– А я и не знал, что ты помолвлена, – заметил кузен. – Кто твой жених на сей раз?
– Не говори «кто на сей раз», словно я заключала десяток помолвок! Я была помолвлена лишь однажды.
– Прошу прощения. Кто он?
– Рудольф Мезурье.
– Ты имеешь в виду того смуглого парня из компании Арнольда? – спросил Джайлс.
– Да. Он главный бухгалтер.
Наступила пауза.
– К делу это совершенно не относится, – извинился Джайлс, – но в чем тут суть?
– Почему бы мне не выйти за Рудольфа, раз я этого хочу?
– Не знаю. Я хотел узнать, почему ты захотела этого, и только.
Антония внезапно улыбнулась:
– Вредный ты тип, Джайлс. Понимаешь, мне нужно выйти за кого-то, потому что Кеннет рано или поздно женится, а я не хочу оказаться на мели. – В глазах у нее появилось жалобное выражение. – Мне надоело быть одинокой, самой о себе заботиться, и потом Рудольф мне очень нравится.
– Понятно. А Арнольд возражал?
– Конечно. Я думала, он будет рад свалить с себя эту обязанность, он не раз пытался выдать меня замуж. И написала ему об этом, хотя ты и говоришь, что я неразумна. Я прекрасно понимаю, что не могу вступать в брак без его согласия, пока мне не исполнится двадцать пять лет. А он вместо благословения написал отвратительное письмо, заявив, что не хочет об этом и слышать.
– Почему?
– Без всякой причины. Из снобизма.
– Так вот, послушай, Тони! – заговорил Джайлс. – Я знаю тебя и знаю Арнольда. Он был не из тех людей, с кем я искал бы дружбы, но и не так уж плох, как считали вы с Кеннетом. Да, я знаю, вы были с ним в ссоре, но твердо убежден, что тут во многом виновата ты сама. Так что не говори, что он без всяких объяснений отказался дать тебе согласие на брак. Скорее всего, ему была небезразлична твоя судьба.
– В общем, Рудольф ему не нравился, – упрямо настаивала Антония. – Он хотел для меня лучшей партии.
Джайлс вздохнул.
– Покажи-ка мне лучше письмо. Где оно?
Она с озорным торжеством в глазах указала на пепельницу, стоявшую в конце стола.
Джайлс посмотрел на черный пепел, потом очень серьезно на кузину.
– Тони, дурочка, зачем ты сделала такую глупость?
– Это было необходимо, Джайлс, право же, необходимо! Ты же знаешь, как ужасно мы все болтливы. Несем все подряд, не задумываясь. Так вот, я взяла и сказала этим полицейским, что у меня есть письмо от Арнольда, и они тут же воспылали желанием прочесть его. А оно было очень личным и не имело ни малейшего отношения к убийству, поэтому я его сожгла. Спрашивать, о чем в нем говорилось, бессмысленно, я все равно тебе не скажу. Это было письмо такого рода, которое никому не следует показывать.
Джайлс, нахмурясь, посмотрел на нее.
– Тони, ты нисколько не облегчаешь мне задачу. Раз не доверяешь мне, помочь тебе я не смогу.
Она доверчиво взяла его за руку.
– Понимаю, и мне очень жаль, но тут особый случай. Не надо говорить, что я сожгла письмо. Можно выбросить пепел в окно и сказать, что оно потерялось.
– Рассказывай остальное, – сказал Джайлс. – Когда ты получила это письмо?
– Вчера, во время вечернего чая. Я позвонила на Итон-плейс, но Арнольда там не было, я, естественно, предположила, что он уехал в Эшли-Грин с одной из своих любовниц, взяла машину и поехала за ним.
– Тони, ради бога, ничего не говори о любовнице. Ни один полицейский в здравом уме не поверит, что ты поехала выяснять отношения с Арнольдом, полагая, что он там с женщиной.
Антония широко раскрыла глаза:
– Но я поехала.
– Да. Это в твоем духе. Только не говори об этом. Ты ведь не знаешь, была ли с ним женщина?
– Не знаю, но вполне вероятно.
– Тогда ничего об этом не говори. Что произошло, когда ты подошла к коттеджу?
– Ничего. Арнольда там не было. Поэтому я влезла в окно кладовой и стала его ждать. Ты знаешь, как чувствуешь себя, когда ждешь. Раз за разом говоришь себе: «Ладно, дам ему еще полчаса», – а время еле-еле ползет. И я знала, что он должен приехать, потому что в доме все было прибрано. Но он все не появлялся, а мне не хотелось ехать обратно в такое позднее время, поэтому я легла спать.
– Можешь доказать, что в ту ночь не выходила из коттеджа? – спросил Джайлс.
– Нет, потому что выводила Билли на прогулку где-то около половины двенадцатого, и он подрался с охотничьей собакой.
– Это может оказаться полезным. С той собакой кто-нибудь был?
