Работник Института судебной медицины сделал знак Мегрэ. Комиссар понял и провел обеих женщин к столу, на котором было разложено содержимое карманов покойного.
– Я полагаю, что вы узнаете эти предметы?
Перед ними лежали серебряные часы с цепочкой, платок без инициалов, начатая пачка сигарет «Галуаз», зажигалка, ключ и, около бумажника, два маленьких голубых картонных прямоугольника.
Именно на этих прямоугольниках остановился взгляд мадам Турэ.
– Билеты в кино, – сказала она.
Мегрэ внимательно изучил билеты:
– Кинотеатр новых фильмов на бульваре Бон-Нувель. Если я правильно разобрал цифры, их использовали сегодня.
– Это невозможно. Слышишь, Жанна?
– Мне это кажется странным, – степенно заявила сестра.
– Не желаете взглянуть на содержимое бумажника?
Мадам Турэ именно так и поступила, после чего снова нахмурила брови.
– Этим утром у Луи не было такого количества денег.
– Вы в этом уверены?
– Каждый день по утрам я проверяю, есть ли у моего супруга деньги в бумажнике. Он никогда не берет с собой больше одной тысячефранковой банкноты и двух или трех купюр по сто франков.
– Возможно, он получил зарплату?
– Сейчас не конец месяца.
– Вечером, когда он возвращался домой, у него всегда оставалась та же сумма в кармане?
– За вычетом трат на метро и сигареты. Что касается поезда, то он покупал абонемент.
Вдова колебалась, убрать или не убрать бумажник покойного в свою сумочку.
– Я полагаю, что он вам еще понадобится?
– До поступления новых данных – да.
– Я совершенно не понимаю, почему на нем чужие ботинки и галстук. И почему в тот момент, когда все это произошло, мой муж находился не на работе.
Мегрэ не стал настаивать на продолжении разговора и попросил мадам Турэ подписать соответствующие документы.
– Вы намереваетесь вернуться домой?
– Когда мы сможем получить тело?
– Вероятно, через день или два.
– Вы думаете проводить вскрытие?
– Возможно, судебный следователь будет на этом настаивать. Хотя вряд ли.
Женщина посмотрела на часы.
– Мы можем успеть на поезд, который отправляется через двадцать минут, – сказала она сестре. И обратилась к Мегрэ:
– Вы не могли бы доставить нас на вокзал?
– Ты не будешь ждать Монику? – удивленно спросила Жанна.
– Она доберется сама.
Они сделали крюк и заехали на Лионский вокзал. Полицейские смотрели, как две почти одинаковые фигуры взбираются по каменным ступеням.
– Упрямая и строгая дама! – проворчал Сантони. – Должно быть, бедняге жилось не слишком-то весело.
– Во всяком случае не с ней.
– Что вы думаете об этой истории с ботинками? Будь они новыми, можно было бы подумать, что он купил их только сегодня.
– Он никогда бы не осмелился. Разве ты не слышал, что она сказала?
– То же самое и с галстуком.
– Мне любопытно узнать, насколько дочь похожа на мать.
Но на набережную Орфевр полицейские отправились не сразу: они заехали в пивную поужинать. Мегрэ позвонил жене предупредить, что сегодня задержится и не может точно сказать, в котором часу будет дома.
Зима проникла и в помещение пивной: на вешалках висели влажные пальто и шляпы, темные стекла запотели.
Когда они вошли в вестибюль криминальной полиции, дежурный сообщил Мегрэ:
– Вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, она договаривалась с вами о встрече. Я послал ее наверх.
– И давно она ждет?
– Около двадцати минут.
Туман превратился в мелкий дождь; всегда пыльные мраморные ступени парадной лестницы покрылись мокрыми следами от ботинок. Большая часть отделов пустовала, и только из-под некоторых дверей пробивался приглушенный свет.
– Мне остаться с вами?
Мегрэ кивнул. Уж коли Сантони начал расследование с ним, то и продолжать нужно вместе.
В приемной в одном из кресел расположилась молодая девушка; ее светло-голубая шляпка издали бросалась в глаза. В тускло освещенном помещении конторский служащий читал вечернюю газету.
– Это к вам, патрон.
– Я знаю.
И, обращаясь к девушке, произнес:
– Мадемуазель Турэ? Не соблаговолите ли пройти в мой кабинет?
Комиссар зажег лампу с зеленым абажуром, которая осветила кресло, стоящее напротив стола. В него Мегрэ и усадил девушку, про себя отметив, что она плакала.
– Дядя сообщил мне, что отец умер.
