Сделать дело и смыться.
– Я знаю, Алексис, – ответила Аманда. – Знаю, что ты не тронешь этого малыша.
Она улыбалась. Зерда почувствовал облегчение. Хорошо, что она так это воспринимает.
Воспринимает что? Свою смерть? Убийство?
Он не успел решить, что именно.
– Не тронешь, потому что не успеешь.
Аманда выстрелила. Четыре раза.
Две пули попали Зерде в грудь, третья прошила плечо, четвертая ударила в фанерную стену, в метре справа.
Он упал, не успев ни среагировать, ни что-либо понять.
Мгновенная смерть.
Дальше Аманда действовала на автопилоте, составляя в уме список действий, как поступала каждый день, обдумывая многочисленные домашние дела. Спрятать в правый карман револьвер. Она выбросит его в море, как только окажется на улице. Сунуть в левый билеты на самолет. Это программа минимум.
Отвлечь внимание, как сделал бы Зерда, – программа максимум. Запутать следы. Чтобы полицейские провозились тут как можно дольше.
А потом бежать.
* * *
– Я устал, Мама-да…
Они не преодолели и четверти пути наверх. Аманда потянула Малона за руку. Еще одна ступенька – из трехсот оставшихся. Ветер легонько подталкивал их в спину.
– Мама-да, я хочу отдохнуть, хочу вернуться в дом, мой дом на берегу моря. Хочу подождать маму.
Аманда молча дернула сына за руку. Следующая ступенька.
298
– Мы уже долго идем, слишком высоко!
297
– Пусти меня! Руку больно!
296
– Я тебя не люблю. Я только маму люблю. Хочу к маме!!! ХОЧУ К МОЕЙ МАМЕ.
296
Аманда внезапно разжала пальцы и вырвала у него игрушку. Ее холодная ярость так напугала Малона, что он не издал ни звука.
Она размахнулась и зашвырнула Гути так далеко, как смогла. Он ударился о землю, отскочил к голым ветвям орешника и повис на колючках ежевичника – головой вниз, с разведенными лапками.
Гути!
Онемевший Малон смотрел на плюшевого любимца сквозь пелену слез.
Аманда твердой рукой ухватила пять маленьких пальчиков – как будто прихлопнула за один раз пять муравьев или гадких мошек. И произнесла три слова – всего три! – через долгие паузы, а ветер отнес их к скале, чтобы отзывались эхом, пока они не окажутся на верхней ступеньке:
– Я – твоя мама!
61Аэропорт Гавр-Октевиль,
пятница, 6 ноября 2015, 15:20
Анжелика совсем измучилась. Сохранять позу, в которой она находилась, было невыносимо трудно. Бедра, ягодицы и спина опирались на картонные коробки, грозившие обрушиться от малейшего движения подобно карточному домику.
Она должна сохранять равновесие, как акробат на проволоке, натянутой над пустотой. При малейшем шорохе Анжелика упиралась ладонями в стены, чтобы перераспределить вес.
Вслепую. Канатная плясунья с завязанными глазами – это придает номеру остроту…
Она готова терпеть хоть до скончания века. Ноги затекли, пальцы онемели? И что с того? Тимо уже трое суток теряет кровь, ему точно хуже, чем ей. Воняет аммиаком, лавандой и дерьмом? Какие мы нежные! От Тимо уже три дня исходит запах смерти, и ты прижималась к любимому, чтобы заглушить его, так что…
Нужно выдержать еще несколько бесконечных минут. Здесь, в этом сортире. Как Тимо, запертый в машине на парковке.
Светящийся циферблат ее часов показывал 15:23.
Она вызовет «скорую», как только окажется в безопасности.
Чьи-то шаги. Двери открылись, закрылись, хлопнули. Ни слов, ни смеха, ни музыки – только шум, шорохи и вздохи. Затаить дыхание, замереть – на всякий случай, мало ли что… Никто не знает, что она здесь, и все-таки…
В темноте перед ее мысленным взором проходили картины случившегося. Довильский налет; Илона и Сирил убиты у нее на глазах, их тела лежат перед водолечебницей; пуля пробивает заднее стекло «опеля зафира», дождь из осколков стекла; толпа стервятников вокруг; она спокойным, естественным движением стряхивает бриллиантовую крошку с волос сына, как конфетти после карнавала.
Время ускорялось. Она вспоминала лицо Алексиса Зерды, его испуг и злость на Илону и Сирила – уже мертвых, между прочим! Гнев на Тимо и его шлем, отскочивший на тротуар перед ипподромом, – на раненого Тимо, между прочим!
Вечером Зерда вышел прогуляться по пустынному пляжу, а вернувшись, заявил, что полицейские без труда вычислят его, раз уж им известны личности трех налетчиков.
«У них нет доказательств, Алекс, – собравшись с силами, пробормотал Тимо. – Я буду молчать, если меня схватят».
Он сказал так не из страха, что Зерда бросит его подыхать как собаку, а может, и прикончит. «Да, мой любимый дурачок искренне переживал за эту мразь, – думала Анжелика. – Мол, прости, что получил пулю в легкое, уронил шлем, оказался не на высоте гениального плана, разработанного мозгом банды!» А этот самый «мозг» даже не смел встретиться с ним взглядом.
Анжелика мгновенно поняла, куда смотрят гадючьи глаза Зерды, – на ее сына.
На Малона. Теперь она должна звать его Малоном.
Он долго пялился на мальчика двух с половиной лет. Таким же взглядом этот человек смотрит на легавых и осведомителей – на всех, кто угрожает его свободе.
Малон знал Алексиса в лицо.
Если сыщики доберутся до ребенка и покажут ему фотографию – любую, снятую в Потиньи, футбольном клубе, шахтерском баре, – Малон кивнет и скажет «да». Трехлетний мальчик не может давать показания в суде, но следователя его слова убедят. Он распорядится задержать подозреваемого и поставит всех на уши, чтобы доказать его вину.
Легавые поймут, что четверо сообщников много месяцев готовили операцию, часами обсуждали каждую деталь при этом сообразительном, не по годам развитом ребенке.
Тимо ничего не скажет, даже сидя в камере. Она тоже, если легавые ее вычислят. Значит, опасен Зерде только их сын.
Мозг Анжелики работал с бешеной скоростью. Нужно убедить Зерду, что Малон вовсе не опасный свидетель, во всяком случае, пока жив. Аргументы пришли в голову сами собой, она отослала мальчика поиграть на пляже, выдохнула и заговорила:
– Ребенок, которому нет и трех лет, забывает, Алекс. Быстро забывает. Через несколько недель твое лицо сотрется из его памяти. Нужно просто подождать.
Зерда долго смотрел, как малыш в красных резиновых сапожках собирает на пляже водоросли и раскладывает их вокруг кучек гальки.
Возможно, тогда главарь банды понял, что оказался в безвыходном положении: если убьет Малона, придется убрать и мать, иначе та задушит его собственными руками.
Зерда всегда питал к ней слабость.
Ублюдок.
План родился именно в тот момент, когда сошлись три открывшихся перед ней горизонта: на первом плане – ржавый остов дома, на втором – красные сапоги Малона и бескрайний пляж, а на заднем – необъятная гладь океана.
Три плана в одном, одном безумном плане, – карточный домик, картонный дом, который будет уничтожен, если рухнет хоть одна стена.
План, который вынашивался много месяцев, а осуществляться начал прошлой ночью, когда она поняла, что Зерда зачищает пространство вокруг себя, избавляясь от свидетелей.
К реальности ее вернул раздражающий звук цокающих по полу шпилек. Шаги быстрые, нервные. Стюардесса забежала перед полетом? Уборщица? Элегантная дама, спешащая на свидание с любовником?
Стоит так близко. Невидимая…
Анжелика заставила себя вернуться к воспоминаниям. Да, ее план был безумным, невыполнимым, но выбора не оставалось.
Соблазнить одинокого мужика? Пара пустяков!
Одинокую женщину? Еще проще. Одинокие бабы не доверяют противоположному полу, но не свалившейся с неба подруге.
Василе Драгонман.
Марианна Огресс.
Все остальное в руках ее сына. Малон! Называть его Малоном, чтобы имя накрепко засело в голове. Следовал ли он ее советам? Подчинялся ли Гути? Слушал ли истории, которые она записала, изменив голос? Эта тварь, Зерда, и подумать не мог, что она будет мстить с помощью детских сказок и плюшевой крысы, знающей единственный способ избавления от людоедов.
Каблучки процокали к двери, и на смену им впервые пришел смех. Детский. А через несколько секунд раздались громкие вопли матери.
Грубые, вульгарные. Нормальная женщина, наделенная чувством юмора, не орет, как тюремная надзирательница, не воспринимает веселость своих детей как оскорбление, не считает, что их жизнь принадлежит ей, не распоряжается ими, как вещами. Которые нужно расставлять по местам. Начищать до блеска. А можно и сломать – по небрежности или разозлившись.
Желание-убить.
Голоса детей удалялись в другую сторону, сопровождаемые тяжелыми шагами матери.
Думая о своем плане, Анжелика почему-то вспоминала, как в третьем классе учительница французского велела им прочесть одну книгу, сборник научно-фантастических рассказов о колонизации Марса. У марсиан был удивительный дар – они умели принимать разные обличья, и зависело это от того, кто на них смотрел. Люди, само собой разумеется, всех их истребили, но один спрятался на ферме, стоящей на отшибе, и колонисты решили, что он их покойный сын. Они заботились о нем и очень любили – до тех пор, пока не решили съездить в город. Плохая была идея! На улице одна женщина приняла его за мужа, умершего несколько дней назад, какой-то мужчина подумал, что перед ним жена, которая его бросила. Марсианин не мог сбежать, скрыться: его все время кто-нибудь «узнавал», брал за руку, обнимал за талию, бросался на шею, умоляя остаться, не исчезать. Толпа горюющих – по разным причинам – людей растерзала беднягу, они не хотели делить его друг с другом, вот и убили.
