— И ты тут? — удивился Федорчук, завидев Иголину, но тут же перестроился на деловой лад и вежливо поинтересовался: — Как чувствует себя больной?
Однако глаза его при этом все равно скосились на Машуню.
Колька вздохнул и снова наврал:
— Я чувствую себя нормально.
— Ему, скорее всего, лежать положено, — предположила она. — Может, мы в палату пойдем?
Колька при это поморщился, а все остальные заботливо согласились.
В палате пахло кисло и противно. Забинтованный как мумия сосед с задранной на каком-то агрегате ногой ел суп из баночки.
— Слюшай, как вы тут живетэ? — подал голос Миндия, решив проявить участие и другие положительные качества человека. — Провэтрить надо!
— Здесь нельзя, — печально произнес Колька.
— Почему это? — рассердилась Машуня. — Вы не против? — спросила она соседа с гипсовой ногой.
— Чувствуйте себя как дома! — расплылся тот в милостивой улыбке и вкусно слизнул что-то с ложки.
… Машуню просто всю колотило нервной дрожью. Она явилась к Кольке назло Федорчуку, а он вдруг сам тут материализовался. Тоже пришел назло ей? Но во взгляде Ивана читалось что-то совсем другое: не было ни агрессии, ни насмешки…
И Машуня решила поскорей проверить все свои предположения. Для этого надлежало по-быстренькому применить все свое очарование и посмотреть: очаруется ли им Федорчук или не очаруется. До Кольки ей уже не было никакого дела.
Не дожидаясь, пока мужчины сами догадаются услужить больному, Машуня подставила стул к окну, наполовину занавешенному синими шторами, медленно и красиво сняла сапоги и, шагнув на подоконник, потянулась к форточке. Ее короткая юбка тут же нескромно и как-то мучительно для всех присутствующих поползла вверх.
— Кажется, здесь все забито гвоздями! — пожаловалась она мужчинам.
— Я сэйчас все отдэру! — ринулся ей на помощь Миндия.
— Я сам! — гневно одернул его Федорчук и тут же вскарабкался на подоконник. — А ты сиди и заново допрашивай потерпевшего! И учти, я все слышу.
Как-то само собой получилось, что штора колыхнулась за спиной Ивана и совершенно скрыла его и Машуню от глаз посторонних…
Очутившись вместе с ним в темном проеме окна, она окончательно разволновалась… Тем более, что он смотрел на нее как-то совсем умопомрачительно…
— Вы кого-ныбуд падазрэваетэ? — раздался из-за занавески удрученный голос Миндии.
Колька недовольно что-то забубнил.
Очень напуганная и очень смелая Машуня подняла ладонь и легкими пальцами коснулась губ Федорчука.
… Злая медсестра затаскивала «домой» больного, который под прикрытием темноты без спросу вышел на крылечко покурить. И тут она вскинула глаза на освещенные окна второго этажа. А там — о, мама мия! — на фоне подсвеченных электричеством штор чернели силуэты какой-то бессовестной парочки, нагло целующейся на глазах у всей почтеннейшей публики!
* * *
Машуня с Федорчуком вбежали в его квартиру и, не включая света, продолжили целоваться. Это происходило долго и насыщенно. Осмелевший Федорчук поднял Машуню на руки, и целование продолжилось с новой силой. Когда он, дрожа от страсти, все-таки поставил ее на пол, раздался оглушительный рев Фисы — Машунины каблуки приземлились прямо на кошачий хвост.
— Тебе что, всей остальной квартиры было мало? — вскричал Федорчук, щелкая наконец включателем.
Машуня поморщилась от резкого света и присела, ища глазами травмированное животное.
Кот перепугано и ненавистно взирал из-за угла.
— Фисочка, я тебя придавила… — признала свою вину Машуня.
— Сам виноват, — констатировал Федорчук, эгоистично улыбаясь. — Ты раздевайся, проходи…
Иван был безмерно счастлив. Он и не ожидал, что любимая девушка может так скоро оказаться в его страстных объятьях… Вот что происходит, когда действуешь в союзе с мамами!
… Машуня прошествовала в комнату и упала на диван в ожидании демонического появления Федорчука из прихожей. И тут ей на глаза попалось странное сооружение на столе, несколько отвлекшее ее от предвкушения любовных утех. Там лежал большой лист картона, на котором располагались упаковка из-под чая, коробок спичек и множество пластилиновых столбиков.
— Иван! — позвала она, приподнимаясь на локте. — А что это такое?
— Да это я моделирую, — объяснил Федорчук, протопав в комнату. — Не узнаешь? Это же панорама убийства.
— А-а, — поняла Машуня. — Пачка чая — это дом. А коробок — это бассейн, что ли?
