работу с абсолютной точностью, подмену непременно заметят, и это будет скандал! — объяснил Василий. Он покивал своим мыслям и повторил почти с удовольствием: — Да-да, международный скандал!
— И что же делать? — Ирка, добрая душа, уже простила обманщика и излучала сочувствие.
— Найти пропавшую картину, что же еще. — Василий снова принялся за борщ, в молчании опустошил тарелку, отложил ложку, вздохнул и поднял больные глаза: — Вы мне поможете?
— Можем попробовать, но без гарантий. — Ирка приосанилась. — Сначала расскажи, где, когда и при каких обстоятельствах пропал мой… твой… наш портрет?
После обеда, который немного затянулся из-за того, что был совмещен с опросом потерпевшего, я позвонила мужу и напомнила:
— Встречаемся в пять на Аничковом мосту, не забыл? Лучше без четверти, потому что в пять уже открытие.
— А мы-то с сыном надеялись, что ты вернешься к обеду и накормишь нас вкусной домашней едой, — сказано было вроде бы не в тему и без претензии, но я поняла: Колян надеется на амнистию взаимозачетом.
Типа, он простит мне возмутительное пренебрежение святыми обязанностями хранительницы семейного очага, а я позволю ему не идти на выставку.
— Я не могла, в моей поддержке нуждались близкие люди, — сказала я с ноткой легкого укора. — У тети Иды умер старый знакомый, надо было сопроводить ее к вдове для выражения соболезнований. У Ирки другая беда: украли картину, которая была обещана ей в подарок…
— Откуда украли? — неожиданно заинтересовался Колян. — С того вернисажа, на который ты меня безжалостно тащ… настойчиво приглашаешь?
— С другого. — Я притворилась, будто не услышала предательской оговорки. — А какая разница?
— Большая! Если бы с того, там стало бы на одну картину меньше, и время на осмотр экспозиции сократилось бы, — логично рассудил муж.
— Некоторые люди совершенно не желают культурно расти по доброй воле. — В моем голосе прозвенел металл. — Не сознают, чем рискуют.
— Что, и ужин не приготовишь?! — испугался муж.
— Некоторые люди слишком много думают о еде и слишком мало — о пище духовной. — Сталь в моем голосе закалилась.
— То есть ужин все-таки будет? — Некоторые люди не расслышали сабельного звона. — Ладно, уговорила: без четверти пять на мосту. Я буду у того коня, который бежит в направлении музея компьютерной техники.
— Некоторые люди слишком ценят компьютерную технику, — начала я, но не была услышана: эти самые люди отключились.
— Не волнуйся, у тебя в любом случае будет компания, мы с Кружкиным тоже идем, — успокоила меня Ирка.
Она стояла, наклонив голову к плечу, у открытого платяного шкафа и созерцала его содержимое.
— Нечего надеть? — с ноткой ехидства спросила я.
Подруга приезжает в Питер на пару недель с двумя огромными чемоданами, каждый из которых сошел бы за целую гардеробную комнату для человека с меньшими габаритами и запросами. И большая часть нарядов, которые она привозит, предназначена для торжественных выходов.
— Как раз наоборот! — неожиданно обрадовалась светская львица. — Смотри, какое интересное новое платьице!
Перед моими глазами затряслось что-то пестрое и блестящее.
— Натуральнейший шелк!
— И этнический шик, — поддакнула я. — Откуда такое?
— Из посылки, которую я сегодня получила. Там, кстати, и для тебя был подарок, спроси у тетушки. — Подруга махнула на лестницу, повернулась ко мне спиной и, извиваясь, как цирковая женщина-змея, принялась стаскивать с себя тесноватую водолазку. Ой, простите, в Питере надо говорить — бадлон.
— Подарок? Мне? — приятно удивилась я.
— Сойди-ка вниз, я покажу! — позвала чуткая тетушка. — Смотри… О боже, я сказала «сойди», а не «скатись по перилам»! Елена, ты же дама, веди себя подобающе!
— Не вижу, почему бы благородной донье не съехать по удобным перилам.
— А! Это перефраз Стругацких, в оригинале было: «Не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть на ируканские ковры» [5]. — Тетушка отвлеклась на нашу интеллектуальную игру и перестала сердиться. — И как уместно процитировано! Смотри, что подарили мне!
— Ковер? Неужто ируканский? — удивилась я.
— Самаркандский! Из натуральной шерсти, колорированной природными красителями! Повешу, пожалуй, его над кроватью в лучших традициях старых добрых советских времен. — Старушка поволокла пестрый коврик в закуток, который гордо именует своим будуаром.
Массивный шкаф с функцией перегородки скрыл ее от моих глаз, но по звукам я поняла, что тетушка прикладывает ковер к стене, чтобы оценить композицию. Гордый и свободолюбивый самаркандский ковер, похоже, сопротивлялся. Не хотел становиться на прикол, желал гордо реять под среднеазиатскими звездами, летая над барханами с Аладдином на борту.
— Муха и Зуля опять гостинцы прислали? — Я поняла, каким важным делом занималась Ирка нынче утром: отправляла одну увесистую посылку с дарами и получала другую, конечно же.
С недавних пор у нас в Средней Азии есть пара юных друзей, которым мы помогли превратиться из бедных родственников в богатых [6], и за это они, похоже, намерены вечно выражать нам признательность.
— Мне ковер, Ирочке — шелковое платье, Вадику — расшитую тюбетейку, а тебе серьги из серебра с бирюзой!
— И где они? — Я с подозрением огляделась.
Тетя Ида ужасно любит всяческие брошки с Блошки. Если надумает прихватизировать мою бирюзу в серебре, придется с этим смириться. Не отнимать же побрякушки у матриарха.
Но оказалось, что я напрасно плохо подумала о тетушке. Она не собиралась лишать меня среднеазиатских даров, наоборот.
— Я их взяла, чтобы подобрать подходящий кулон, что-то такое было у меня в закромах, нужно поискать. — Тетушка оставила непобедимый ковер на кровати и вернулась ко мне. — Вручу потом комплектом, хорошо?
— Прекрасно, — согласилась я и вернулась в светлицу.
Ирка уже крутилась там перед зеркалом, слепя глаза блестящим пестро-полосатым нарядом. Пора бы и мне подумать, как одеться на выход.
— Нам туда! — Кружкин энергичным кивком указал направление, заодно нежно огладив вспорхнувшим шарфом крутое бедро скульптурного коня.
Конь мимолетную ласку проигнорировал, а я посмотрела на Василия с интересом.
Длинный шелковый шарф с отпринтованными на нем листочками и цветочками — техника экопечати, ручная работа! — он повязал поверх растянутой вязаной кофты с заплатками и разноцветными пятнами. Не удивлюсь, если он годами вытирал об нее кисти.
— Что-то бледно вы оделись. — Художник ответно оглядел нас с Коляном и напророчил: — Потеряетесь.
— Где?
— Там! — Василий махнул рукой и первым свернул с моста на набережную.
Я, муж и подруга торопливо зашагали следом. Кружкин, наш проводник в мир искусства, на ходу бормотал:
— По набережной Фонтанки, под арку во двор, темно, не сломайте ноги, в открытый подъезд, да не в этот — тут кухня узбекской обжорки, возьмите левее, сказал же — темно, берегите ноги! Вверх, еще вверх, нам на шестой этаж, нет, не чердак, а галерея под крышей… Всем здрасьте!
Остановившись у настежь распахнутой двери, Василий пошаркал подошвами о полысевший коврик и нахлобучил на голову извлеченную из кармана матерчатую
