В охватившей зал суматохе Энид поднялась на ноги, оглядываясь по сторонам и пытаясь заговорить с Майло. Но лорд как будто не замечал ее; он не отрываясь глядел в сторону скамьи подсудимых и, похоже, не обращал внимания на разворачивающийся у него на глазах сумасшедший фарс, целиком поглощенный мыслями о какой-то страшной правде, известной лишь ему одному.
Судья продолжал стучать молотком по столу, но его звонкие ритмичные удары по-прежнему не достигали цели.
Рэтбоун несколько раз взмахнул руками, подавая знак, что Селина Херрис может быть свободна. Стремительно повернувшись, женщина спустилась в зал, при этом едва не взглянув в сторону Кейлеба.
Конвойные, наконец, справились с подсудимым, буквально стащив его вниз, и в зале удалось восстановить некоторое подобие порядка.
Судья, чье лицо теперь густо покраснело, объявил перерыв.
В коридоре глубоко потрясенный Оливер столкнулся с Эбенезером Гудом, не менее пораженным и грустным.
– Я надеялся победить вас, дорогой коллега, – проговорил адвокат со вздохом, – но, судя по лицам присяжных, я готов поставить на то, что вы добьетесь обвинительного приговора. Мне впервые попался клиент, столь одержимый идеей саморазрушения.
Рэтбоун улыбнулся, однако лишь из вежливости, а не от удовольствия. Победа, несомненно, принесла бы ему удовлетворение как профессионалу, но она почему-то не вызывала у него ощущения личного торжества. Кейлеб Стоун, как ему до сих пор казалось, не заслуживал ничего, кроме глубокого презрения; однако теперь обвинитель испытывал по отношению к нему не совсем ясное чувство. Несмотря на то что подсудимому еще не представилась возможность выступить, его неуравновешенность и тревожное ожидание очередного всплеска эмоций в течение всего разбирательства накладывали определенный отпечаток на суждения Рэтбоуна об этом человеке, из-за чего он ожидал его показаний с гораздо меньшей уверенностью в их результатах, чем Гуд.
В нескольких ярдах от них стояли лорд и леди Рэйвенсбрук. Энид, чье лицо казалось пепельно-бледным, тем не менее старалась не показывать вида, что плохо себя чувствует. Муж поддерживал ее под руку. Эстер нигде видно не было – она, должно быть, куда-то отошла; наверное, отправилась передать кучеру, чтобы тот подавал экипаж.
Майло без колебаний прервал беседу защитника с обвинителем.
– Гуд! Мне необходимо поговорить с вами, – подозвал он к себе Эбенезера.
Обернувшись, тот увидел Энид, и его учтивое лицо сразу сделалось удивленным и озабоченным. Адвокат, очевидно, не встречался с ней раньше, однако догадался, кем она являлась.
– Леди, вам, судя по всему, еще весьма далеко до выздоровления. Пожалуйста, позвольте мне подыскать для вас более подходящее место для ожидания, – предложил защитник.
С досадой осознав собственную оплошность, Рэйвенсбрук торопливо представил их с женой друг другу. Гуд поклонился, продолжая пристально вглядываться в лицо Энид. При подобных обстоятельствах такое проявление внимания являлось своеобразным комплиментом, и это заставило ее невольно улыбнуться.
– Благодарю вас, мистер Гуд. Мне, наверное, следует подождать в моем экипаже, – сказала дама. – Мисс Лэттерли должна вот-вот подойти, а пока ее нет, со мной вряд ли что-нибудь случится. Это очень любезно с вашей стороны, что вы позаботились обо мне.
– Ни в коем случае, – ответил Эбенезер. – Мы не позволим вам здесь стоять даже до тех пор, пока подъедет ваш экипаж. Я сейчас принесу стул. – С этими словами он, не обращая внимания на Рэйвенсбрука и Рэтбоуна, отошел на десяток ярдов в сторону и вернулся с большим деревянным стулом. Потом, поставив его возле стены, он, наклонившись, помог Энид сесть.
Когда Гуд снова выпрямился, Майло опять обернулся к нему, упорно не замечая Оливера, хотя прекрасно знал, кем тот является.
– Есть хоть какая-то надежда? – резко спросил он адвоката. Лицо его до сих пор оставалось напряженным, а черты его исказились от недавнего потрясения.
Обвинитель, соблюдая приличия, отступил на шаг, однако не настолько далеко, чтобы не слышать их разговора.
– Надежда докопаться до истины? – Брови Эбенезера слегка приподнялись. – Сомневаюсь, милорд. Доказать ее наверняка не удастся. Я не побоюсь заявить, что случившееся с Энгусом навсегда останется лишь пищей для предположений. Если же вас интересует решение присяжных, то я в настоящий момент считаю, что они вполне могут вынести обвинительный вердикт. Пойдет ли в нем речь об умышленном убийстве или об убийстве без отягчающих обстоятельств, этого я не отважусь сказать. – Гуд тяжело вздохнул. – Сначала нам потребуется выслушать показания Кейлеба. Они могут отличаться от того, что он говорил прежде. Услышав выступления свидетелей, он, возможно, пожелает сообщить какие-либо новые подробности о встрече с братом.
– Вы собираетесь его допросить? – Рэйвенсбрук напрягся всем телом, а кожа его сделалась бледной, словно бумага. – Вы не боитесь, что он сам выдаст себя с головой, если только этого уже не случилось? Я прошу вас, не делайте этого ради сострадания к нему! Если вы оставите все как есть, рассказав от его имени о ссоре с Энгусом, которая впоследствии перешла в жестокую схватку, то присяжные признают его виновным в непредумышленном убийстве или даже ограничатся только признанием смерти потерпевшего. – В его темных глазах появился заметный проблеск надежды. – Разве это не в лучших интересах вашего подзащитного? Ведь он явно лишился рассудка. Возможно, единственным подходящим для него местом теперь остается лишь Бедлам.
Гуд некоторое время обдумывал слова лорда.
– Возможно, – согласился он наконец, нахмурив брови и заговорив тихим голосом. – Но присяжные не слишком к нему расположены. Причиной этого стало его поведение. К тому же в такое место, как Бедлам, я бы не отправил даже собаку. Я считаю, что ему необходимо предоставить возможность дать показания самому. В этом случае можно с гораздо большей уверенностью ожидать, что присяжные им поверят.
– Рэтбоун уничтожит его! – упрекнул защитника Рэйвенсбрук с неожиданной для него горячностью. – Если на него надавить, он опять потеряет над собою контроль, к тому же он напуган. Тогда он может сказать что угодно, просто ради того, чтобы потрясти публику.
– Я приму решение после того, как переговорю с ним, – пообещал Гуд. – Хотя я склонен с вами согласиться.
– Слава богу!
– И, конечно, окончательный выбор остается за ним, – добавил Эбенезер. – Речь идет о его жизни, и если он пожелает выступить, ему нельзя будет отказать.
– Неужели вы, его адвокат, не можете защитить его от самого себя? – спросил Рэйвенсбрук.
– Я могу проконсультировать его, не больше того. Я не вправе лишать его возможности выступить в собственное оправдание.
– Я понимаю. – Майло бросил взгляд на Оливера, стоявшего к нему в профиль. – В таком случае у него, по-моему, остается очень мало шансов. Поскольку у него нет других родственников, кроме меня, и если его осудят, мне уже не позволят его увидеть, я желаю с ним встретиться. Наедине. Сейчас он, по крайней мере, еще не считается ни в чем виновным.
– Конечно, – поспешно согласился Гуд. – Вы хотите, чтобы я вам помог?
– Если потребуется, я обращусь к вам за помощью, – ответил лорд. – Благодарю вас за любезность.
Он снова посмотрел на Рэтбоуна, а потом – на сидящую на стуле Энид. Она ответила ему долгим, исполненным удивленного любопытства и мольбы взглядом, словно ее мучил какой-то невыразимый вопрос. Если Рэйвенсбрук и понял, что имела в виду жена, это никак не отразилось на его лице или поведении. Он воздержался от каких-либо дальнейших объяснений.
– Подожди меня в карете, – бросил он ей. – Там тебе будет удобнее. Мисс Лэттерли должна вот-вот подойти.
Затем, не сказав больше ни слова, Майло удалился, быстро зашагав в сторону лестницы, ведущей к находившимся на нижнем этаже камерам.
Спустя двадцать минут, когда Оливер вышел из здания и, стоя на ступеньках лестницы, разговаривал с только что подъехавшим Монком, из подъезда стремительно выбежал Эбенезер Гуд с растрепанными волосами и посеревшим лицом. Торопливо спускаясь по лестнице, он налетел на проходившего мимо секретаря, едва не сбив его с ног.
– В чем дело? – спросил его Рэтбоун, охваченный внезапным страхом. – Что случилось, коллега? На вас лица нет!
Ухватив обвинителя за руку, Гуд заставил его обернуться к нему лицом.
– Он мертв! – крикнул он. – Все кончено. Он умер!
– Кто умер? – спросил Уильям. – О чем вы говорите?
– Кейлеб. – Голос Эбенезера звучал хрипло. – Кейлеб мертв.
– Не может быть! – воскликнул Оливер, понимая, что сейчас выглядит глупо. Ему не хотелось признать то, что случилось, потому что это казалось слишком страшным, и он не желал верить собственным ушам.
– Как? – спросил Монк, перебив Рэтбоуна. – Что произошло? Он покончил с собой? – Сыщик злобно выругался, потрясая крепко сжатым кулаком. – Неужели здесь такие законченные идиоты? Хотя я не понимаю, какое мне до этого дело?! Этот бедняга правильно сделал – так лучше, чем дожидаться, пока его вздернут в законном порядке. Мне надо только радоваться. – Эти слова он произнес, плотно сжав зубы, низким, слегка гортанным голосом. – С какой стати я должен горевать?
