Он посмотрел на Марту.
— Документы у нас в порядке, — заметила она.
— Ты-то откуда мог знать, чьи это запчасти, — подсказал Расул. — Джаник же с тобой не делился информацией. Тем более что документы в порядке.
Стас не ответил.
— Для нас главное, что Александр Васильевич помог убрать банду, которая диктовала всем свои порядки, — помолчав, заключил Расул. — И мы обошлись без единого выстрела!
— Он и просил, если есть какие-то связи с этой группировкой, то лучше их спрятать, — Ровенский снова взглянул на Марту.
— Мы полгода с ними работали, многие документы по квартальному балансу прошли, — сказала она, — их уже не спрячешь.
—Я думаю, сам-то Джаник ускользнет, — заметил Расул. — Он опытный мужик, и у него на такой случай всегда есть несколько отступных вариантов. А без него ничего не раскопают. Не дергайся! Все покупали у Джаника, он делал липовые накладные, ярлыки, номера и прочее. Ты же помог через дядю ментам с ловушкой. В крайнем случае он скажет, чтоб тебя не трогали.
Ровенский молчал. Марта понимала, что у него было паскудно на душе. Если Джаник узнает, кто подстроил ловушку, Стасу крышка. Такие вещи не прощают. И все же ему хватило смелости пойти на это, ибо по-другому разобраться с бандитами было невозможно. Объявлять войну, стрелять друг в друга означало бы поставить себя совсем вне закона. Да и война могла затянуться надолго. А Джаник ни на какие уступки идти не хотел, держа весь рынок под своим контролем.
— И потом, насколько я знаю, не один ты восстал против него, — добавил Расул. — Мне рассказали, что он тамбовцев звал на помощь, но те отказались, не захотели ссориться со многими группировками сразу. Ничего, он умеет проигрывать.
Они еще немного поговорили на эти темы и разъехались по домам. Расул сам отвез Стаса и Марту.
Виталик был дома, но за компьютером, как обычно не сидел, а торчал на кухне в рубашке и галстуке,словно поджидал жену, чтобы куда-то идти в гости.
Иногда они ходили к его друзьям,театральным режиссерам и актерам, и Марта любила бывать в этих компаниях. Народ собирался не скучный, заводной, юморили, пели песни под гитару, и вечер проходил весело.
— Мы что, идем куда-то? — с тревогой спросила она, ибо никаких сил выползать из дома у нее не было.
— Нет, я просто тебя дожидаюсь, — со значением сказал Виталик.
Марта пошла в ванную мыть руки, раздумывая, к чему такая торжественность? Чтобы объявить о разводе? Мальчик влюбился-таки в студенточку, и та ждет ребенка. Очень банальная семейная ситуация. Марта время от времени ее к себе примеряла.
Двоих мужей бросила она, пора бы и ее бросить. Или, не дожидаясь этого, самой развестись с Виталиком? Хотя другого мужика на примете не было, да она и не искала. Не хотела. Зачем? Зачем ей вообще это невнятное мужское междометие, которое каждый день требует еды, внимания и заботы? Взамен же лишь упреки и остроты да раз в месяц по обязаловке ленивое супружеское долженствование.
Но рука не поднималась разрубить семейный узел, потому что Марта терпеть не могла одиноких баб. От них исходил особый дух, Марта их за версту чуяла. Все выдавало в таких разведенку: и яркий блеск глаз, и тщательное внимание к своему костюму и косметике, и кокетливая улыбка, которой женщина одаривала каждого крокодила в штанах, а уж если тот чем-то ей нравился, то прилипала к нему мгновенно. Нет, иные вели себя и не столь откровенно, сохраняя достоинство, но вот от блеска в глазах никуда не денешься. И от улыбочки, которую Марта просто ненавидела.
Нет, что ни говори, а с мужиком все же лучше, и ночевать не одной в квартире, и есть кого попросить сбегать в магазин или аптеку, если занеможется, и поболтать порой на кухне за чаем, поделиться новостями, а уж рыкнуть, сорвать зло на мужике все лучше, чем на кошке. Та, паразитка, обидчива и ночью в ноги, как обычно, не ляжет, а будет нарочно щуриггь свой раскосые зеленые глаза и сидеть у порога на жестком коврике, как сиротка Хася. И к еде не притронется.
Виталик, к примеру, после ее рычания становился тихим и покладистым, сам, без напоминания, мыл посуду, чистил картошку и выносил мусор. Это трогало. Правда, его стараний хватало ровно, на семь дней. Даже на шесть. На седьмой, снова чувствуя к себе хорошее отношение, он забывал обо всем.