Мегрэ заговорил не сразу. Как и мать, она держала в руке платок, но скатала его в комок и нервно мяла пальцами. Будучи ребенком, Мегрэ любил так же мять кусочек пластилина.
– Я думала, что мама с вами.
– Она решила вернуться в Жювизи.
– Как она?
Что можно было ответить на этот вопрос?
– Ваша мать очень стойкая женщина.
Моника производила впечатление красивой девушки. Она совершенно не походила на мать, хотя тоже была широка в кости, однако благодаря молодости и крепкому здоровью определенная тяжеловесность не была слишком заметна и не портила ее. На девушке был хорошо скроенный костюм, который вызвал удивление у комиссара, поскольку одежду такого качества почти невозможно сшить самой или купить в дешевом магазине.
– Что произошло? – наконец спросила Моника, и у нее на ресницах заблестели капельки слез.
– Ваш отец был убит ударом ножа.
– Когда?
– Во второй половине дня, примерно между шестнадцатью тридцатью и без четверти пять.
– Но как такое могло случиться?
Почему у комиссара возникло ощущение, будто ее словам не хватает искренности? Мать Моники тоже выразила удивление и недоверие, но, учитывая характер вдовы, этого следовало ожидать. В сущности, по мнению мадам Турэ, позволить убить себя в каком-то тупике близ бульвара Сен-Мартен – небывалый позор. Она строго расписала свою жизнь – не только свою, но жизнь всей семьи, – и эта смерть никак не укладывалась в установленные ею рамки. А что уж говорить о желтых ботинках и почти красном галстуке на покойном!
Что касается Моники, то она выглядела скорее настороженной, словно опасалась каких-то вопросов или необходимости в чем-то признаваться.
– Вы хорошо знали вашего отца?
– Но… это очевидно…
– Конечно, вы знали его, потому что каждый ребенок знает своих родителей. Я же спрашиваю, были ли ваши отношения доверительными, случалось ли отцу разговаривать с вами о своей личной жизни, делиться мыслями…
– Он был хорошим отцом.
– Но был ли он счастлив?
– Думаю, что да.
– Время от времени вы встречались с ним в Париже?
– Я вас не понимаю. Вы имеете в виду, сталкивались ли мы с ним на улице?
– Вы оба работали в Париже. Я уже знаю, что вы ездите на разных поездах.
– Мы начинаем и заканчиваем работу в разное время.
– Вероятно, вы могли порой встречаться, чтобы вместе пообедать.
– Да, иногда такое случалось.
– Часто?
– Нет. Скорее редко.
– Вы когда-нибудь заходили к нему на склад?
Девушка колебалась.
– Нет. Мы встречались в ресторане.
– Вы ему звонили?
– Не припоминаю… Вряд ли.
– Когда вы обедали вместе в последний раз?
– Несколько месяцев тому назад. До каникул.
– В каком районе?
– В «Эльзасской пивной кружке», это ресторан на бульваре Севастополь.
– Ваша мать знала об этом?
– Думаю, что я сказала ей. Хотя точно не помню.
– Ваш отец отличался веселым нравом?
– Да, скорее веселым. Я так полагаю.
– У него было крепкое здоровье?
– Я никогда не видела, чтобы он болел.
– Друзья?
– В основном мы ходили в гости к моим тетушкам и дядюшкам.
– У вас их много?
– Две тети и два дяди.
– И все они проживают в Жювизи?
– Да. Недалеко от нас. Дядя Альберт, муж тети Жанны, и сообщил мне о смерти папы. Тетя Селина живет чуть дальше.
– Обе они – сестры вашей матери?
– Да. Дядя Жюльен, муж тети Селины, тоже работает на железной дороге.
– У вас есть молодой человек, мадемуазель Моника?
Девушка слегка вздрогнула.
– Мне кажется, сейчас неподходящее время, чтобы говорить об этом. Я должна посмотреть на отца?
– Что вы имеете в виду?
– Со слов дяди я поняла, что мне придется опознать тело.
– Ваша мать и тетя взяли на себя эту нелегкую задачу. Но если вы хотите…
– Нет. Я увижу его уже дома.
– Еще несколько вопросов, мадемуазель Моника. Встречаясь в Париже с отцом, вам случалось видеть на нем желтые ботинки?
Она ответила не сразу. Возможно, чтобы выиграть время, переспросила:
– Желтые ботинки?
– Если угодно, в ботинках очень светлого коричневого цвета. В мое время подобный оттенок называли, простите за грубое выражение, «цветом детской неожиданности».
– Не могу припомнить.
– Вы также никогда не видели на отце красного галстука?
– Нет.
– Как давно вы ходили в кино?
– Я была в кинотеатре вчера после полудня.
