Вообще-то Гранту нравилась его работа. Вне всякого сомнения, она была интересной. Говоря в двух словах, он держал под контролем всевозможные реальные и потенциальные, прямые или косвенные угрозы жизни сенатора и его политической карьере. То есть, действовал в качестве личного телохранителя, вместе с Ходжесом разъезжал повсюду и выступал связующим звеном между боссом и различными внешними охранно-разведывательными ведомствами – от должностных лиц, проводивших дознание по поводу время от времени получаемых политиком угрожающих писем, до сотрудников служб безопасности Капитолия и офисного здания Сената.
За последние три года Ломбард сделался одним из самых доверенных лиц Билла Ходжеса. Собственно, он был в курсе того, о чем не знал даже Дрисколл.
Например, как все закрутилось с этой треклятой виагрой.
Босс рассказывал, что начал принимать чудодейственные синие таблеточки, чтобы «уладить проблемы с женой», и Грант ему верил. В сущности, сенатор был добродушным человеком, гораздо приятнее, чем многие встречавшиеся Ломбарду политики (а по роду своих занятий телохранитель повидал немало этой братии). Но, подобно большинству политических деятелей, Ходжес был падок на лесть и сильно заблуждался в отношении собственной непревзойденности. Поэтому, когда волшебные пилюли сработали и старикан ощутил немного пороха в своих пороховницах, он начал позволять себе, так сказать, приятное дамское общество – из разряда оплачиваемых.
Через несколько месяцев выработалась определенная схема: если дела задерживали сенатора допоздна в городе, он, вместо того чтобы тратить пятьдесят минут на дорогу до своего имения в пригородном районе Норт-Шор, ночевал в какой-то гостинице. А Грант договаривался с одной из девиц, чтобы она устраивалась там же. Ходжес был либо умнее большинства изменяющих женам мужей, либо осторожнее, либо и то, и другое вместе – он не позволял никому из пассий приходить к нему в номер. И не стал покупать в городе квартирку для любовных свиданий, из опасения, что журналисты установят наблюдение и проследят за входящими и выходящими посетителями.
Мэнди Робардс была не первой девушкой, присланной из эскорт-агентства, но после одной-единственной ночи она сделалась любимицей сенатора. Грант без ведома Ходжеса возложил на себя обязанность дожидаться в машине возле гостиницы с тем, чтобы удостовериться, что очередная дамочка «благополучно освободила помещение» (другими словами, вымелась из отеля глухой ночью, когда никто не видел). Поначалу мотивы приглядывания охранника за девицами были в общем-то альтруистичны – в конце концов, защита сенатора была его работой, – но Ломбард быстро осознал ценность обладания как можно большими сведениями о грязных секретах босса.
Из своей машины Ломбард наблюдал за чередой нырявших в отели и выходивших оттуда перебираемых сенатором красоток. Мэнди была не самой хорошенькой – по правде, если не считать огненно-рыжих волос, выглядела она абсолютно заурядно, – но Грант подозревал, что в том отчасти и крылась ее притягательность. Вероятно, из-за того что пассия не обладала сногсшибательной внешностью, Ходжес легче купился на четырехчасовую иллюзию, будто девица возится с ним, поскольку ей действительно нравится он сам, а не две штуки баксов наличными, получаемые на выходе.
А вот Грант, напротив, разглядел в Мэнди Робардс корыстную пройдоху.
Где-то после третьего вызова к сенатору, должно быть, ощутив уверенность, что закрепилась в качестве постоянной подружки, Мэнди дала своему замыслу ход. Хотя Ломбард просек ее план только месяцы спустя.
Она выпорхнула из гостиницы – на этот раз из «Четырех сезонов» – почти через четыре часа после своего прибытия и удивила Гранта, проигнорировав проезжавшие мимо свободные такси. Как правило, девушки быстро отчаливали, вероятно, торопясь в душ. Эта же немного помедлила, затем повернулась, подошла в своих высоченных черных сапогах к машине телохранителя и постучала ему в окно. Когда Ломбард опустил стекло, она склонила голову набок и хрипловатым голосом поинтересовалась:
– Не хочешь посидеть со мной в баре?
Хотя обычно такой вопрос, исходящий от женщины, имел определенный подтекст, Грант почувствовал в нем больше, чем игривое предложение. Парень он, конечно, симпатичный и ежедневно поддерживает обретенное за время службы в морской пехоте мускулистое сложение, но, учитывая недавний секс Мэнди с другим мужчиной – ни много, ни мало, его боссом, – предположение, что девица не наигралась и тут же клеит охранника, казалось просто диким.