– Да, женщина, похожая на линялую курицу. Но это не полезно, скорее наоборот, потому что я пошла в сторону деревни до перекрестка и возвращалась назад, когда встретила эту курицу с собакой. Так что я вполне могла до этого всадить в Арнольда нож. Кроме того, видимо, нужно сказать тебе, что на юбке у меня была кровь той собаки, пришлось ее застирывать. Юбка сохла, когда явились эти полицейские. Из-за этого и потому, что была грубовата с ними, так как думала, что они приехали из-за собачьей драки, я, кажется, восстановила их против себя.
– Меня это не удивляет, – сказал Джайлс. – Еще один вопрос: Кеннет знает, что ты здесь?
– Честно говоря, нет. Его не было дома, когда я получила письмо от Арнольда. Но вряд ли он заметил мое отсутствие. А если и заметил, то счел, что я сказала ему, что уезжаю на ночь, а он запамятовал.
– Это меня не заботит. Кто-нибудь знал, что ты едешь сюда?
– Я ничего никому не говорила, – с готовностью ответила Антония и с легким беспокойством посмотрела на Джайлса. – Думаешь, полицейские решат, что убийство – дело моих рук?
– Надеюсь, что нет. То, что ты провела ночь в коттедже, должно говорить в твою пользу. И прекрати дурачиться. Полиция потребует отчета о твоих действиях прошлой ночью. Хоть бы они не особенно допытывались, о чем писал Арнольд в этом письме. Кроме этого тебе нечего скрывать, ты должна будешь говорить правду и отвечать на все вопросы.
– Откуда ты знаешь, что мне нечего скрывать? – спросила Антония, насмешливо глядя на него. – Вчера вечером я была готова убить Арнольда.
– Я исхожу из того, что тебе нечего скрывать, – с легким раздражением произнес ее кузен.
Она улыбнулась.
– Благовоспитанный Джайлс. Противно тебе влезать в наши темные делишки?
– Да, приятного мало. Тебе следует пойти к начальнику участка и извиниться за свое поведение.
– И отвечать на вопросы? – недоверчиво спросила она.
– Да, отвечать на все, что сможешь, только постарайся не добавлять от себя ничего лишнего.
На ее лице отразилось легкое беспокойство.
– Ну, тогда хмурься, если буду говорить что-то не то. Жаль, что ты не можешь дать за меня показания.
– Мне тоже жаль, – сказал Джайлс, поднялся и открыл дверь. – Пойду узнаю, занят ли начальник. Ты оставайся здесь.
Его не было несколько минут, вернулся он с суперинтендантом и констеблем. Антония взглянула на констебля с тревогой. Ее кузен ободряюще улыбнулся и произнес:
– Тони, это суперинтендант Ханнасайд из Скотленд-Ярда.
– До чего же… до чего отвратительно! – вполголоса заговорила Антония. – Это особенно мерзко, потому что я всегда боялась оказаться замешанной в деле об убийстве из-за того, что все твои слова извращаются, пока не станет ясно, что ты имела в виду совсем другое.
Суперинтендант наклонился и погладил Билли.
– Извращать ваших слов не буду, – пообещал он. – Я хочу только, чтобы вы рассказали мне, почему поехали вчера вечером к своему брату и что там делали.
Антония шумно втянула воздух.
– Он мне не брат, – сказала она. – Мне до смерти надоело исправлять эту ошибку. Он всего лишь единокровный!
– Прошу прощения. Видите ли, я только что приступил к этому делу, и вы должны извинить меня за то, что не знаю всех подробностей. Будьте добры, присядьте. Я узнал от инспектора Джерролда, что вчера вы приехали в Эшли-Грин поговорить с единокровным братом по личному вопросу. Это так?
– Да, – ответила Антония.
– И что сделали, когда подъехали к коттеджу?
Антония дала ему краткий отчет о своих действиях. Раза два он побуждал ее вопросами, а сидевший у двери констебль деловито стенографировал. Суперинтендант, в отличие от инспектора, совершенно не выказывал подозрительности, вопросы задавал так спокойно, понимающе, что настороженная скрытность Антонии вскоре исчезла. Когда он спросил, в хороших ли отношениях была она с Арнольдом Верекером, девушка с готовностью ответила:
– Нет, в очень скверных. Скрывать нет смысла, потому что все это знают. Мы оба были с ним в натянутых отношениях.
– Оба?
– Мой брат Кеннет и я. Мы живем вместе. Он художник.
– Понятно. Вы были не в ладах с единокровным братом по какой-то конкретной причине или вообще?
Девушка сморщила нос.
– Не по одной, по нескольким. Он был нашим опекуном – во всяком случае, перестал быть опекуном Кеннета, потому что ему перевалило за двадцать пять. Я жила вместе с Арнольдом до прошлого года, потом решила, что не могу больше этого выносить, и перебралась к Кеннету.
– Ваш бр… единокровный возражал против этого?