— Ага. А вот это ты! — с гордостью представил Федорчук малиновую пластилиновую пимпочку.
Машуня вгляделась и обнаружила, что у «нее» в отличие от всех остальных «гостей» весьма старательно вылеплены все женские формы.
— Не похожа, — засмеялась она. — Хотя для макета я очень даже ничего.
— Вот здесь — Стас с Оксаной, — вдохновенно показывал Федорчук. Гости теперь более-менее на своих местах, а то с ними такая неразбериха была. Я уже почти всех допросил и расставил. Осталось где-то человек десять…
Тем временем Фиса, забывший о своей обиде, вскочил на краешек стола и, протянув лапу, попытался спионерить с листа «бассейн».
— Ах ты дрянь эдакая! — напугал его Федорчук.
Фиса втянул назад свою лапу, отвернул голову и сделал вид, что так и было. Но Машуне сейчас не было дела ни до Фисы, ни до убийства Стаса. Шорохов вообще затерялся где-то на задворках ее сознания, как любимая в пятом классе группа «Ласковый май». А Федорчук — распрекрасный и удивительный — был рядом. Ей до смерти нравилось, что она так быстро соблазнила его, а он так мило поддался на все ее ухищрения. Ну и что, что они виделись всего несколько раз! К тому же он и маме ее понравился…
Хитренько прищурившись, Машуня подскочила к Ивану и резким движением скинула с его плеч пиджак. Он тоже моментально возгорелся…
И именно в этот момент в дверь раздался осторожный стук.
— Кто? — в один голос воскликнули Федорчук и Машуня, в испуге отпрыгивая друг от друга.
— Свои! — отозвался из-за двери хор дребезжащих голосов.
Взлохмаченный Федорчук пошел открывать, и через несколько мгновений в квартире появились три женские фигуры, одетые сообразно старушечьей моде конца семидесятых — начала двухтысячных годов.
— Баба Нюра, тетя Капа, Софья Степановна, вы?! — ошеломленно проговорил Иван, пропуская соседок в квартиру.
Бабульки взволнованно топтались в прихожей, не забывая в то же время поглядывать из-за широких Федорчуковских плеч на Машуню.
— Мы, мы… — отозвалась за всех тетя Капа. — Мы вот тут вам пирожков принесли. Горяченьких. Очень вкусные…
Иван принял от них прикрытый вафельным полотенцем поднос и принялся страстно благодарить. Машуне тоже пришлось делать всякие признательные жесты, близкие по смыслу к реверансам.
— Ну, кушайте, кушайте, мы уж пойдем, — попятилась к выходу Софья Степановна, увлекая за собой подружек. — Только долго-то не сидите. Чай, обоим завтра рано вставать.
— Да что ты с ними, как с маленькими, Софа! — возмутилась баба Нюра. Они и сами все знают.
— Девочки, не ссорьтесь, ради Бога! — тут же вступила в разговор тетя Капа, после чего все трое вышли на лестничную площадку, откуда еще долго слышался напряженный спор: можно или нельзя воспитывать молодежь, когда ей минуло уже без малого тридцать лет.
— Это что было? — шепотом спросила Машуня, когда Федорчук вновь появился в комнате.
Иван уселся рядом с ней на диван.
— А это мой «Комитет помощи Федорчуку» приходил на тебя глядеть. Они наверное увидели, что ко мне девушка пришла, вот и придумали под предлогом пирогов проникнуть в мою квартиру.
Машуня прыснула.
— И они тут заботятся о тебе?
— Еще как!
— Вот и прекрасно!
Кончиками пальцев она пробежалась по Федорчуковской руке и вдруг повалила его на спину.
— Скажи, я женщина-гроза?
Иван посмотрел на нее и усиленно поддался чувству.
— Очень гроза!
— Тогда я тебя сейчас начну соблазнять!
— Давай!
«А Нонна все-таки умница, — подумалось вдруг Машуне. — Все как надо предсказала!»
И она хотела было наброситься на Федорчука, но тут ее остановила фраза, весьма отчетливо произнесенная за стенкой голосом Софьи Степановны:
— По-моему, она порядочная девушка. И не наглая.
— Во-во! — отозвалась баба Нюра. — Я тебе с самого начала это сказала. Как только ее увидела.
Машуня жалобно покосилась на ковер с тремя богатырями, висевший на стене.
— Вань, там все слышно! — прошептала она в панике.
Как бы в подтверждение ее слов диван тут же издал три пронзительных скрипа: это Федорчук приподнял голову, а потом снова сел.
При этом голоса за стенкой тут же стихли.
— Черт, я и забыл! — удрученно поморщился следователь. — Тут же все фанерное!