Выходил из-за стола, плюхался на тахту перед телевизором, потому что начинался боевик, а он любил смотреть эту муру. Марта же не выносила грязи, разбросанных вещей, невымытой посуды и сама принималась за уборку. В первые дни по инерции: муж неделю отдежурил, теперь моя очередь — у нее со школы было развито чувство социальной справедливости. Но проходило месяца два, она взрывалась, и Виталик опять шесть дней мыл посуду, а Марта раздумывала: каким бы чудесным способом продлить этот срок? Хотя бы на месяц. На большее она бы и не претендовала.
Нет, если мужика хорошо выдрессировать, то он служит полезной вещью в доме. Даже подчас необременительной. Особенно если квартира большая, то задвинутый в дальнюю комнату муж как бы невидим и неслышим. Зато по первому желанию его можно всегда вытащить на свет, утолить свою душу и снова засунуть обратно. Это идеальный вариант.
Вот почему Марта не спешила прогонять мужа и распускать знамена собственной свободы.
Марта помыла руки, вернулась на кухню, где ее ждал чай,салат из свежих огурцов с помидорами и любимый овечий сыр.
«Не иначе разводится, коли такой заботливый! — промелькнуло у нее в голове. — Вот стервец!»
— Мне предложили поставить спектакль в Сыктывкаре, — сообщил Виталик. — Пьеса «Двух королев не бывает» — о Марии Стюарт и Елизавете Первой, Английской, уже объявлено о премьере, постановка бенефисная, к юбилею одной тамошней звезды, а режиссер неожиданно загремел в больницу. Прима ждать не хочет, через два месяца спектакль должен выйти, и точка. Ей потребен, как говорится, любой режиссер. Вот мне позвонили по старой памяти, и я согласился. С институтом уже согласовал, вещи уложил...
— Когда лететь? — спросила Марта.
— Через полчаса надо выходить, билет я купил.
Хорошо, что тебя дождался, — виновато посмотрел на жену. — Извини, что сам все решил, утром меня нашли, сказали «срочно», я звонил тебе несколько раз, но тебя не было. А потом уж поехал за билетом... — Он шумно вздохнул, хлебнул чаю. — Мне очень нужна эта постановка. Я должен поверить в свои силы и... — Он что-то еще хотел сказать, но лишь махнул рукой. — Я должен. Либо — либо. Чтобы потом не упрекать себя. Но ты все понимаешь.
Она понимала. Дала,.ему денег, быстро наделала бутербродов, и он ускакал радостный и счастливый, а она осталась одна с той самой свободой, которая была ей нужна, как припарка: для мертвых.
Шел квартальный баланс. Его нужно было сделать и по «Крыму» — второй подставной фирме. «Марну», просуществовавшую год, Марта ликвидировала. По «Крыму», несмотря на то что прошел лишь один квартал, образовалась немалая прибыль, которую нужно было ловко спрятать, а для этого пришлось сидеть и выкручивать мозги. Марта так перенапряглась, что у нее схватило поджелудочную. Она приняла лекарство, легла и стала смотреть в потолок.
К счастью, мужа не было. Поставив спектакль про своих королев в Сыктывкаре, он некоторое время побыл дома, но неожиданно позвонили из Перми и предложили поставить эту же пьесу там. Виталик обрадовался. Пермский театр считался посолиднее, а кроме того, что-то Виталику не удалось из-за спешки воплотить в Сыктывкаре, и он был счастлив, как ребенок, которому вернули утерянную игрушку. Он снова быстренько собрал чемодан и умчался на Урал.
И это оказалось кстати, потому что Марта любила болеть одна, без свидетелей.
Поджелудочная была ее ахиллесовой пятой. Стоило главбухше перенервничать или съесть жесткий кусок мяса, как боль выскакивала, словно разъяренная львица из кустов, впивалась в нее острыми зубами, терзала день-два, а потом исчезала. В такие минуты Марта ложилась, гладила живот и терпеливо ждала, когда железа успокоится. Другого способа с ней справиться Земская не знала.
В эти напряженные дни пришла новая партия автозапчастей от Вальтера и застряла на таможне, где сменилось начальство. Новое нужно было подмазать, а искусством давать взятки, да так, чтобы берущий при этом не испытывал никакой неловкости, Марта владела в совершенстве, и тут никто не мог ее заменить. Поэтому, едва боль отступила, она помчалась на таможню и прокрутилась там всю первую половину дня, обольщая таможенников, пришедших на смену прежним. Она ловко подсовывала кому сотню баксов, кому бутылку отменного марочного коньяка или коробку конфет, делала это смеясь, открыто, легко, будто хотела кому-то сама помочь, и никто не отказывался, все только крякали, охали, ворчали, но подписывали таможенные документы вне очереди, и к обеду два грузовика с автозапчастями уже мчались на автосервис к Гриневичу, куда предназначалась большая часть прибывшего груза.