Рассудив таким образом, что здесь кроется нечто другое, Грант согласился. Если честно, он был заинтригован. И оказался еще больше заинтригован, когда спустя час вышел из гостиничного бара, не вынеся из беседы с Мэнди ничего существенного, кроме впечатления, что за выпивкой она пыталась его разговорить. Ей, похоже, очень хотелось разузнать о Гранте и о его жизни, хотя о себе девица сообщила только одну незначительную (и если честно, не такую уж удивительную) деталь.
– Знаешь, я ведь не собираюсь до старости торчать в эскорт-услугах, – со вздохом призналась она.
Да брось, правда?! А он-то считал, что у проституток на редкость замечательные пенсионные программы.
Но Грант попридержал язык. И Мэнди после очередного свидания с сенатором снова пригласила охранника выпить, и на следующий раз тоже. Это вошло в обыкновение, и скоро беседы проститутки и телохранителя стали более предметными. Тем не менее из-за чрезмерной осторожности каждого из них потребовалось примерно пять месяцев разговоров вокруг да около, постепенно подбиравшихся все ближе и ближе, прежде чем собеседники добрались до сути вопроса.
Шантаж.
Дело сладилось в основном потому, что они оба были игроками. Грант увлекался покером, и несколько неудач в играх с крупными ставками основательно подорвали его финансовое положение. Игрой Мэнди был секс. Она выжидала, пока эскорт-услуги не выбросят ей беспроигрышный вариант, и как только на пороге ее гостиничного номера нарисовался женатый сенатор из Иллинойса, поняла, что заполучила свой шанс.
Разработанный сообщниками план состоял из трех этапов: сперва они заснимут Ходжеса за деятельностью, выходящей за рамки служения сенатора избирателям в традиционном представлении. Затем Мэнди передаст политику копию видеозаписи и свои требования. Если тот заартачится и обратится к личному телохранителю и самому доверенному лицу за советом, Грант изобразит бурный поиск путей решения проблемы. Далее он использует все влияние, чтобы отговорить босса обращаться в полицию, и в конечном итоге, скрепя сердце, проинформирует сенатора, что у того нет иного выхода, кроме как заплатить.
Заговорщики были осторожны, общаясь исключительно при личных встречах. Никаких телефонных звонков или электронных писем. Никаких записей, могущих связать их воедино. Они решили, что это будет разовая сделка, после чего каждый отправится своей дорогой. Мэнди уйдет из эскорт-агентства и уедет из города, а Грант продолжит службу у сенатора, оставшегося в неведении о причастности охранника к афере.
Шантажисты условились потребовать пятьсот штук.
А потом решили, что ставка маловата, и округлили цену вопроса до миллиона.
Для Ходжеса, чья семья основала одну их крупнейших сетей бакалейных магазинов в стране и владела командой, входившей в НФЛ, такая сумма не являлась заоблачной, и сенатор мог выплатить ее без особого напряга. Но этих денег было бы достаточно, чтобы Грант встал на ноги после карточных проигрышей, и более чем достаточно, чтобы Мэнди перестала зарабатывать на спине. Барыши договорились разделить пятьдесят на пятьдесят.
Во всяком случае, Грант думал, что договорились.
Час шантажа пробил, когда сенатора пригласили на благотворительный по-тысяче-долларов-за-блюдо ужин по сбору средств для детской больницы, из-за которого он должен был задержаться в городе допоздна. Ходжес распорядился провести «необходимые приготовления», чем телохранитель охотно и занялся. Ночевать собирались в «Пенинсуле». Босс был здесь частым гостем, и Грант хорошо знал планировку здания. Немногим раньше в этом же году здесь останавливался сын сенатора с женой и двумя детьми, и представитель гостиничной службы безопасности провел для Ломбарда целую экскурсию, рассказав тому все, что требовалось знать, в том числе и самое главное: где размещены камеры видеонаблюдения.
Мэнди заказала номер 1308, который снимала и раньше, по расположению идеально соответствовавший задумке шантажистов. Он был угловым и находился прямо напротив выхода на лестничную клетку, что давало сообщнику возможность малозаметно пробраться в комнату и выскользнуть оттуда. А лично Грант находил удовольствие в недобром предзнаменовании, кроющемся в цифре «тринадцать». Может, кто другой на месте телохранителя и чувствовал бы себя виноватым, собираясь вытянуть у босса миллион долларов, тем более, что этот босс относился к подчиненному по-людски и с уважением. Но Ломбарда совесть не мучила.
