— Они бешеные, Джин. Они все спятили.
— Знаю, — шепотом ответил я.
— Католики — не раса! — прошептала Анджела.
Я взглянул на нее и ничего не сказал.
Впереди Юстэли опять чем-то грохотал. Все вскочили на ноги, и я не видел, был ли у него настоящий председательский молоток. Он кричал, призывая к порядку, и мало-помалу добился своего. Наконец в зале воцарилась тишина, которая, казалось, звенит, будто камертон. Почти все присутствующие злобно зыркали друг на дружку.
Юстэли с едва заметным раздражением сказал:
— Дамы и господа, прошу вас. Как я говорил каждому из вас при первой встрече, все вы придерживаетесь противоположных точек зрения, и разброс мнений в вашей среде очень широк. Но мы ничего не добьемся, если начнем привносить в идеологические споры наши личные чувства. Давайте просто примем к сведению то обстоятельство, что, даже имея много общего с точки зрения способов действий, во всех других отношениях мы совершенно разные. И ради пользы общего дела нам следует хотя бы соблюдать перемирие, пока все мы объединены в Лиге новых начинаний.
Эта елейная речь помогла разрядить напряженность и дала спорщикам возможность перевести дух. Когда Юстэли умолк и огляделся, желая выяснить, откуда ждать новых неприятностей, в зале повисла тишина — ничем не нарушаемая и даже не враждебная. Юстэли улыбнулся, обдав нас волной своего радушия, и сказал:
— Превосходно. Я знал, что могу рассчитывать на ваше благоразумие и сдержанность. — Он заглянул в список и добавил: — А теперь — господин Эли Злотт из Миссии спасения истинных сионистов, МСИС. Мистер Злотт!
Сначала у меня возникло впечатление, что никто не встал, но потом я увидел чью-то голову, плывущую вдоль возвышения, и понял, что рост мистера Эли Злотта, должно быть, не превышает пяти футов. Его голову венчала копна растрепанных жестких седых волос. Вот и все, что я мог сказать о том, как он выглядел.
Зато речь его была совершенно несообразна облику. Этот хмырь гремел как исполин. Его раскатистый глас скрежетал, грохотал и противно резал слух, как будто исходил не из глотки, а из поломанного уличного громкоговорителя.
— Шесть миллионов погибших! — вещал этот голос — Вот за что мы можем сказать «спасибо» гоям! А что они предпринимают? Выдали нам несколько жалких эйхманов и думают, что мы всем довольны? Нет! Полное уничтожение германской расы — вот ответ, единственный ответ, окончательное решение! В Нью-Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, есть германские посольства. Здесь, в самом сердце демократии, в сердце величайшей нации всех времен! Что же нам, плюхаться каждый вечер на колени и благодарить за это Бога? Нет! Тысячу раз нет! Взорвать их! Сжечь дотла вместе со всеми мужчинами, женщинами и детьми! Обезопасить демократию во всем мире! Неужто…
— Благодарю, благодарю, благодарю вас, мистер Злотт, — сказал Юстэли, обращаясь к копне волос, и попытался опять взять слово.
Но Злотт еще не иссяк.
— А теперь что касается этой миссис Бодкин, этой…
Вжик! Миссис Бодкин опять вскочила и принялась с воплями потрясать кулаком. Злотт дал ей достойный отпор, но тут в бой на стороне миссис Бодкин вступила миссис Элли Баба, и возник союз против мистера Злотта. Однако это объединение не устраивало миссис Бодкин, и она сделала миссис Баба одно или два предложения, мгновенно взбесивших ее.
Все уже были на ногах, и каждая фраза, каждое ругательство и оскорбление молниеносно меняли соотношение сил между воюющими сторонами. Ряды бойцов то редели, то уплотнялись, союзы возникали и рассыпались быстрее, чем теннисный мяч перелетает через сетку.
Юстэли стоял над боем. Он болезненно морщился и умиротворяюще простирал руки, а губы его шевелились. Видимо, он опять пытался воздействовать на толпу льстивой речью, дабы добиться повиновения.
Я посмотрел на Анджелу, но она, будто завороженная, таращила глаза и была похожа на ребенка, следящего за оживленным уличным движением. Пытаться привлечь ее внимание сейчас было бессмысленно, а значит, мне не с кем поделиться растущим убеждением в том, что наше присутствие на этом великом совете дураков — не более чем пустая трата времени, сил и адреналина. С таким же успехом можно было совершить благотворительный поход в трущобы, населенные сумасшедшими. Эти безумцы вряд ли продержатся вместе даже столько времени, сколько нужно, чтобы перезнакомиться между собой. А уж объединить свои силы, чтобы всем кагалом отправиться убивать невинных сторонних наблюдателей вроде меня, они и подавно не смогут.
