Сумочка была настоящая. И стоила ее владелице целую кучу денег.
Ли Кью толкнул меня в плечо. Я перестала вопить, как будто он меня напугал, и, качая головой, отступила назад. И пошла вниз по лестнице, бормоча себе под нос.
Выйдя на улицу, я достала из сумочки свой маленький телефон, чтобы позвонить Карлу Тину в его полицейский участок. Но тут вспомнила, как моя дочь рассказывала, что может определить и найти нарушителей закона по их телефонным звонкам и номерам. Я, конечно, не нарушитель закона, но мне вовсе не хотелось, чтобы Карл Тин меня вычислил. И я позвонила с телефона-автомата, из будки с выпуклой крышей, как у пагоды.
– Женщину похитили, – сообщила я Карлу Тину. – Она находится в квартире на Ист-Бродвей. Поторопитесь! – и дала ему адрес.
– Кто это говорит?
– Соседка. Похитителя зовут Ли Кью. Он живет надо мной. Он плохой человек.
– Это что, шутка?
– Разве это такое сообщение, которое полиция может счесть шуточкой? – Я-то знаю, что Карл Тин не в состоянии определить, что шутка, а что нет, поскольку у него вообще отсутствует чувство юмора. – Вам следует поторопиться, если хотите ее спасти. – Припомнив, что мне говорил мой сын, я добавила: – Информация поступила от Чин Тьен-Хуа.
– От Тима Чина? А он-то какое к этому имеет отношение?
– Никакого. Он просто хочет, чтобы ее спасли. Он полагает, что вы справитесь с этой задачей лучше кого-либо другого.
– А почему он сам мне не позвонил?
– Он занят, у него важная встреча. И он не мог до вас дозвониться. Спасите эту женщину, помогите ей. А потом позвоните моему… позвоните Чин Тьен-Хуа, – и я быстренько повесила трубку.
Валери Лим нашли менее чем за час и извлекли из квартиры Ли Кью. Я узнала об этом, потому что сразу после этого мне позвонил мой сын. Он был очень недоволен.
– Копы сказали Лимам, что это я сообщил им, где Валери! И те в ярости!
– Но это же был не ты. Не так ли?
– Должно быть, это Лидия! Я убью ее!
– Это не могла быть твоя сестра. Она ничего про это не знает. Я так до нее и не дозвонилась.
– Тогда почему они считают, что это я?
– Не имею понятия. Видимо, это был некто, чье имя звучит похоже на твое. Но почему Лимы так расстроились? Дочь-то им вернули.
– Да это же сущая катастрофа! Ты знаешь, кто ее спас? Карл Тин!
– Да неужто? А я вот думаю, что это просто прекрасно. Надо будет поздравить его мать. Ее сын – настоящий герой!
– Вот и Валери тоже так считает, – сын произнес это с отвращением, я хорошо это слышала. – Она только и говорит о том, какой он храбрый. Как она была перепугана, пока сидела там, в ванной, связанная, и как сразу почувствовала себя в полной безопасности, когда услышала его голос. Единственная причина, по которой она мне позвонила – кроме, конечно, того, чтобы поблагодарить за звонок в полицию, за что ее родители никогда меня не простят, хотя я этого вовсе не делал! – это затем, чтобы выяснить, не знаком ли я с Карлом. Она хочет все о нем узнать.
– Как удачно для Карла Тина! А теперь вот что. Я хочу тебя кое о чем попросить.
– Ма…
– Тут есть одна молодая девушка, которая именует себя Сарой. Она работает в «Суит Тейсти Суит» на Мотт-стрит. Она приехала в эту страну, чтобы начать новую жизнь. У нее нет никаких бумаг, никаких документов. И ей нужен адвокат.
– Я… ей нужен адвокат по вопросам иммиграции. Я такими делами не занимаюсь.
– Ну, значит, настало время начать ими заниматься. Ты сам увидишь, какая это очаровательная юная девушка, очень красивая. Жду тебя в «Суит Тейсти Суит» в шесть часов вечера, чтобы вас должным образом познакомить.
– Что?! Я не могу уйти из офиса так рано!
– Я буду тебя ждать.
И я повесила трубку. Я хотела было пригласить Тьен-Хуа к себе на ужин после того, как он познакомится с Сарой, но потом решила, что им, наверное, потребуется более подробно, в деталях обсудить ее дело, возможно, за мисочкой супа с лапшой. И еще одно меня остановило – это дело оказалось весьма интересным и интригующим. И моя дочь, несомненно, пожелает узнать все его подробности.
Книги С. ДЖЕЙ РОУЗЕН получили множество наград, включая премию «Эдгар эуорд», а также «Шеймус», «Энтони», «Макавити» и японскую «Мальтийский сокол». Она опубликовала тринадцать книг и четыре дюжины коротких рассказов под собственным именем, а также две книги в соавторстве с Карлосом Дьюзом – они вместе составляют писательскую команду Сэма Кэбота. Роузен родилась в Бронксе и живет в Нижнем Манхэттене. Она ведет класс писательского мастерства на летних курсах в Ассизи, в Италии (см. artworkshopintl.com). Ее последняя книга – «Шкура волка» Сэма Кэбота.
