В зале царила тишина, когда перед нами разворачивалась многолетняя история муки, греха, извращенной мести и безумия.
Я чувствовала такую усталость, словно посмотрела очень длинную древнегреческую трагедию, из которой поняла лишь половину.
Наконец Пинк поднялась и подошла к нам.
– Я была права, – сказала она. – Прекрасная история для статьи.
Шерлок Холмс, Ирен и я обменялись заговорщическими взглядами.
По-настоящему сенсационная история – правда о смерти мадам Рестелл, о ее убийстве руками Мины Гилфойл – никогда не будет опубликована.
Великий сыщик удалился вместе со своей несносной трубкой, чтобы ознакомить полицию с последними фактами уголовного дела. Несчастного Крошку Тима увели, и Пинк последовала за ним в погоне за преступлением, наказанием и журналистской славой.
А мы с Ирен остались с тайной, которая была известна только нам: журнал мадам Рестелл, самой безнравственной женщины Нью-Йорка, с записями об усыновленных детях.
Моя подруга обвела взглядом гостей за нарядно убранным столом, которые хранили молчание.
– Мы все еще не отдали последнюю дань нашим ушедшим друзьям, – сказала она. – Они были бы счастливы видеть нас вместе и присоединиться к нам.
– Даже Мина? – хриплым голосом спросила Феба.
В эту минуту все смотрели в ее сторону, так как вернувшаяся миссис Макджилликади усаживала малютку Эдит на подушку рядом с Фебой. Очевидно, те, кто покинул банкетный зал, сообщили, что ребенок может вернуться. Сейчас карлица средних лет и маленькая девочка, оказавшиеся рядышком, казались почти сестрами. По обе стороны от них сидели Леди Хрюшка и Чудо-профессор. Я была уверена, что коллеги по сцене, опечаленные потерей Софи и Саламандры, теперь позаботятся о Фебе, Эдит и ее матери.
Никто не ответил на вопрос Фебы. Судя по рассказам, Мина в юности отличалась своеволием и эгоизмом, так что друзей у нее не было. А когда с ее сестрой и с ней случилась трагедия, мелкие детские недостатки превратились в смертельно опасное безумие.
– По крайней мере, мы можем поднять тост в честь юных сестричек Герман, Вильгельмины и Уинифред, – предложила Ирен после недолгого раздумья. – И в честь Крошки Тима, маленького барабанщика. – Она подняла бокал с вином. – И давайте выпьем друг за друга, за наше общее прошлое и неведомое будущее. А еще… мне бы хотелось поднять тост в честь тайны, которую мы, возможно, никогда не раскроем: за даму в черном, которая навещала нас и была так добра к осиротевшим театральным детям. И разве все мы не театральные сироты, независимо от возраста, – если только не будем держаться вместе?
– За друзей! – воскликнули все, с надеждой подняв бокалы.
Даже я от всей души присоединилась к тосту и выпила вина за их счастливое совместное будущее. Да поможет им Бог пережить утрату близких людей и иллюзий прошлого!
Глава сорок седьмая
Женщины в черном
Она была незаконным ребенком, и мать рано покинула ее. У нее были таланты, которые она решила использовать, чтобы добиться успеха… Она скопила кое-какие деньги, 300 долларов из которых завещала Обществу Магдалины. То, что осталось после уплаты долгов, пошло на благотворительные цели.
«Нью-Йорк геральд» (1861)
До Гринвудского кладбища можно быстро добраться со стрелки острова Манхэттен на пароме, который направляется через Нью-Йоркскую гавань в Северный Бруклин. Затем нужно совершить небольшую поездку в экипаже – и наконец вы оказываетесь в земном холмистом раю. Оттуда открывается вид на суда в заливе. В воздухе кружатся чайки с белыми ангельскими крыльями, и лишь их пронзительные крики нарушают покой усопших.
Я посещала не так уж много кладбищ, поскольку у меня умерло мало родственников. Покойный отец лежит вместе с моей матерью на маленьком кладбище возле своей шропширской церкви. Серый камень собора и надгробий выглядит строго на фоне весенней и летней зелени, а осенью и зимой приобретает мрачный вид.
В Лондоне я видела монументальное готическое Вестминстерское аббатство с его Уголком поэтов, где покоятся величайшие английские писатели. Посетила я и кладбище Пер-Лашез в Париже, где имеется огромное количество памятников знаменитым людям. Оно похоже на собор на открытом воздухе. Дважды, при опасных обстоятельствах, я побывала и на Старом еврейском кладбище в Праге. Там целые поколения лежат одно над другим, будто жильцы загробного многоквартирного дома.
Но если бы меня спросили, где мне хотелось бы покоиться с миром, то я попросила бы похоронить меня на Гринвудском кладбище в Бруклине, США.
