– Тебе надо пойти домой, – сказал Эпштейн Уиллу. Он улыбался, но слова выдавали лживость улыбки, и он не смотрел на Уилла, говоря это. Случайному наблюдателю показалось бы, что он осматривает бутылки за стойкой и высматривает, где бы сесть, прежде чем присоединиться к компании. На нем был застегнутый на все пуговицы белый плащ, а на голове коричневая шляпа с красным пером за лентой. Он здорово постарел с тех пор, как Джимми видел его на похоронах Каролины Карр.
– Что-то не так? – спросил Уилл. – Что случилось?
– Не здесь, – сказал Эпштейн, когда его подтолкнул Перссон, большой швед, на котором держалось все это заведение. Был вечер четверга, и в заведении у Кэла стоял шум. Перссон, возвышавшийся над всеми в баре, передавал бокалы через головы стоявших сзади и иногда случайно окроплял посетителей.
– Благослови тебя бог, сын мой, – проговорил он, когда кто-то начал возмущаться, и сам захохотал над своей шуткой, а потом узнал Джимми.
– Эй, да это же парень, у которого день рождения!
Но Джимми уже протискивался мимо него, следуя за другим мужчиной, и Перссону показалось, что это был Уилл Паркер, но потом, когда его будут допрашивать, он скажет, что обознался или перепутал время. Возможно, он видел Джимми позднее, и Уилла Паркера не могло быть с ним, потому что Уилл уже отправился в Перл-Ривер.
На улице было холодно. Трое вышедших от Кэла засунули руки поглубже в карманы и направились прочь от бара, от полицейского участка, от знакомых лиц и любопытных взглядов и не останавливались, пока не дошли до угла св. Марка.
– Помните Франклина? – спросил Эпштейн. – Он был директором Герритсеновской клиники. Два года назад он вышел на пенсию.
Уилл кивнул. Он помнил обеспокоенного человека в маленьком кабинете, участника заговора молчания, которого так до конца и не понимал.
– Вчера ночью он был убит у себя дома. Кто-то страшно его изрезал, чтобы перед смертью заставить говорить.
– Почему вы думаете, что это как-то связано с нами?
– Сосед видел парня и девушку, выходящих из дома после одиннадцати. По его словам, это были подростки. Приехали на красном «Форде». Сегодня утром кабинет доктора Бергмана в Перл-Ривер был взломан. Доктор Бергман, полагаю, следит за здоровьем вашей семьи. Рядом стоял красный «Форд». На нем были номера другого штата, Алабамы. Доктор Бергман и его секретарша пытались выяснить, что пропало, но ящики с лекарствами остались нетронутыми. Проникшие в кабинет рылись в медицинских карточках. Среди пропавших были карточки вашей семьи. Каким-то образом эти двое связали одно с другим. Мы замели следы не так хорошо, как думали.
Уилл побледнел, но все еще пытался спорить.
– Это бессмысленно. Кто эти подростки?
Эпштейн ответил не сразу.
– Это те же люди, что шестнадцать лет назад охотились за Каролиной Карр.
– Нет, – вмешался Джимми Галлахер. – Чепуха. Те умерли. Одного задавил грузовик, а вторую я сам застрелил. Я видел, как ее тело вытаскивали из залива. И даже если они остались живы, им бы уже было теперь за сорок, а то и за пятьдесят. Они бы не были детьми.
Эпштейн повернулся к нему.
– Они не дети! Они… – Он взял себя в руки. – Что-то внутри них, что-то гораздо старше. Оно не умирает. Они не могут умереть. Они переходят из одного организма в другой. Если организм умирает, они находят другой. Они возрождаются вновь и вновь.
– Вы с ума сошли, – сказал Джимми. – Вы не в своем уме.
Он повернулся к своему напарнику за поддержкой, но не нашел ее. Уилл выглядел напуганным.
– Господи, ты же не веришь в это, а? – спросил его Джимми. – Это не могут быть те же самые. Это просто невозможно.
– Не важно, – сказал Уилл. – Они здесь, кто бы это ни был. Франклин сказал им, как скрыли смерть младенца. У меня сын того же возраста, как тот, который якобы умер. Они сопоставили, а медицинские карточки подтвердили это. Он прав: мне надо спешить домой.
– Наши люди тоже их разыскивают, – сказал Эпштейн. – Я кое-кому позвонил. Мы действуем быстро, как только можем, но…
– Я поеду с тобой, – сказал Джимми.
– Нет. Возвращайся к Кэлу.
– Почему?
Уилл схватил Джимми за локоть и посмотрел ему в лицо.
