– Такого прецедента в истории криминалистики я что-то не припомню.
– Тогда берем показания Вампираньи за рабочую гипотезу.
– Повар с потусторонним стажем в качестве главного садоградского оплодотворителя! Чистая шиза.
Но генерал, видно, устал от невменяемой Вампираньи, от меня, оккультно и мистически непробиваемого, и от инфернального Повара.
Шеф просто врубил колонки.
– Приказы не обсуждаются!
Шеф добавил громкости.
– Приказы не обсуждаются.
– Приказы не обсуждаются!
Мне стало жалко барабанные перепонки гаранта Конституции, но, разумеется, и свои.
Генерал не возражал, когда я вернулся из иномарки в молочнокислый фургон, вернулся, напевая:
– Присяга превыше всего!
– Присяга превыше всего!
– Присяга превыше всего!
В аэропорт на банановый рейс я успел.
Конечно, предпочтительней был бы обыкновенный купейный вариант.
Отоспаться как следует.
Попить вдоволь пивка.
Окунуться в пассажирские чаянья и проблемы.
Потискать дородных проводниц.
Освежить запас анекдотов.
Порезаться в подкидного дурака с погонами.
Снова ощутить себя истинным россиянином.
Но мне достался большегрузный лайнер, набитый бананами.
В отличие от яблок, бананы я трескал за обе щеки.
Наверное, мои пращуры произошли от обезьян, подсевших на бананы всем первобытным коллективом.
На банановый рейс меня провел за хорошую взятку тип в плаще без знаков различия, но в летчицкой гражданской фуражке.
Я бывалым путешественником разместился среди ящиков, упакованных в тусклую мутную пленку.
Угрюмый экспедитор, измученный круглогодичными тропическими дарами, сунул мне на колени связку ярко-желтых бананов.
Наверное, это заменяло бортовое питание.
Вязковатые, рыхлые, приятного аромата и отменного вкуса плоды определенно происходили из прошлого груза.
Незамедлительно занявшись делом, более привычным орангутангу, чем левому пассажиру, я приступил к жевательному медитированию.
Надеюсь, мое псевдообезьянье чавканье не смутило ни Президента, ни генерала.
Четырехсопловая махина порулила на старт.
Банан.
Натужно разогналась.
Банан.
Взмыла.
Банан.
Легла на курс.
Еще банан.
На шесть долгих-предолгих часов я превратился в пленника бананонесущего чрева.
Банан.
В заложника человеческого фактора.
Банан.
В игрока, испытывающего фортуну на черноящичной рулетке.
Откажет – не откажет.
Дотянет – не дотянет.
Сядет – не сядет.
Еще банан.
Впрочем, я прибег к неоднократно проверенному средству, когда-то подсказанному Леонидычем, моим первым командиром, загнувшимся в позапрошлом високосном году от цирроза печени.
В полетном состоянии надо думать исключительно о бабах, которых поимел. Смаковать малейшие подробности – от загрубевшего соска до упругого клитора. Пофазно разбирать сношения. Анализировать этапы совокуплений. Думать только о бабах, и не в коем случае не о любви, особенно неразделенной, только о бабах…
Банан.
Нет, хорошо, что фотоаппарат не передает в Кремль мои трусовато-панические мысли.
Банан.
Мигнуло аварийное освещение.
Банан.
Самолет накренился.
Потемневшие скукожившиеся шкурки дружно и повально дублировали каждый лайнерный маневр.
Смена эшелона.
Банан.
Грозовой фронт.
Банан.
Сильный боковой ветер.
Я съел последний банан.
Самолет пробивался через ночь к рассвету.
Я посмотрел на часы и перевел стрелки на пять часов вперед.
Жизнь укоротилась на триста минут.
Часть третья Утреннее внедрение
Аэропорт я покинул не совсем обычным способом.
Экспедитор провел меня через технический лабиринт к бетонному забору, вернее, к замаскированной досками узкой дырине.
Не прощаясь и не сказав даже спасибо за спасительные бананы, я протиснулся в дыру.
За мной сомкнулись доски.
Не знаю, успел ли фотоаппарат просигнализировать в Кремль о нарушении всех правил аэропортовской бдительности…
По крайней мере, я не тратил кадры на провинциальную ограду с избытком колючей проволоки, но с вполне комфортной прорехой.
Кажется, что-то прошлось по левой брючине…
Но было не до экипировочных потерь.
Прямо за дырой в заборе меня ждал неприметный кисло-молочный фургон, той же марки, что и столичный.
Водила оказался таким же молчаливым, как и его московский коллега.