Джеффри Дивер
Булочник с Бликер-стрит
Призыв к действию с целью отомстить за ужасные преступления, совершенные против его страны, пришел к нему в форме записки, запрятанной в аккуратно сложенный однодолларовый банкнот.
Стоя в своей булочной позади стеклянной витрины, Лука Гракко старался не смотреть прямо на мужчину, который передал ему этот банкнот. Покупатель был высоким мужчиной с коричневыми пятнами на лбу. Они не обменялись ни единым словом с этим покупателем, которого звали Геллер; он взял у Луки шуршащий коричневый бумажный пакет с батоном фирменного хлеба Гракко – он пек такие из пшеничной муки грубого помола, – еще теплого, еще источающего нежный аромат. Если кто-то из зашедших в булочную и заметил, что Гракко сунул банкнот себе в карман, а не повернул бронзовую ручку под темно-красным ореховым прилавком, на котором стоял кассовый аппарат «Нэйшнл», и не положил его в ящик кассы, то не обратил на это никакого внимания.
Лука Гракко, мужчина тридцати двух лет, с кудрявыми волосами и гордо выступающим животом, звякнул кассовым аппаратом и оглянулся на черноволосую и пышную Виолетту, которая выкладывала новую партию выпечки в витрину с пшеничным хлебом. Она-то сразу поняла бы, почему он не выбил чек за проданный батон и почему не выдал сдачу с доллара, ведь батон белого стоит всего пятнадцать центов. Их взгляды встретились; ее взгляд не был ни критическим, ни одобряющим; она знала об иной сфере деятельности своего мужа, и хотя предпочла бы, чтобы он продолжал пребывать в привычной роли лучшего булочника в Гринвич-Виллидж, все же понимала, что на свете существуют и другие дела, которыми должен заниматься мужчина. Так что подобные вещи всегда оставались между ними.
Гракко не стал тут же читать записку, спрятанную в банкноте, – он примерно представлял, что там написано, – а вместо этого продолжил обслуживать покупателей, выдавая им товары из все время сокращающегося запаса своей продукции – фирменных батонов из муки крупного помола, муки из цельного зерна и, конечно, более утонченные и изысканные виды своей продукции: amaretti, biscotti, brutti ma buoni («неуклюжие на вид, но очень вкусные», какими они, в сущности, и были), cannoli, riccarelli, crostata, panettone, canestrelli, panforte, pignolata, sfogliatelle[91] и еще одно из фирменных изделий Гракко – ossa di morti – бисквиты «кости мертвых».
Вполне подходящее название, подумал он, памятуя о том, что сейчас лежало у него в кармане усыпанных мукой штанов, о записке, упрятанной в обеспеченную серебром ассигнацию Казначейства США.
Расположенная в здании прошлого века, булочная-кондитерская Гракко на вид казалась захудалой и темной, но витрины с кондитерскими изделиями были отлично освещены, так что все пирожные сверкали и сияли, как драгоценные камни в браслете ювелирной фирмы «Хеди Ламарр». Гракко верил, что у него имеется высокое призвание не просто и не только печь хлеб и dolci[92]; в этом городе, где полным-полно итальянских иммигрантов, он считал своим долгом давать хоть какое-то утешение столь многим людям, кого презирали и третировали за их связь – пусть самую отдаленную – с этой мрачной иконой Держав Оси[93], Бенито Муссолини.
Он выглянул в окно на Бликер-стрит, над которой в этот ледяной январский день нависли низкие облака. Не видать ни единого человека в двубортном широком плаще и в широкополой мягкой шляпе, притворяющегося, что вовсе не следит за его магазином, а на самом деле занимающегося именно этим. Однако в наши дни, да еще и в этом городе никогда не следует пренебрегать осторожностью.
Гракко снова звякнул кассовым аппаратом, выбив очередной чек, потом коротко кивнул жене. Она отряхнула руки, резко пошлепав ладонями друг о друга, и подошла к кассе. А он направился в заднее помещение, в собственно пекарню, где печи уже остыли. Было уже за полдень, довольно поздний час в повседневной жизни булочной; алхимический процесс превращения многочисленных и разнообразных ингредиентов – муки, специй, сахара, соли и прочего – в великолепные и необыкновенные произведения пекарского искусства осуществлялся гораздо раньше. Гракко всегда вставал очень рано, в половине четвертого утра, переодевался из пижамы в рубаху и рабочие штаны и осторожно, чтобы не разбудить Виолетту, Беппо и Кристину, спускался по крутой лестнице их квартиры на Западной Четвертой стрит. Закурив сигарету, рrimo[94] из четырех, которые позволял себе ежедневно, он входил в это помещение, разводил огонь в печах и принимался за работу.