Как я трясся весь вечер, как безоговорочно поверил Мюррею,когда он предположил, что эти губошлепы могут быть смертельно опасны! Вспоминая об этом, я не знал, смеяться мне или плакать. Но в одном я был уверен: при первой же возможности я подам Анджеле знак, и мы на цыпочках вернемся в мир, который я уже был склонен считать почти разумным.
Юстэли все суетился на возвышении — и, надо признать, дело свое он делать умел, — и медленно, но верно успокаивал вспугнутую стаю, возвращая птичек на их насесты, заставляя их притихнуть и опять обратиться в слух.
В конце концов наступила тишина. Присутствующие оробели, обескураженные собственной несдержанностью, а стоявший над толпой Юстэли достал белоснежный носовой платок, промокнул лоб и щеки и сказал:
— Дамы и господа, вы меня удивляете, честное слово.
Никто ему не ответил. Думаю, они удивили не только Юстэли, но и самих себя.
— Это не пойдет нам на пользу, — продолжал Юстэли. — Думаю, все мы хотим провести сегодняшнее собрание как можно спокойнее и толковее, дабы сберечь время, поскольку все мы — занятые люди. А если так, значит, вы одобрите любые усилия по поддержанию порядка. Я в этом уверен.
Он по очереди оглядел присутствующих, и все согласно закивали. Этого Юстэли и добивался.
— Прекрасно, — сказал он и благодарно улыбнулся. — Прекрасно. Я знал, что могу положиться на ваш здравый смысл.
Юстэли задрал голову и крикнул:
— Лобо!
Лобо? Я огляделся и увидел чудовище. Тупое, неповоротливое, неотвратимо надвигающееся чудовище. Оно протопало мимо нас и, взобравшись на возвышение, остановилось позади Юстэли. Чудовище сложило лапы на груди и уставилось на нас.
Осчастливив нас улыбкой сборщика налогов, Юстэли сказал:
— Лобо поможет всем нам держать себя в руках.
Потом он снова взял свой листок и объявил:
— Следующим выступит господин Сунь Куг Фу из Корпуса освободителей Евразии.
Господин Сунь Куг Фу сидел прямо перед нами, через ряд. Он поднялся, и я увидел молодого тощего щеголя восточного обличья. Он едва заметно поклонился нам, и это движение было исполнено презрения. Юноша был похож на студента колледжа Лиги Плюща, способного, но несговорчивого, а оттого ненавистного профессорам.
— КОЕ, — произнес он голосом, похожим на скрежет ножниц, — это движение новой волны. Дни европейцев сочтены. Американцы тоже доживают свой век. А эпоха азиатов только начинается, наше солнце едва успело взойти. Под руководством нашего славного вождя Мао Цзэдуна, когда будут уничтожены сталинские, хрущевские и коминтерновские ревизионисты и буржуазные отступники из России и Восточной Европы, мир познает невиданные доселе покой и процветание. Мир тебе, Китай! Но кто наш враг? Это не ленивый зажравшийся дядя Сэм, не изнеженный европеец, не обманутые народные массы зарождающихся наций. Нет! Истинный враг — тот, кто использует наши идеалы, чтобы помешать нам добиться наших целей. Так называемая коммунистическая партия! Да, здесь, в Нью-Йорке, окопались недобитки Керенского. Мне безразлично, как они себя называют, эти приверженцы мирового единства, эти…
— Благодарю вас, — с легким нажимом произнес Юстэли. — Большое спасибо, но мы должны выслушать и остальных.
Господин Сунь Куг Фу, казалось, хотел взбунтоваться, но мгновение спустя успокоился и сел, потому что за спиной Юстэли маячила внушительная фигура Лобо.
Юстэли объявил миссис Элли Баба, и она повторила собравшимся почти все те назидания, которые уже были известны мне. А потом настала моя очередь.
Я услышал свое имя, название моей организации и ее сокращенное обозначение и растерялся, не зная, что мне делать. Я встал и оглядел физиономии присутствовавших, похожие на лики с фресок готических соборов. На миг меня охватило желание рассказать этим людям, кто я такой на самом деле, а после этого презрительно повернуться и уйти.
Будь здесь одни бодкины да бабы, я бы, наверное, так и сделал, но нельзя было сбрасывать со счетов и эту парочку на сцене. А парочка на сцене была слеплена совсем из другого теста. Юстэли хоть и собрал под свое крылышко разных лунатиков, но сам вовсе не казался безобидным дурачком. Что касается Лобо, то он, возможно, и не был самым башковитым парнем на свете, но ведь мозги — еще далеко не все.
Поэтому ради Юстэли и Лобо (не говоря уж о себе самом) я произнес — быстро и громко, в надежде, что это придаст моим словам убедительности:
