Игорь ТУМАШ
ЧИСТО РУССКОЕ УБИЙСТВО
концептуальный комик–детектив
Впервые за последние семь лет частный детектив Георгий Иванович Прищепкин разрешил себе взять отпуск, чтобы хоть на несколько недель отвлечься от бурной деятельности по разоблачению всякого рода преступников.
Надоели эти уроды! Морды уголовные, со всеми написанными на них пороками, видеть уж больше не мог. Георгий Иванович даже сомневаться начал, будто есть на свете какие–нибудь другие — одухотворенные, честные, открытые. И только на планерках сыскного агентства «Аз воздам», а также бреясь по утрам перед зеркалом, убеждался: не перевелись еще морды–то человечьи, есть!
Ведь если бы, например, убрать с Лехи Бисквита килограммов пятьдесят лишнего веса, то его круглая, лоснящаяся от излишних занятий гастрономическим спортом мордель вполне бы могла уподобиться лику Адама — до совершения греха прелюбодеяния с кокоткой Евой. А морда Сергуни Холодинца — чем не лик какого–нибудь апостола? Сводить Сергуню в баню, одеть прилично, отобрать гадкие дешевые сигареты, которыми тот явно злоупотреблял, и — апостол, вылитый апостол!
В общем, собрал Георгий Иванович вещички да и сел в Минске на «четверочку» до Москвы. Оказавшись поутру в российской столице, перебрался с Белорусского вокзала на Казанский и в 16.20 отбыл на «скором» в Киселевград, город своего сыскарского становления, в котором у него оставалось много друзей, где был похоронен погибший от бандитской пули из–за угла Мишка Високосный — друг самый близкий.
Трудно передать все то волнение, охватившее Георгия Ивановича, когда за окнами плацкартного вагона замелькали до боли знакомые поля и перелески. Ага, вот и станция Раззуваевка, где брали банду Минусина. Вот березовая роща, куда с бывшей женой Викой ездил за грибами. Интересно, не перевелись в роще боровики?
Георгий Иванович вздохнул: вытоптали небось, извели! Ведь нынешняя молодежь абсолютно понятия не имеет о культуре грибной охоты. В частности, что грибы следует аккуратно срезать ножичком, а не выдирать из земли вместе с грибницами; что в поисках «членов семейства» нельзя ворошить дерн вокруг палками, носками ботинок; что червивые части грибных ножек, тем более шляпок, необходимо удалять сразу, а не оставлять на потом; наконец, что грибы следует собирать в плетеные корзины, а не в полиэтиленовые пакеты и хозяйственные сумки.
Ах, как хорошо шли потом маринованные раззуваевские боровики после баньки под водочку! Вместе со снегиревскими, впрочем, жареными рыжиками. Как душевно просиживали они до утра всей опергруппой после каждого удачно проведенного расследования!
Группа работала настолько блестяще, что по настоянию жены Георгию Ивановичу пришлось даже от водки кодироваться. И не ему одному, между прочим. Многие ребята из его группы пошли тогда на поклон к «сыну» крымского врача Данченко.
Только не был тот козел с бородкой, лишивший его радости чисто русского вида коллективного отдыха, Данченке никаким сыном. Георгий Иванович как–то со злости справки навел. Оказалось, что у покойного Данченки вообще не было сыновей. Как и у лейтенанта Шмидта, героя восстания на броненосце «Потемкин», вынужденного покинуть этот мир холостым. Между тем по «сыну» Данченки сидело в каждом более или менее большом городе Содружества. Попадались, впрочем, и «дочери», имелось несколько «племянниц» и «племянников»… Что интересно, у украинца Данченко «детишки» рождались самых разных национальностей: русские, молдаване, кавказцы… Даже одного негра, успешно практиковавшего в Саранске, умудрился родить этот Данченка.
По идее всех самозванцев следовало пересажать. Но код–то работал! К водке Георгий Иванович совершенно охладел. Следовательно, состав преступления был совсем жидким. Дело против самозваных родственников могли возбудить только настоящие родственники. Те, однако, Георгию Ивановичу даже не ответили. Ладно, должен был проявить бдительность и проявил. Теперь закодированным бывшим алкоголикам Прищепкин мог смотреть в глаза с чистой совестью.
За окнами замелькала Воробьевка — дальний пригород Киселевграда. Поезд замедлял ход, лязгал всем своим железьем и скрежетал тормозными — что там у них? — колодками. Город сыскарского становления Георгия Ивановича из грез и воспоминаний постепенно обретал материальные черты.