Это место похоже на рай, хотя, как на всех кладбищах, святые и грешники лежат там рядом, и только в Судный день выяснится, кто есть кто.
Посещение кладбища всегда навевает думы о вечном. И в этот день в конце лета, теплый и солнечный, когда чайки парили в воздухе, словно только что поднявшись с белых мраморных надгробий, невозможно было не задуматься о собственной кончине. В доке мы наняли открытый экипаж, так как погода была прекрасная. Мы были в трауре, и даже зонтики, специально купленные для этой поездки в «Мэйси», тоже были черными. Глядя на двух гнедых, которые нас везли, я вспомнила знаменитый запряженный четверкой лошадей экипаж мадам Рестелл, в котором она разъезжала по Бродвею. Теперь почти никто уже не помнит ту, кого называли самой безнравственной женщиной Нью-Йорка.
Ирен приказала нашему извозчику подождать возле готического павильона у входа на кладбище, на авеню напротив 25-й улицы. Небольшой дом со стрельчатыми арками чем-то напоминал жилище приходского священника. Было странно видеть обычные здания на подступах к обители мертвых.
Ирен зашла в павильон и через несколько минут вернулась с какой-то сложенной бумагой. Оказалось, что это карта великолепного парка с множеством дорожек, которые кружили мимо рощиц, прудов и ручьев. Попадались красивые названия: например Гиацинтовая роща или Оливковый холм.
– Да, нам, конечно, не обойтись без карты, – заметила я, увидев, как обширно кладбище. – Куда мы направимся?
Подруга указала на дальнюю площадку в лабиринте дорожек и памятников.
Она дала указания извозчику, который кивнул и приложил руку к шляпе, когда примадонна снова села в экипаж. Мы разложили карту на коленях. Возница хорошо знал дорогу, так что не пришлось ему подсказывать.
На каждой возвышенности располагалась красивая роща. Небольшие холмики увенчивались маленькими мавзолеями из белого мрамора. Светлые надгробные камни, разбросанные вокруг, напоминали шахматные фигуры.
– Никогда не видела такого кладбища: оно совсем не мрачное, – заметила я. – Может быть, это не должно мне нравиться, но оно действует умиротворяюще. Словно слышишь, как перешептываются мертвые, и ветерок так славно шуршит листвой.
– Да, – согласилась Ирен. – Если бы у меня действительно была мать и мне пришлось ее хоронить, лучшего места не найдешь.
– Ты не уверена, что мадам Рестелл была твоей матерью. Тогда зачем же мы совершаем паломничество на ее могилу?
– Откуда мне знать точно? И кроме того, эту несчастную женщину так и считают самоубийцей, тогда как на самом деле ее зарезали. Она умерла не из трусости или от отчаяния, но осталась верной своим убеждениям. Другое дело, правильны они или нет. И она до конца охраняла частную жизнь своих клиенток. Я хочу, чтобы наконец над ее могилой постоял тот, кому известна истина о ее смерти.
– Пинк была бы счастлива к нам присоединиться.
– И также счастлива написать сенсационный репортаж о мадам Рестелл и Мине для «Уорлд», чтобы снова дать пищу для сплетен. Нет, пусть Энн Ломан покоится с миром. Никто не знал лучше нее самой, что ей суждено остаться непонятой. Даже если откроется, что она стала жертвой убийцы, ее репутацию не восстановить. Она всегда будет известна как самая безнравственная женщина Нью-Йорка.
Я ничего не ответила, поскольку мне трудно судить о подобных вещах: я воспитана в вере в абсолютные истины. Но мне подумалось, что нельзя найти покой в смерти, если сначала не отыскать его в жизни.
– Ты сожалеешь, что мы приехали в Нью-Йорк по приглашению Пинк? – спросила я, после того как мы несколько минут ехали в благостном молчании.
– Нет, – покачала головой подруга. – Я встретилась с людьми, которых хорошо знала когда-то, и, возможно, спасла некоторых из них от гибели. А главное, я вновь обрела утраченное прошлое. Теперь я помню все о своем эксцентричном детстве. А ты сожалеешь, что узнала многие страшные тайны?
– Вовсе нет! А может, мне, уподобившись Пинк, воспользоваться несчастьями других людей? Что, если я напишу сенсационный роман под названием «Десять дней в варьете»?
Ирен шутливо скрестила свой зонтик с моим наподобие шпаги:
– Только посмей, и я растрезвоню о твоем предке-воре, которого повесили в Тайберне!
– Боже! Тогда я молчу.
Мы все еще смеялись, когда извозчик остановил экипаж возле небольшой возвышенности, разделенной на квадраты живыми изгородями и деревьями.
