– Помолчи! – выдохнул Кремер. – Я пришел сюда с добрыми намерениями, по-дружески. Ни один закон не запрещает Вульфу принимать гостей в своем кабинете. Как нет и закона, который запретил бы мне при этом присутствовать.
– Ну конечно же нет, – искренне согласился я, – но только если вы уже внутри, и как тогда быть с этой дверью? Она имеет юридический статус: по одну ее сторону стоит человек, который не может ее открыть, а по другую – еще один, который не хочет это сделать. В соответствии со сводом законов…
– Арчи! – донеслось из кабинета. Мне редко доводилось слышать, чтобы Вульф издавал столь громкий и отчаянный вопль. Вдобавок ко всему вопль этот сопровождался каким-то посторонним шумом. И опять: – Арчи!
Наскоро извинившись перед инспектором, я захлопнул дверь, стрелой пронесся через холл, повернул ручку на двери и одним прыжком оказался внутри кабинета.
Слава богу, ничего серьезного не произошло. Вульф по-прежнему восседал за своим столом. Стул, еще недавно занятый Телботтом, оказался опрокинут. Дороти повернулась спиной к Вульфу, причем ее брови побили все рекорды по прыжкам в высоту. Одри Руни стояла в углу, рядом с большим глобусом, и испуганно озиралась, широко раскрыв глаза и прижав к щекам сжатые кулачки. Поул и Броадайк тоже успели вскочить на ноги и тоже изумленно таращились куда-то в центр помещения. Судя по напряженным позам зрителей, там должно было происходить нечто невероятное, однако на самом деле все просто наблюдали за тем, как два парня обмениваются тычками. Когда я вошел, Телботт как раз исполнил правой рукой хук в шею Сэффорда, а когда я прикрывал за собою дверь, тот ответил Телботту мощным прямым левой в область почек. Кроме звука ударов и топота каблуков слышался лишь сдавленный шепот забившейся в угол Одри Руни:
– Бей его, Уэйн! Ну же, давай, Уэйн!
– И много я пропустил? – осведомился я.
– Немедленно прекрати это! – распорядился Вульф.
Правый кулак Телботта отрикошетил от скулы Сэффорда, после чего тот вновь врезал обидчику по почкам. Лично мне поединок показался очень интересным, но поскольку Вульф, который был здесь главным, терпеть не мог лишнюю суету у себя в кабинете, я подобрался поближе, ухватил Телботта за воротник и дернул достаточно сильно, чтобы тот перелетел через упавший стул, а сам встал перед Сэффордом, закрывая ему обзор. На миг мне показалось, что Сэффорд сейчас угостит меня занесенным было кулаком, но тот, помедлив, опустил руку.
– Вас и на секунду нельзя оставить! – упрекнул я обоих.
Рядом вмиг оказалась Одри; она ухватила меня за рукав, жарко протестуя:
– Зачем вы их остановили? Уэйн мог бы уложить его на пол! Такое и раньше бывало! – И кто бы мог подумать, что эта милая девушка столь кровожадна.
– Он оскорбительно отозвался о мисс Руни, – пояснил мне Броадайк.
– Гони его в шею! – прорычал Вульф.
– Которого из них? – уточнил я, одним глазом следя за Сэффордом, а другим – за Телботтом.
– Мистера Телботта!
– Ты просто молодец, Вик! – тараторила Дороти. – Настоящий мужчина! И этот воинственный блеск в глазах! – Она обхватила ладонями щеки Телботта, притянула к себе его голову и встала на цыпочки, чтобы по-быстрому чмокнуть жениха в губы. – Ну вот! Доволен?
– Вику пора уходить, – сказал я ей. – Идемте, Телботт, я провожу вас.
Прежде чем уйти, он заключил Дороти в объятия. Я покосился на Сэффорда, ожидая, что тот не растеряется и в свою очередь обнимет Одри, но он просто стоял рядом, прижав кулаки к груди. Мне ничего не оставалось, кроме как вытеснить Телботта из комнаты. В холле, пока он облачался в плащ и надевал шляпу, я бросил взгляд сквозь стеклянную панель на двери, убедился, что крыльцо свободно, и распахнул дверь. Когда Вик переступил порог, я сказал ему вслед:
– Вы слишком часто бьете противника по голове. Так и пальцы недолго покалечить.
Тем временем в кабинете кто-то уже вернул на место перевернутый в пылу схватки стул, и наши гости успели вновь рассесться. Очевидно, Дороти намеревалась остаться, даже если ее рыцаря в сверкающих доспехах и выставили вон. Проходя по комнате, чтобы занять прежнее место за своим столом, я слышал, как Вульф говорит Одри:
– Нас прервали, мисс Руни. Как я уже сказал, ваше положение выглядит шатким, поскольку вы были в самом центре событий. Не пересядете ли чуть ближе… вон на тот стул? Арчи, бери свой блокнот.
