Обсудив с Оськой и Даней степень моей беззащитности от преследования неизвестного психа, я направилась принимать ванну с солями, контрастный душ, поливитамины и все, что угодно, лишь бы отвлечься от новых и странных для меня ощущений: будто внутри, между ребер, у меня обжигающий уголек. Из-за этого мне плохо, и время тянется невыносимо медленно — так всегда бывает, если что-то болит. Я уже скучала по Франческо, мне хотелось немедленно увидеть его. Или хотя бы со вкусом, подробно вспомнить все-все, происходившее ночью. Но отдохнуть, перебирая, как разноцветные ракушки, минуты этой ночи безумств, мне было не суждено.
Я еще не успела высушить волосы после ванны, как зазвонил телефон, и тошнотворный голос Дармобрудера потребовал от меня привезти образцы рекламного проспекта, причем сегодня же!
— Ты понимаешь, какая это важная вещь?! — визжала трубка, как истерический комар, — Как ты можешь ее дома держать?! Тебе что, на собственный интерес на…плевать? Не понимаешь, что это единственный шанс? Итальянцы ведь и сорваться могут с крючка, соображаешь? Куда мы тогда с этим добром? Надо их брать, пока тепленькие! Так что немедленно, упаковываешь и едешь, и никаких отговорок, что, мол, завтра!
— Ну почему именно сегодня! — взмолилась я, — До сих пор терпело, а до завтра не выдержит, рассыплется! Может, побудете человеком, а, босс?
— Повторяю, ни-ка-ких отговорок! — гнусавил телефон, — Сейчас же. Успеешь к вечеру, к концу дня. Даже если припрешься к восьми, буду сидеть и ждать, но тогда-то ты у меня получишь! Вплоть до увольнения!
— Ори-ори, — мрачно посоветовала я в трубку, издававшую нервные гудки, — Тебе все равно некем меня заменить! Я — твоя последняя надежда!
Когда у шефа припадок рвения, спорить с ним бесполезно. Конечно, меня трудно назвать покорной или хотя бы исполнительной работницей: я никуда не побежала, чтобы поспеть к концу рабочего дня, через два с половиной часа. Я разозлилась и решила подготовиться к вынужденному выходу на работу неспешно и по порядку. Сначала надо было приготовить себе завтрак, по времени больше напоминавший поздний обед или ранний ужин. Аппетита не было, кофе казался хиной, яйца всмятку так моментально стали крутыми, что им бы позавидовал крестный отец любой мафии. Еще более мерзкие ощущения доставила первая за день сигарета. Потом долго-долго пришлось расчесывать волосы, укладывать их то так, то этак. Наконец, шевелюра покорилась несложному требованию хозяйки: "Лежать!!!" Теперь лицо: нос шелушится, губы потрескались, глаза заплыли. Чайные компрессики на глаза, увлажняющий крем, массаж физиономии. Такое тщание в обращении с лицом мне совершенно не свойственно. Но сейчас я преследовала одну цель — оттянуть выход на улицу. Тем не менее, понимала, что испытания не избежать, и в конце концов с отвращением собралась и вышла из дома.
На лестнице, по счастью, я столкнулась с Даней и Оськой: они направлялись ко мне. Ох, как стало стыдно за собственную беспамятность! Ведь Ося заботится обо мне, словно брат родной, а я веду себя так, будто он папаша-тиран, и для меня главное — вырваться из-под опеки. Не обнаружь он меня в моем жилище, да к тому же мое долгое отсутствие — пара часов минимум — и у Оськи случился бы нервный срыв. Я, приседая от чувства вины, точно нашкодивший Прудон, залепетала про срочные дела на работе, деспотизм Дармобрудера, внезапное выпадение сознания, помешавшее позвонить и предупредить о моем отъезде и закончила клятвенным обещанием скоро-скоро вернуться и испечь Оськин любимый пирог с рыбой. Парни выслушали мои извинения без всякого интереса, а Гершанок, естественно, тут же начал меня укорять в легкомыслии:
— Неужели было трудно заглянуть ко мне и просто сообщить адрес, по которому направляешься? Сегодня уже был инцидент, так ты решила: если я, старый больной еврей, пережил это однажды, то переживу это дважды — уже как должное!
В ответ я опять стала мямлить что-то невнятное в свое оправдание. Мы постепенно перешли к взаимным обвинениям в необязательности. Оська, разъярившись, обвинил весь женский пол в поверхностности, во мне, кажется, проснулась феминистка-экстремистка. Неизвестно, чем закончилась бы наша полемика, но тут разумный Даня перебил бестолковый диалог на грани потасовки весомым предложением:
— Хватит чушь молоть. Раз мы все-таки встретились, надо использовать ситуацию. Вот что, поехали с Соней! Я на машине, доедем быстро. А пока незаменимая синьорина хранительница отдаст негодяю Дармобрудеру чрезвычайно необходимые в ночное время бумаги, мы с тобой, Иосиф, посидим снаружи в авто, последим за входом.
