Инспектор Харботл, кивая головой на тарелку со сливочным маслом, мрачно поинтересовался:
— Пусть это и не особенные деликатесы, но любопытно знать, где эти ребята берут масло, когда Англия еще голодает и не оправилась от чертовой войны?
— Не задавайтесь лучше вопросами, а ешьте, — посоветовал ему шеф.
Хемингуэй принялся за еду. Оба полицейских сидели в пустом кафе при гостинице, очень старой и далеко не лучшей в Белингэме. Она располагалась в глубине улицы и служила приютом для небогатого люда. Матрацы были набиты птичьими перьями, и на немногих обитателей приходилась всего одна общая ванная комната со старомодными кранами. Решетчатые окна можно было открыть, только приложив геркулесовы усилия. Так как клиенты этого заведения не знали праздности, то на всех посетителей была одна гостиная и небольшая кофейня с длинным столом и несколькими стульями, в которой сейчас и сидели Харботл с Хемингуэем. У стены стоял массивный желтый шкаф, вмещающий старинную коробку для печенья времен коронации Эдуарда VII, множество запыленных склянок со специями и соусами, а также высокую вазу с полевыми цветами. Однако пища, подававшаяся без особых церемоний и безо всякого меню, была более чем просто съедобной — над ней явно колдовал отличный повар.
— Интересно все же, откуда они достают этот бекон? — хмуро поинтересовался Харботл.
Старший инспектор налил себе еще чашку чая и от души сыпанул сахара.
— Вам бы надо работать контролером в департаменте общественного питания. Какая вам разница, как они его делают или где покупают? Вам что, попались в нем кости или туалетная бумага? Налейте лучше себе чаю! — рассмеялся Хемингуэй.
Харботл нацедил чаю и проворчал:
— Как бы то ни было, мне не нравится, когда кто-то поступает не по совести!
— Ей-богу, у вас какой-то комплекс! — невозмутимо отвечал Хемингуэй. — Я так и подумал, что вы начнете взбрыкивать со своими идеями насчет социальной справедливости, когда мы заговорили о богатых торнденских землевладельцах… Конечно, вы сразу же вспомнили свою деревенскую юность, когда развозили навоз, утирая пот со лба натруженной мозолистой рукой…
— Я никогда не делал ничего подобного! — взвился Харботл. — С чего вы решили, что я возил навоз?!
Он был взбешен не на шутку.
— Ну, ладно, ладно, только не надо рассуждать о совести и социальной справедливости, мой друг. Это до добра не доведет. Так что успокойтесь, дорогой Иов, а то не скоро избавитесь от своих страданий…
— Почему это я Иов? — Подозрительно спросил Харботл.
— Если бы вы читали Библию, то наверняка знали бы имя несчастного. Помимо всего прочего, у него была страшная болезнь, от которой он ужасно страдал.
Харботл взорвался:
— От чего это, по-вашему, я должен страдать, хотелось бы мне знать?
— От меня, коллега, — спокойно ответил Хемингуэй.
Харботл криво усмехнулся:
— Ну что ж, вы — мой босс и я не должен перечить вам, сэр. Но в этом деле я все равно не нахожу ничего, что бы вас так радовало. Либо вы верите в гениальность местного сержанта и в то, что он раскрутит это дело, либо, что скорей всего, нам не удастся ни черта и мы получим по возвращении хорошую взбучку.
— Во-первых, не забывайте про этого подозрительного поляка, — проговорил Хемингуэй, с аппетитом поедая салат. — А потом… Конечно, в таких городишках, среди прекрасных, респектабельных людей убийства происходят не так часто. Но все равно, нам есть за что ухватиться даже в нашем сложном положении.
Харботл нахмурил брови.
— Этот поляк, который вам не по душе, и племянница, над которой смеялся главный констебль. Ни о ком другом я и думать не могу. Правда, кроме этого юриста-адвоката Драйбека, при упоминании имени которого главный констебль сразу заткнул всем рот.
— Потому что Драйбек является его личным адвокатом и они каждый уик-энд играют в гольф, — объяснил Хемингуэй.
— Вам сказал об этом Карсфорн, сэр?
— Нет. Да и нужды в этом не было. И так понятно, что фактически все, замешанные в этом деле, находятся в дружеских отношениях с главным констеблем. Поэтому-то он и вызвал нас. Хотя я его в этом совершенно не виню.
Судя по выражению лица, Харботлу ничего не оставалось, кроме как согласиться с прозорливым шефом, и в знак согласия он погрузился в молчание. Через некоторое время, нахмурив брови, он сказал:
— В этом деле все же есть одна особенность, которая меня настораживает.
— Что вы имеете в виду? — спросил Хемингуэй, разглядывая карту Торндена.
