Не знаю, установил ли я мировой рекорд по количеству съеденных единовременно яблок, но европейский – точно.
Впрочем, я по-прежнему люблю сказки малых народов России.
А вот яблоки пришлось исключить из рациона питания на всю оставшуюся жизнь.
Вскоре директора лакокрасочного рынка застрелили из автомата.
Директор, так и не закончивший утренний обход, корчился в луже пентафениловой эмали, и его нерусская кровь нехотя смешивалась с белым колером.
– Какого хрена!..
Подскользнувшись на чьем-то диком свежем дерьме, я окончательно расстался с прошлым.
Я простил давно убиенного за яблочный рекорд.
Не надо штудировать труды даосов, чтобы понять раз и навсегда: жизнь сама мстит нашим обидчикам – даже самым недоступным и защищенным.
Я сконцентрировался на звериной тропе, которая углублялась в заповедную чащобу.
Красотень, да и только.
Условия ночного траверса по взгорьям были идеальны для профессионала.
Луна и звезды – за тучами.
Накрапывающий дождь, который смоет все следы.
Горький шоколад.
И сгущенка.
Этот продукт, в отличие от яблок, не вызывал даже кратковременной оскомины.
С ходячего возраста изничтожал банками – и пятипроцентную, и восьмипроцентную, и вареную, и никак не мог насытиться.
Вымахал до ста восьмидесяти двух сантиметров, а страсть к сгущенке не убавилась ни на йоту.
Как-то с ребятами отсиживались в одной немного, совсем чуть-чуть, горячей точке, и я добивал банку за банкой, а остальные терпеливо ждали, когда я устану от приторной липкости.
Увы, не дождались.
Хотя, впрочем, там еще осталась невскрытой четверть ящика.
Но возвращаться туда я больше не намерен.
Дождь не дал помянуть любивших что-то покрепче цельного просахаренного молока.
В общем, еще до рассвета я уговорил сгущенку за один присест и вогнал банку каблуком в мох, прикрыв заранее сорванной веткой.
Умеющий шагать следов не оставляет…
Дождь моросил, моросил и моросил.
В полдень я, учуяв запах свежего навоза и горького дымка, решил чуть-чуть изменить маршрут.
Почти не хоженная тропа уперлась в покосившиеся прясла.
С буйным лаем выскочили псы.
А за ними – хозяин с вилами наперевес.
Но не успел я изготовиться к собачьей атаке, как малый отозвал свистом псов назад и опустил вилы.
– Ты мужик? – спросил верзила.
– А что – разве не видно? – пошутил я.
– Не злись!
Малый воткнул вилы.
– Думал, на хрен, опять баба пожаловала.
– Какая баба?
– Да из науки, какая еще! Повадились, сучки ученые – то по одной, то парами.
– Зачем?
– Трахаться!
– Значит, правду в газетах пишут – о бомбе, от которой не стоит?
– Какая, на хер, бомба? Слишком много ребята думают, вот и не срабатывает конец как требуется.
– Думать вредно, – уточнил я. – Особенно на голодный желудок.
– Ну тады давай познакомимся, что ли.
– Денис Денисович, собиратель метеоритов.
– Федотыч, егерь местный.
Обменялись рукопожатием.
– Слышал я про болид, слышал по нашенскому радио. Три раза трепанули.
– Гость из глубин Вселенной.
Я для проформы сунул под нос егерю академические корочки.
– Уникальный случай.
– Наверное, премию дадут?
– Разбежались. Ага, догонят и еще добавят.
– Может, в баньку? Тока поспела.
– Не откажусь.
– Никуда от тебя эта самая болидина не денется.
– Слушай, Федотыч, а что, ученые бабенки хороши?
– Я своей Груне с кем попало не изменяю.
– Правильно. А чего им бабам – Повара, что ли, мало?
– Да брешут про энтого Повара, брешут!
– Уточни, Федотыч.
– Мертвый он, как есть мертвый. Я же тогда его нашел. Сидит, мудачина, на суку и кукует. Ох, и ярились мои псы на трупака, ох, и ярились!
– Значит, вернуться Повар не мог в любом случае?
– А ты боишься, да, Повара-то?..
– Есть немного.
– Так вот, послушай совета. Поменьше шляйся по яблоневым садам и не показывай носа за мост, что через ихнюю речку.
– А что за мостом?
– Ох, нехорошее место. Я же там Повара надыбал. Если бы не собаки, прошел бы, не заметил. Ох, и ярились псы на трупака…
– А до Повара за мостом что-нибудь происходило?
Я незаметно поправил фотоаппарат.
– Пещера там жуткая имеется. Стены в кровище.
– Чьей?
– Ну, этого я не знаю. Может, медведь пещерный оставил, может, – снежный человек.
– Учтем.
– Ладно, дуй в баню.