Промзона… парк имени Юрия Гагарина… гаражный кооператив завода «Вымпел»… привокзальный сквер. Наконец, вокзал. Треснув на посошок буферами и дернувшись так, что приникшие к окнам пассажиры едва удержались на ногах, поезд остановился. И сразу в вагонах воцарилась расслабляющая тишина.
— Поезд на Воркутя отходит со второго путя, — отчетливо, жестяным голосом сообщил вокзальный репродуктор.
Прищепкин чуть не прослезился: «Это же Галка Семенова! Выходит, по–прежнему работает здесь дежурной! Уж сколько начальник станции Анатолий Евграфович Поздняков пенял ей за эти «Воркутя» и «путя» — как об стенку горохом! Ведь даже в анекдот союзного масштаба Галка вписалась!»
— На третю платформу прибыл скорый поезд Москва — Киселевград, — продолжал вещать репродуктор голосом Галки. — Граждане, будьте внимательны и осторожны. Железнодорожные путя — место опасностя.
Георгию Ивановичу пришлось–таки украдкой смахнуть скупую мужскую слезу. Киселевград! Как много в этом слове…
О приезде Георгий Иванович никому не сообщал. Хотел сделать друзьям сюрприз. Поэтому очень удивился, обнаружив на платформе сводный милицейский духовой оркестр, грянувший марш при его появлении в просвете тамбура.
«Откуда узнали?! Как пронюхали?!. Раз такое внимание к моей скромной персоне, значит… Значит, я действительно стал знаменит!» Георгий Иванович выпятил грудь колесом и от удовольствия причмокнул губами.
Однако одновременно с ним, но из тамбура соседнего купейного вагона на киселевградскую землю спускался какой–то лысый тип в солнцезащитных очках, в дорогом костюме. И именно к нему, а не к сыскарю бросились девушки с караваем в русских национальных сарафанах и кокошниках.
«Увы, до Киселевграда моя слава еще не докатилась», — немного грустно констатировал Георгий Иванович, шагая к стоянке такси.
Прищепкин поселился в гостинице. Самой дешевой. Несмотря на все свои достижения в деле частного сыска, он так и остался человеком достатка весьма среднего. Со всеми вытекающими последствиями. Например, он никогда не упускал случая покупки ворованного бензина для своей «восьмерки», в общественном транспорте норовил ездить зайцем. Несолидно? Что ж делать, отказываться от любимого сыскного дела? Нет, Георгий Иванович скорее согласился бы голодать.
Сыскарь принял душ, пообедал в буфете и принялся обзванивать друзей.
Как оказалось, Волошин из системы МВД уволился, переехал в деревню и занялся пчеловодством. «Надо же, — подивился Прищепкин. — Сумел–таки оторваться». Зато Капинос, Фоминцев и Тарасюк оказались на своих местах и с превеликой радостью приняли весть о приезде. Так как каждый из них настойчиво приглашал Георгия Ивановича к себе домой, то сыскарю, чтобы никого не обидеть, пришлось назначить друзьям встречу в гостинице.
Убогость обстановки номера Прищепкина ничуть не смущала, он был уверен, что друзья совсем не изменились и по–прежнему живут духовной, творческой жизнью, то есть сыском. Что они сами вынуждены экономить буквально на всем, при случае воровать бензин, а последнюю неделю до зарплаты вместе со своими семьями питаться домашними заготовками. То есть всей этой кислятиной, маринованными и солеными огурцами да помидорами, квашеной капустой, картошкой… Ибо богатый, хотя бы просто обеспеченный, мент это не страж порядка, а содержанка правонарушителей, дегенерат милицейского рода и племени.
Ну не получается пока у страны достойно содержать верных псов народных. Бурлит потому что в строительном хаосе. Разрозненные сегменты будущего ее устройства находятся в непрерывном броуновском движении, все еще не «узнают» друг друга: не отталкиваются и не притягиваются. Но пройдет какое–то время, и сегменты начнут соединяться, образовывая некую конструкцию. Однако не будет она принципиально новой. Ведь по большому счету все новое в России это либо плохо усвоенное, либо по достоинству не оцененное старое. Только после достаточного отвердения конструкции о псах народных и вспомнят. Вновь окружат заботой и вниманием.
Любил вот Прищепкин пофилософствовать, занимаясь каким–нибудь домашним делом. Теперешним можно было считать приготовление салатов для предстоящей дружеской вечеринки. Георгий Иванович купил в кулинарии вареную курицу, а к ней в палатке — кучу всякой зелени, майонез — в магазине. Первый салат — «мясной». Еще один салат можно назвать «летним»: продукты те же, но уже без курицы. Летом ведь мясо вредно, да и курица была не слишком крупной.
