужели весь мир заполонили безумие, жестокость и бессмысленные зверства? Похоже на то…
Годфри неохотно продолжил, поневоле выступая свидетелем по делу, с которым ему пришлось столкнуться:
– Женщина-мать, хотя она была еще почти девочка, не могла или не хотела ничего сказать, кроме того, что она Дева Мария. Она тоже пострадала. – Годфри отвернулся. – Некоторые… части ее тела были изуродованы.
– Какие конкретно?
– Нелл, я предпочел бы не уточнять.
– Я должна знать, Годфри.
– Не существует способа описать подобное в рамках приличий.
– Ты же адвокат, – напомнила я. – Надеюсь, ты сумеешь передать смысл в максимально приличных терминах.
– Мы никогда не говорили о подобных делах, как и подавляющее большинство мужчин и женщин.
– Подавляющее большинство мужчин и женщин не оказываются в заключении вместе с цыганами, кошками и крысами в пустынном замке, затерянном посреди Карпатских гор. Пойми, Годфри: мы с Ирен прервали столь же жуткую и неподобающую сцену в Париже. А вдруг здесь есть связь? Выкладывай.
– Бедная девочка. Ей удалили… определенные атрибуты женственности, по-видимому, несколько месяцев назад. Еще до рождения ребенка.
– Какие атрибуты?
– Те, которые считаются самыми женственными.
Я вроде поняла, о чем речь, но хотела удостовериться:
– Ты не мог бы поконкретнее?
– Мог бы, но…
Мне еще не случалось видеть, чтобы Годфри был так смущен, не в силах подобрать слова. Наконец он сделал большой глоток вина, а затем внезапно заговорил с бесстрастностью хирурга:
– У нее отсутствовала левая грудь.
Я ахнула.
– Вот видишь, Нелл! – сокрушенно воскликнул он. – Мне следовало молчать.
– Ты не понял, Годфри: меня ужасает не столько жестокость содеянного, прости господи, сколько сходство преступлений. Именно поэтому Красный Томагавк и метнул топор. Он хотел остановить человека, который отсек женщине грудь, чтобы тот не совершил еще более ужасного злодеяния. Мне видится только одно объяснение. Я говорила о демонах и ведьмах, пытаясь описать сцену в парижском подземелье и все те преступления, расследуя которые, мы облазили весь так называемый Город Света от края до края. Но теперь у меня есть лучшее определение: поклонники дьявола. Такого рода злодеяния – дело рук сатанистов.
– Ты же не хочешь сказать, что Джек-потрошитель приносит жертвы сатане?
– А что? Почему бы и нет? Его действия, расчлененные тела… существовала версия, что он… внедрялся в тела женщин с единственной целью: чтобы продавать внутренние органы врачам. А вдруг он искал нерожденных детей?
– Нелл! – в ужасе воскликнул мой собеседник. – Как тебе вообще такое в голову пришло? И ты с такой легкостью говоришь об этом вслух!
Но Годфри не был там, где была я, и не видел того, что пришлось повидать мне. Да и читал ли он взахлеб десятки ужасных историй о призраках, которые подкидывали дров в топку моего пылкого воображения?
– Я точно знаю одно: сразу вслед за немыслимым актом расчленения, когда Красный Томагавк, к моей искренней радости, бросился с топором на злодея, терзавшего несчастную женщину, из бесстыдно кривляющейся толпы выскочил еще один человек.
Я увидела, как Джеймс Келли, вырвавшись из группы сектантов в мантиях, мчится прямо на меня; наверное, он запомнил меня с нашей первой встречи. Он хотел убедиться, что я не ускользну от него в очередной раз. – Я передернула плечами, чтобы освободиться от ужасных воспоминаний, которые тенями последовали за мной – как, впрочем, и за Годфри, – в затерянный замок на задворках Европы. – Вскоре после этого меня схватили и привезли сюда. Интересно, что им все-таки от меня нужно. Вряд ли женщина может чувствовать себя в безопасности в их руках.