На следующее утро, без пяти минут одиннадцать, я вновь сидел в кабинете, дожидаясь, пока Вульф не сойдет вниз из оранжереи на крыше, где у него имеется десять тысяч орхидей и богатый ассортимент других видов декоративных растений. Я играл в пинокль с Солом Пензером и Орри Кетером, которых мы специально вызвали по телефону, чтобы поручить им кое-какую работу. Сол – маленький, длинноносый, неказистый и вечно ходит в замызганной старой кепке, однако лучшего исполнителя для любой работы, какую только можно сделать, не надевая смокинга, просто не найти. Орри же способен годами обходиться без расчески, и, хотя он обладает относительно широким кругозором, до Сола ему все-таки далеко.
К 10.55 я обеднел уже на три бакса.
В ящике моего стола лежали два исписанных блокнота. Вульф не стал держать клиентов всю ночь напролет, но, когда те расходились, утро было уже не за горами. Теперь мы знали о каждом из фигурантов дела куда больше, чем было напечатано в газетах. Судя по их собственным рассказам, у этих пятерых было очень много общего. Так, например, никто из них не убивал Зигмунда Кийса; никто, включая даже его родную дочь, не был особенно опечален его смертью; никто из наших клиентов не умел обращаться с револьвером (все дружно уверяли, что даже не представляют себе, как из него стрелять); никто не мог представить хоть какие-то улики против Виктора Телботта; ни у кого не оказалось несокрушимого алиби. Более того, у каждого имелся собственный мотив для убийства: пусть и не самый лучший на свете (как у Телботта), но и не хухры-мухры.
Вкратце расскажу о каждом из пятерых.
Фердинанд Поул был возмущен до глубины души. Он никак не мог понять, зачем тратить драгоценное время, выясняя о них несущественные подробности, когда единственное, что требовалось от Вульфа, – это сокрушить и без того непрочное алиби Телботта и засадить его за решетку. Но факты он нам все же представил. Десять лет тому назад именно он снабдил Зигмунда Кийса сотней тысяч долларов, которые требовались для того, чтобы оснастить мастерскую успешного промышленного дизайнера. В последние два года доходы Кийса достигли просто заоблачных высот, и Поул захотел поделить их поровну, но встретил решительный отказ. Ежегодно Кийс выделял ему мизерные пять процентов от первоначального вклада – пять тысяч долларов, тогда как половина прибыли в десять раз превышала эту сумму. Однако Поул не мог предложить ему классическую альтернативу: «Выкупи мою долю или продай мне свою», потому что успел за это время ввязаться в несколько других проектов, оказавшихся провальными, и по уши увяз в долгах. По закону всё было правильно: согласно соглашению о партнерстве, Поулу полагалось всего пять процентов, тогда как Кийс проводил прибыль через бухгалтерию как зарплату и объяснял, что предприятие процветает исключительно благодаря его дизайнерским талантам. Словом, деловой партнер оставил Поула в дураках. Теперь же, когда Кийс был мертв, разговор пошел совсем другой: на руках у него имелись все контракты, а по некоторым договорам их фирма будет получать отчисления на протяжении двадцати лет. Если Поул и Дороти, наследница Кийса, не смогут договориться между собой самостоятельно, вопрос о разделе доходов будет решать судья, и тогда Поул получит, по его собственной оценке, как минимум двести тысяч, а может быть, и гораздо больше.
Он, правда, решительно отмел предположение о том, что подобный исход мог служить отличным мотивом для убийства: для кого угодно, но только не для него, и в любом случае это глупо даже обсуждать, поскольку в 7.28 утра во вторник он выехал на поезде в Ларчмонт, чтобы продать там свой катер. Где он вошел в вагон: на Центральном вокзале или на Сто двадцать пятой улице? На вокзале. Он был там один? Да, один. Он покинул свою квартиру на Восточной Восемьдесят четвертой улице в семь часов утра и воспользовался подземкой. Как часто он ею пользуется? Достаточно часто, но только не в часы пик. И тому подобное – в моем блокноте его показания заняли четырнадцать страничек. Я выставил Поулу оценку «два с минусом»: даже если бы он и мог представить неопровержимые доказательства того, что прибыл в Ларчмонт на этом поезде, все равно упомянутый поезд в 7.38, то есть десять минут спустя после отправления с Центрального вокзала, делает остановку на станции «Сто двадцать пятая улица».
Что касается Дороти Кийс, тут главный вопрос звучал так: на какую долю прибыли от отцовских доходов она могла рассчитывать? Из ее рассказов следовало, что иногда отец обходился с наличностью весьма вольно, а порой вдруг становился настоящим скупердяем. Я совсем запутался, причем ситуация осложнялась еще и тем, что цифры просто не держались у Дороти в голове. В итоге я пришел к выводу, что величина доставшегося ей наследства находится где-то в промежутке между двадцатью и пятьюстами тысячами долларов ежегодного дохода: согласитесь, довольно широкие «ножницы». Оставалось понять, какое положение было для мисс Кийс более выгодным: когда живой и здоровый отец хорошо зарабатывал и ни в чем не отказывал дочери или когда она, став наследницей, получала все денежки (за вычетом доли, причитавшейся Поулу)? Дороти прекрасно понимала всю серьезность этого вопроса; впрочем, должен заметить, он вроде бы не сильно ее обеспокоил, ведь она даже не потрудилась поднять брови.
