– Ууууффффффффффххх… – Джако закончил. – Эй, Элен! Понравилось наше шоу?
Лулия засмеялась.
– Эй, Элен! Я с тобой разговариваю.
Элен невольно повернулась и посмотрела на него. Он вытирался простыней, самодовольно хорохорясь и глупо ухмыляясь. Тело у него, с ее точки зрения, было так себе. Грэхем был единственным мужчиной в ее жизни, с которым она спала, но однажды они с ним были на нудистском пляже, где был широкий выбор для сравнений в этом плане. Живот у Джако был слишком круглый, ноги слишком тонкие. Он неторопливо прошел в ванную комнату, а она постаралась не вслушиваться в журчащий звук, когда он мочился.
Ты заполучила захватчиков, девочка моя, вдруг отчетливо услышала она голос Грэхема.
Это было так неожиданно, что она даже засмеялась.
– Что тут смешного? – резко бросила Лулия. – Это ты надо мной смеешься?
– Нет.
– Думаю, вы должны отсюда уйти. Эта старая леди… Она ведь все равно умрет, да?
– Лулия, ты же знаешь, что Элизу нельзя переносить.
– Я не хочу, чтобы она тут писала и какала.
– Этого не случится.
– Если это произойдет, я…
Рот Лулии внезапно захлопнулся. Глаза ее округлились, и она издала какой-то скулящий звук, совсем не похожий на тот, что можно было услышать от нее всего несколько минут назад. Элен проследила за ее взглядом. В углу комнаты рядом с телевизором, нервно заламывая руки, стоял мужчина, очень высокий мужчина. Лицо его было скрыто в тени. Элен не могла сказать, делает он это в угрожающей манере или, наоборот, от испуга. Но потом она сообразила, что ей все равно.
А еще она поняла, что совсем не боится.
– Джако! – отчаянно завопила Лулия, и дикий ужас, прозвучавший в этом вопле, наполнил сердце Элен злорадным ликованием.
Отлично! Очень хорошо!
Из ванной выскочил Джако, пенис его смешно болтался из стороны в сторону.
– Что?
– Глянь! – показала Лулия на темную фигуру.
Джако подскочил на месте.
– Ни фига себе! – Это выглядело почти комично. – Как он сюда попал, твою мать?
Человек сделал шаг вперед.
– Элен, – прошептала Элиза, и сердце Элен встрепенулось: она заговорила, слава Богу! – Опять это пение. Слышишь его?
– Нет.
Но потом услышала и она. Это была все та же глухо звучащая мелодия, которую они слышали раньше. Мотив, раздававшийся из ванной комнаты Селин, когда они сидели с ней в ночь поломки корабля.
Со скрипом открылась дверца шкафа. Послышалось гортанное хихиканье.
– Это ты впустила его? – Джако обращался к Лулии. – Ты?
– Нет.
Человек без лица приблизился на один шаг.
– Я не останусь здесь! – завопила Лулия. – Джако…
По ковру к Лулии ползло что-то размером с большую собаку.
– Элен, – прошептала Элиза, – Элен…
Элен отвернулась от всего, что происходило в комнате, крепко прижала Элизу к себе и зарылась лицом в ее волосы. У той действительно был сильный жар – кожа стала мокрой от остро пахнущего пота.
Лулия уже всхлипывала, бормоча что-то на своем родном языке.
Кто-то вскрикнул – Элен надеялась, что это Джако, – после чего он воскликнул:
– Мы уже уходим! Все, мы уходим, о’кей?
Топ, топ, топ…
Хлопнула дверь.
Пение тут же прекратилось, и только тогда Элен подняла глаза.
Комната была пуста.
После того как одна пассажирка попыталась ударить его в лицо, он признал свое поражение и выбросил в ринг полотенце.
Все сегодняшнее утро было беспрерывным конвейером перепуганных пассажиров, кричавших, чтобы он помог их подругам/мужьям/женам. Причем у каждого была своя история несправедливости, которую ему приходилось терпеть, и каждый собирался по этому поводу подавать в суд. Среди прочих случаев ему также пришлось иметь дело с переломом руки, который, вероятно, в будущем потребует хирургического вмешательства; с пищевой аллергией (спасибо тебе, ЭпиПен!); с женщиной с болями в животе, которая думала, что у нее может быть выкидыш (в итоге оказалось, что все, что она носит, – это начинающийся норовирус); с тридцатилетним мужчиной с болями в груди, который был убежден, что умрет (острый приступ паники). Все они были напуганы, и все были очень злые. Причем, похоже, все считали, что Джесе несет персональную ответственность за то затруднительное положение, в какое попал их корабль. Очередное обращение Дамьена снова касалось бреда насчет «бури, свирепствующей на берегу» и было подхвачено капитаном. Никого из пассажиров, с которыми ему приходилось сталкиваться, это не успокоило. Если уж на то пошло, то, скорее, наоборот – от этого стало только хуже.