Фургон, преодолевая тряскость грунтовки, выбрался на асфальтированную трассу и помчался в сторону флагмана продуктовой безопасности.
Значит, прибудем в район Садограда, и я вылезу еще до моста, чтобы пообмяться в лесу и принять натуральный вид метеоритного поисковика.
Молчали всю дорогу.
При двойном обгоне.
При дурацком маневре колесного трактора.
При крутых поворотах.
При ожидании на железнодорожном переезде.
Молчали.
Даже когда прибыли в нужную точку.
Даже когда освобождали мочевые пузыри.
Водила – у переднего бампера.
Я – у заднего.
Северо-западный ветер срывал начинавшую потихоньку желтеть листву.
Кроны обменивались шифрованными мнениями о предстоящей слякотной осени и морозной зиме, а может быть, – о кремлевской операции «Ступор».
Я застегнул ширинку.
Нет, скорей всего, делились впечатлениями о прошедшем лете.
Водила, опередивший меня в застегивании ширинки, вытащил откуда-то пакет с сухим пайком.
– Хорошо-то как на природе…
Я постарался изобразить тонко чувствующего лирика.
Из сумеречной чащи, цинично ухая, ответил филин, безответственно занесенный в Красную книгу.
– Прогуляться этак километров пятьдесят по смешанной хвойно-березовой дремучести для бодрости…
Филин издевательски передразнил.
Водила молча сунул мне пакет и отправился в кабину.
Я поправил фотоаппарат, чтобы щелкнуть расставание, обошедшееся без сантиментов и фальшивых слов.
– Извини, друже, ты в каком звании будешь?
Но шофер сделал вид, что не услышал вопроса, хлопнув дверцей, резко сдал назад и стремительно умчался в обратном направлении.
Лишь закатные лучи отразились в обзорных зеркалах.
– Ну что ж, провинциальные кадры растут, – сказал я всесильному фотоаппарату. – Про садоградские чудеса – ни гу-гу. О Поваре – тоже. Парень вполне заслуживает очередных звездочек, скажем, штуки четыре.
Так как фотоаппарат не ответил, я приободрил сознание, напряг подсознание, скорректировал надсознание.
Чуточку прозрачный шеф явился под вопли филина.
– Просили передать: если ты сумеешь нарыть хоть что-то серьезное по гигантскому Повару – представят к ордену.
– Лучше внеочередной отпуск в Антарктиду. Отдохну наедине с пингвинами.
– Ну, а если решишь задачку про однобокую беременность…
– Получишь Героя России, – закончил я фразу
– Угу! – глумливо подтвердил неугомонный филин.
Не сказав больше ничего ободряющего, шеф обратился в клок мрачного тумана.
Видно, на таком гигантском расстоянии даже генеральские призраки устают.
– Угу!
Я подхватил с земли увесистый сук и швырнул в чащобу.
Филин заткнулся.
Я начал проверку сухого пайка.
Горький шоколад – три плитки, литровая бутылка минеральной воды, пара яблок и банка моей любимой сгущенки.
С шоколадом, минералкой и сгущенкой – козырный расклад, а вот с яблоками…
Впрочем, откуда было знать водиле, что у меня на этот райский фрукт, поспособствовавший библейскому грехопадению, образовалась устойчивая идиосинкразия, которую я скрывал не менее тщательно, чем единственный свой провал, который так и не вылез наружу благодаря трагическому стечению обстоятельств и прихоти судьбы.
Закат был напрочь испоганен кучевой облачностью.
Я направился тренированным шагом бывалого искателя небесных камней туда, где вновь прогугукал филин.
Пройдя километра полтора, я зашвырнул яблоки подальше: одно на север, другое – на юг, а сам двинулся на восток.
Вспоминать о яблочном позоре не хотелось, но тот кирпичный забор с шипами упорно проглядывал сквозь реальный мрак забытья.
Третий раз в ту чересчур урожайную осень мы чистили сад жлобистого директора лакокрасочного рынка.
Директор представлял собой расово-национальное недоразумение, возможное только на российских просторах.
В общем, я попался, и за пазухой у меня лежало не менее трех килограмм отборных яблок.
Владелец лакокрасочных рядов без малейшего нацменского акцента, без нацменской заторможенности, без нацменской заносчивости и нацменской вредности заявил, что не будет отрезать мне уши, нос и прочие выступающие органы. Гуманисту не хотелось получить репутацию скинхедофоба, и он предложил мне скушать украденные яблочки.
Пара откормленных ротвейлеров и три помповых ружья заставили согласиться на поздний десерт.
Не знаю, установил ли я мировой рекорд по количеству съеденных единовременно яблок, но европейский – точно.