— Больно гладко все получается. Выстрел был произведен с очень близкого расстояния. Откуда убийца знал, что именно в это время его жертва будет сидеть у себя в саду на той самой скамейке?
— Он и не знал, — ответил Хемингуэй. — Возможно, он даже не знал, что ему посчастливится застать Уоренби в саду. Подумаете, Хорэйс. Если бы убийство было совершено кем-то из присутствующих на теннисном турнире, то убийца знал бы наверняка, что мисс Уоренби нет дома, и уж точно знал, что у служанки в этот день выходной. Он мог логично допустить, что Уоренби в теплый июньский день, скорее всего, выйдет вечером подышать в сад, но даже если Уоренби и не вышел бы, то принципиально ничего бы не изменилось. Вы видели дом. Он особенно удачно получился на одной из фотографий. Широкие двери в сад, которые в теплый вечер наверняка будут открыты. Одно мне не понравилось — это показания поляка. Это единственная причина, позволяющая мне иметь некую версию относительно его персоны.
— Чем больше думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что убийство совершено кем-то, кто не присутствовал на вечеринке в Седарах. Если бы это был один из них, то где он раздобыл ружье? Будь оно размером с клюшку для крикета, его можно было бы хранить прямо в чехле. Но ни у кого ведь не было с собой ничего такого, где можно было бы его спрятать, — рассуждал Харботл.
— Безусловно, ничего подобного ни у кого не было. Это хороший вопрос, Хорэйс. Но на него есть ответ. Если убийца — один из участников турнира, то он хорошо знал местность и мог спрятать ружье на дороге между Седарами и Фокслейном и незаметно подобрать его в нужный момент. Вы ведь сами сельский житель и должны прекрасно понимать, что среди деревьев и кустарников сделать это не проблема. Я бы на месте убийцы устроил бы тайник. Это легко в такое время года, когда стоит высокая трава, разрослись дикие розы и прочее.
— Да, с вами трудно не согласиться.
— Ладно, скоро мы сами посмотрим на все своими глазами. Карсфорн обещал заехать за нами до шести и отвезти в Торнден. За домом в Фокслейне постоянно присматривает наш человек. Мисс Уоренби, правда, настаивает, чтобы его убрали оттуда как можно скорее, мотивируя это тем, что служанка из-за слабого здоровья не может выносить постоянного присутствия полицейского. Ничего не скажешь — хороша репутация полиции в этих местах. Да и прислугу тут слишком распускают — полиция ей, видишь, не нравится…
— Да и кому же понравится, что в доме торчит полиция? В высшем свете — это дурной гон, — серьезно заметил простодушный инспектор.
— Ладно, как бы там ни было, я не хочу, чтобы из-за нас мисс Мэвис, даже если это именно она совершила убийство, потеряла свою служанку. В Лондоне у Уоренби был личный адвокат, который в настоящее время находится в Шотландии и, судя по всему, заканчивает там дела Уоренби, связанные с завещанием. Думаю, однако не стоит его вызывать, пока мы немного не разберемся здесь сами.
— А где само завещание? — спросил Харботл.
— Его обнаружили в сейфе в офисе Уоренби. Мисс Уоренби дала согласие на вскрытие сейфа. Теперь в ее присутствии я могу ознакомиться с любыми документами, которые могут быть для нас интересными. И когда мы разберемся до конца в Фокслейне, то займемся мистером Драйбеком. Не будем допрашивать его прямо завтра и затевать скандал раньше времени.
Все шло по плану. В назначенное время сержант Карсфорн заехал за коллегами на полицейской машине, и через двадцать минут старший инспектор наслаждался видами Торндена. Часть поля вдоль дороги на Триндейл была отведена под площадку для крикета, и там сейчас вовсю шла игра, но сам городок был окутан воскресной тишиной. Сержант притормозил у перекрестка, чтобы Хемингуэй мог увидеть пересечение Вудлейна и Хай-стрит, и свернул налево, подъехав к дому Уоренби.
Перед тем как войти в сад, трое мужчин устремились к густому кустарнику, откуда был произведен выстрел, поразивший Уоренби. С небольшой возвышенности хорошо просматривался и дом Уоренби, и общинные земли, протянувшиеся в направлении Белингэма. Все вокруг заросло дикорастущей черной смородиной. Одиноко торчали две-три березы. Северней, ближе» к трассе, ведущей на Хоксхед, находился огороженный карьер для добычи гравия, который, как сказал Хемингуэю сержант, недавно был приобретен сквайром. Еще Карсфорн поведал, что, за исключением территории, принадлежавшей Пленмеллеру, почти вся земля была во владении семьи Айнстейбл.