– Мы потерялись?
– Я не знаю.
– Мы сбились с курса?
– Я не знаю.
– А что, если буря направится в нашу сторону? Тут будет ураган?
– Я не знаю.
– Разве на борту нет радиопередатчика? Почему они не могут отследить нас по его сигналу?
– Я не знаю.
– Можно умереть от норовируса?
– Нет.
В конце концов он послал Бина с просьбой прислать кого-нибудь из охраны, но никто так и не пришел. Весь состав службы безопасности требовался на главной палубе, где, как Джесе слышал, постоянно вспыхивали драки и потасовки. А ему приходилось иметь дело с их отголосками. Несколько разбитых в кровь физиономий, парочка возможных сотрясений мозга…
Так дальше продолжаться не могло.
Когда клинические больные наконец иссякли, – Марта с Бином были по горло заняты жалобами команды, – Джесе отправился проведать больных, оставленных в каютах. Инфицированные больные, которые были вынуждены покинуть свои номера, находящиеся на нижних палубах, устроились на карантин в помещении столовой «Фантастический пейзаж», отдельные секции которой напоминали картины со сценами Крымской войны. Он проверил здесь чистоту в туалетах, которые были похожи на декорацию к съемкам ужастика про рождение пришельцев. Джесе думал, что уже привык к моральному убожеству и нечистоплотности – к грязным красным пакетам, оставленным где попало (иногда на полу прямо рядом с контейнерами для опасных отходов), брошенным пластиковым бутылкам, салфеткам, презервативам и еще бог весть к чему, – но это шокировало даже его. Присутствием персонала тут и не пахло, похоже, все они побросали свои посты. Он накричал на парня из команды – младшего официанта, который, вопреки всем служебным правилам и ограничениям, явно шел наверх в столовую, – и теперь ненавидел себя за это.
Когда Джесе добрался до VIP-кают, было уже за полдень. Тут-то все и произошло. Он уже хотел постучаться в дверь Элизы Мэйберри, когда его приперла к стенке какая-то женщина. Сердце его оборвалось. Он узнал в ней жену мужчины, который оскорбил его накануне. Она настаивала, чтобы ее мужа немедленно эвакуировали с корабля на вертолете. Джесе терпеливо объяснил ей, почему это невозможно. Она обвинила его во лжи. Он сказал, что у ее мужа всего-навсего вирус и что это скоро пройдет. Она настаивала на том, чтобы встретиться с капитаном. А потом женщина попыталась его ударить. Впрочем, она тут же извинилась. А затем с ней случилась истерика. Она была не в себе: ее довели до предела. Джесе понимал, что она чувствует. Ему тоже хотелось сорваться на крик и расплакаться. Он спешно пошел обратно в лазарет за ксанаксом – ей будет трудно пережить этот день без помощи медикаментов. Тут он это и сделал. Это было так просто.
Ампулы уже ждали его, выстроившись стройными рядами, как маленькие солдатики.
Как дела, Джесе? Мы знали, что ты в конце концов придешь. Давай вперед – и присоединяйся к вечеринке.
Легонько постучать, хлоп-хлоп, найти вену…
…это просто маленький укольчик, все будет кончено через секунду, верь мне, я же доктор.
Ощущение легкой тошноты, а затем… Оно накатило на него – мягкий толчок тепла и спокойствия, а потом полный, абсолютный покой. Все вдруг поблекло: беспокойство насчет вируса и вообще всей ситуации, выворачивающее наружу все внутренности сожаление о Фаруке… Петидин потек по венам, волшебным образом утешая и лаская его. Он уже давно должен был покориться его власти.
Он даже притупил чувство вины.
После первого укола он вернулся в свою каюту – с чувством благодарности, что она у него, по крайней мере, находится на пассажирской палубе, а не где-то внизу, – и впервые с момента начала всей этой беды заснул и проснулся около четырех часов вечера, чувствуя себя восстановившимся, свежим и… почти счастливым. Он почистил зубы пастой, отметив, что десны онемели, – побочный эффект, который он помнил из прошлого, – сполоснул рот водой из бутылки и решил не морочить голову бритьем – черт с ним!
В громкоговорителе затрещал голос Дамьена:
– Добрый день, дамы и господа. Мы все очень ценим то, какими терпеливыми вы были.
Джесе рассмеялся. Слова эти прозвучали почти скучно. Как будто ему было все до лампочки. Как будто Дамьен наконец провел какое-то самоосмысление и ему надоела вся эта банальная пошлость, весь этот вздор и даже звук собственного голоса.