– Потому что я хочу положить этому конец. Понимаешь? И не хочу, чтобы ты в это вляпался. Ты должен остаться не замаранным. Мне нужно, чтобы ты остался не замаранным. – Тут он что-то вспомнил и сказал: – Твой племянник. Сын Мэри. Он все еще служит в оранджтаунской полиции, верно?
– Да, там. Впрочем, не думаю, что он дежурит допоздна.
– Можешь ему позвонить? Просто попроси прийти к нам и немного побыть с Элейн и Чарли. Не говори зачем. Просто придумай какой-нибудь предлог, якобы бывший заключенный затаил злобу. Можешь это сделать? Он может?
– Он это сделает, – сказал Джимми.
Эпштейн протянул Уиллу связку ключей от машины.
– Возьмите мою машину. – Он указал на старый «Крайслер» неподалеку. Уилл кивнул в знак благодарности и собрался уходить, но Эпштейн схватил его за локоть и задержал.
– Не пытайтесь их убить. Только если не останется другого выхода.
Джимми видел, как Уилл кивнул, но глаза его смотрели куда-то вдаль. И тогда Джимми понял, что он задумал.
Эпштейн пошел в направлении подземки, а Джимми из телефонной будки позвонил племяннику. Потом он пошел к Кэлу, где выпил и немного поболтал, но его ум как бы отделился от тела, и язык говорил сам по себе. Джимми оставался там, пока не пришло известие, что Уилл Паркер застрелил в Перл-Ривер двух подростков и находится в раздевалке в Девятом участке, что он в слезах и ждет, когда придут его арестовать.
А когда его спросили, зачем он поехал обратно в Нью-Йорк, он смог лишь ответить, что хотел быть среди своих.
Конечно, он мог отправиться к своим друзьям-копам, но что бы он сказал им? Что двое подростков пришли убить его сына; что эти двое подростков были оболочками других существ, злых духов, которые уже убили мать его сына, а теперь вернулись убить ее ребенка? Возможно, он бы мог придумать какую-нибудь байку, как они угрожали его семье, или мог бы скормить им информацию, что машину, похожую на их, видели около офиса директора клиники после убийства, когда парень и девушка в ту ночь выскользнули из того здания. Этого могло быть достаточно, чтобы их задержать, но он не хотел их просто задерживать, он хотел, чтобы они исчезли навсегда.
Предупреждение раввина, чтобы он не убивал их, не осталось незамеченным. Но оно просто сломало что-то в нем. Раньше он думал, что может справиться со всем – с убийством, с утратой, с ребенком, задохнувшимся под кучей пальто, – но теперь не был уверен, что это так. Он не хотел верить тому, что сказал ему раввин, потому что это означало бы отбросить всю уверенность в окружающем мире. Уилл мог допустить, что кто-то, какая-то еще неизвестная организация, хочет смерти его сына. Это было жуткое намерение, и он не мог его понять, но он мог иметь с этим дело, если ее агенты были люди. В конце концов, не было никаких доказательств, что предположения раввина были правдой. Мужчина и женщина, охотившиеся за Каролиной, были мертвы. Он видел, как они оба умерли и осматривал их тела после смерти.
Но они были какие-то не такие, верно? Мертвые всегда не такие: они как-то меньше, словно съеживаются. Их лица изменяются, тела разрушаются. За годы он убедился в существовании человеческой души, хотя бы потому, что он был свидетелем чего-то недостающего в телах умерших. Что-то отлетало в момент смерти, изменяя оставшееся, и свидетельством, что оно отсутствует, было изменение внешности мертвых.
И все же, все же…
Он снова подумал о той женщине. Перед смертью она получила меньше повреждений, чем мужчина. Колеса грузовика сделали его неузнаваемым, а она осталась физически целой, если не считать дырок, проделанных пулями Джимми, они все попали в верхнюю часть туловища. Взглянув на ее лицо, когда ее вытащили из воды, Паркер удивился произошедшей в ней перемене. Жестокость, оживлявшая ее черты, ушла, но, кроме того, ее взгляд казался мягче, как будто ее кости затупились, острые края удалили из скул, носа и подбородка. Несовершенная маска, так долго покрывавшая ее лицо, которая основывалась на ее собственной внешности, все-таки чуточку изменилась, спала, распалась в холодной воде залива. Он тогда посмотрел на Джимми и увидел ту же реакцию. Правда, в отличие от него, Джимми произнес это вслух.
– Это даже не похоже на нее, – сказал он тогда. – Я вижу раны, но это не она…