— Не думаю, что это что-то даст, — съехидничала я скорее по инерции, — Убийца никогда не оказывается на месте преступления в тот момент, когда публика собралась и радостно дожидается его появления. Такое случается только в детективе Агаты Кристи "Объявлено убийство".
— Но если какой-нибудь подозрительный тип сунется в галерею на ночь глядя, мы возьмем его на заметку, — резонно объяснил Данила, терпеливо глядя на меня, как штатный психолог дорогого колледжа — на трудного подростка, — А невыразимо подозрительного посетителя, такого, с берданкой за спиной и саблей у пояса, даже можем сфотографировать. У меня в бардачке есть мыльница, я ею уже пользовался.
— А как насчет фотографий в сумерках — это она осилит? — переключился Иосиф на разговор о технике.
Мужчину от упреков женщине может отвлечь только куча технических терминов, высыпанная ему на голову в живописном беспорядке. Обсуждая возможности Даниного фотоаппарата со вспышкой и без, мы все спустились вниз и сели в машину.
Боже, как хорошо иметь машину, сколько дел можно провернуть за день, сколько сил сэкономить! Общественный транспорт — энергетический вампир, от которого нет спасения. Предположим, вы совершили героическое деяние или гениальное изобретение, но ваше достижение поблекнет, если его сравнить с ежедневным подвигом терпения пассажиров общественного транспорта. Куда там буддистским монастырям с их зверскими тренировками силы духа! Любые ужастики бледнеют перед лицами, встреченными в транспорте в часы пик. Никакие замшелые франкенштейны и ночи живых мертвецов не испугают того, кто ездит в метро по утрам: там, под землей, живые люди вообще не встречаются, только зомби разной степени подвижности. В наземном транспорте публика не намного симпатичнее.
Где-то у себя дома, в кругу друзей, на работе, с детишками, они, вероятно, становятся людьми, живыми и приятными. А здесь они пассажиры, и лица у них пассажирские, и поведение у них пассажирское, и сообразительность у них пассажирская, то есть нулевая. Изо дня в день ты сталкиваешься с болванами, вечно тормозящими движение в узких переходах и на эскалаторах, ставящими свои корявые баулы поперек дороги, сидящими вразвалку на нешироких и неудобных сиденьях, в ущерб тем, кто имеет несчастье оказаться рядом. Впечатления накапливаются, и от обычного раздражения переходишь к стойкой мизантропии. Сколько же их, думаешь с ненавистью, один омерзительнее другого! Хоть бы вас всех приподняло да шлепнуло! Эти негуманные мысли ни к чему хорошему привести не могут, повторяясь минимум пять раз в неделю дважды в день. Так, наверное, люди и становятся серийными убийцами. Жаль, что никакой психиатр не написал на эту тему миленькой и деловитой книжечки, прочитав которую, люди перестали бы пользоваться транспортом. То-то бы мест освободилось!
Поездка, отнимающая у меня каждый день около часа, заняла минут пятнадцать. За столь короткий срок мы не успели даже обсудить как следует разные марки фотоаппаратов. У "Комы-АРТ" машина остановилась, я вышла, с элегантностью кинодивы помахала мальчикам и отправилась отдавать проклятые образцы. Охранника почему-то не было на месте. Я весело хмыкнула и пробормотала:
— Ну, конечно, заходи, кто хочет, бери, что хочешь! — и вошла в холл.
Верочки тоже не было на месте, и неудивительно: была половина восьмого, а администрация заканчивает работу в шесть. Поэтому я позволила себе неделикатность — распахнула дверь в кабинет Дармобрудера, даже не постучавшись. Это была моя маленькая месть за испорченный вечер. Раз он сказал немедленно, значит, немедленно! И неважно, что со времени его звонка прошло почти четыре часа!
Я подняла пакет с образцами, как щит, прямо перед собой, и направилась к столу босса, печатая шаг, словно на параде. По моему первоначальному замыслу, спектакль должен был закончиться тем, что я хлопнула бы пакетом по столу, поднесла руку козырьком к воображаемой фуражке и отрапортовала:
— Разрешите обратиться! С вышеуказанными документами (с ударением на "у") прибыла, теперь прошу разрешения отбыть обратно!! Поскольку все ваши и мои замечания сейчас никто принять не может ввиду отсутствия работников типографии по причине окончания рабочего дня!! — а потом добавить, подпустив в голос побольше яда, — И спасибо за нелепое требование приехать сюда хоть ночью!