Егерь свистнул псам и направился к избе.
– Сейчас полотенце принесу.
Я перепрыгнул через пряслины.
До бани, крытой почерневшей корой, было шагов десять.
Фотоаппарат – противоударный и пылеводонепроницаемый – я взял с собой на помывку.
Раздеваясь, вспомнил снимки жертв с изнохраченными ликами.
Так почему Повар перестал уродовать мужчин?
Кипяточек в деревянную шайку.
А стал трахать женщин?
Веник в кипяток.
Наверное, на том свете маньяку переменили половую ориентацию.
А теперь – полный ковшик на камни.
Только вот зачем?
Необыкновенно сладостно лежать на полке и охаживать продрогшую сущность березовым веником.
Если только весь этот спектакль с чокнутым Поваром, вернувшимся с того света, не творится для отвода глаз.
Я разок прошелся мягонько по кремлевскому объективу.
Для колорита…
Минула вторая ночь, тоже безлунная, но без моросящего дождя.
Запас воды на кучевых складах иссяк, и новое поступление ожидалось только через неделю.
Впрочем, скопившейся в кронах дождевой влаги и так хватало с достатком.
Ветер тоже не скромничал.
Но я дотащился, добрел, доковылял.
И ранним-ранним утром наконец-то вышел на окраину Садограда.
Особой рекогносцировки не потребовалось.
Я сразу признал Кронино, почти скрытое плотным, но рваным туманом.
Поправил насыщенную влагой куртку.
Сейчас бы принять горячий душ…
Поддернул брюки, отяжелевшие от налипшей глины.
Уговорить пузырь водки…
Оформил в бантик развязавшийся шнурок.
Залезть под одеяло к готовой на все доцентше…
Пролетавшая мимо ранняя птаха совершила высший пилотаж и наделала мне на макушку – пусть чуть-чуть, но до чего же липко и пахуче!
– Отыщу в определителе птиц, – сказал я вслед. – И, если ты гадина съедобная, зажарю во фритюре.
Сорвал с осины пучок листьев.
– А если гадина ты певчая, то навсегда запакую в клетку.
Утерся, как мог, и наконец толком огляделся.
Вышел почти к заранее намеченному штурмовому рубежу.
Справа – коттедж директора ветеринарного института (жена, трое детей, последний – естественно, мальчик – родился полгода назад).
Хозяин коллекционирует марки на тему «Флора».
Пока не замечен, не привлечен, не уличен.
Слева – коттедж доцентши: согласно характеристике в досье, – зловредной мымры, возглавляющей лабораторию анализа влияния компьютерных игр на сознание подростков.
Одиночно проживающая, и к тому же аллергик.
Идеальный объект для проявления внедренческого мастерства.
Прежде чем кидаться в научный омут, как всегда, решил мысленно побеседовать с шефом.
Затаился в кустах и, не обращая внимания на капель, попадающую за шиворот, – майку с колобком хоть выжимай, трусы тем более – сосредоточился на вызывании Алексея Николаевича Яранцева.
Представил стол, кресло и то, что в нем должно пребывать.
Швыркающий нос.
Морщины, неопровержимые улики трудной карьеры.
Глаза…
Еще усилие.
Глаза…
Дальнозоркие генеральские очи никак не желали материализоваться, ну ни в какую.
Наверное, из-за сырости атмосферы.
Пришлось вести диалог с шефом, лишенным органов зрения.
Впрочем, Алексей Николаевич все равно зрил в корень, и даже глубже.
– Слопал сгущенку?
– Так точно.
– Шоколад умял?
– Не сомневайтесь.
– Минералку вылакал?
– Разумеется.
– А зачем яблоки выкинул?
– У меня и без них гемоглобин зашкаливает.
– Хреноглобин… Зачем вызвал-то, умник?
– Да вот хотел варианты обсудить.
– Хреноглобин, – повторил шеф невпопад. – Чистый хреноглобин.
– Алексей Николаевич, я прикидываю три коттеджных варианта.
– Маловато.
– Пока сойдет.
– Хреноглобин…
Призрачного генерала немного клинило на умных словах.
– Значит, Алексей Николаевич, меня могут просто-напросто не пустить в коттедж. Вдруг характер ученой хозяйки окажется слишком вредным…
– Да, от высоколобковых неизвестно чего ждать.
Призрачный шеф чуть ошибся в грамматике.
– Денис, ученые женщины, как и дрессированные пантеры, требуют весьма деликатного обращения и не терпят, когда их принуждают к доносительству, стукачеству и предательству демократических идеалов.
Дав генералу высказаться по максимуму, я продолжил о вариантах.
– Второй – литературно-киношный…
– С бездыханным и максимально изуродованным телом.
Призрачный генерал отличался особой проницательностью в сравнении с реальным.
